2.6
После завтрака были занятия. Столы, сдвинутые попарно для еды, были разъединены и превращены в парты.
Блин, а как я радовался, когда закончил свою идиотскую «академию менеджмента», что мне никогда больше не придётся сидеть за партой!
Ладно, по крайней мере, у меня впервые в жизни есть реальный шанс стать лучшим в классе… Выделиться умом среди шестилеток…
Первой шла математика. Илиада Михайловна велела нам по очереди придумывать задачи на сложение, а потом решать то, что придумали другие. Честно скажу: это было скучнее, чем самые ненавистные логарифмы! Сначала один мальчик предложил сложить одно яблоко и ещё одно. Потом одна девочка предложила прибавить одну куклу к двум. Следом шла очередь Ирки:
— В очереди на бесплатный санаторий стояло сначала три ликвидатора, а потом к ним подошёл ещё один, — принялась сочинять Полякова.
Задача зашла хорошо, её быстро решили. Я тоже решил выдать актуалочку и, подняв руку, начал:
— Булка хлеба стоила три рубля, а потом стала на два рубля дороже. Спрашивается: сколько…
Илиада Михайловна сразу меня перебила. Оказалось, моя задача ни на что не годится: во-первых, булка стоит слишком дорого, во-вторых, подорожать она не может, потому что цены вечны, в-третьих, задачи нужно придумывать только на прибавление единицы, поскольку двойку прибавлять уметь детсадовцам ещё не полагается. И хоть сосед по парте и шепнул мне «пять рублей», я пришёл к выводу, что нужно не выпендриваться.
Дальше было рисование. Нам раздали акварельные краски, кисти, наполненные водою баночки из-под белковой икры и велели нарисовать, как мамы следующей осенью поведут нас в первый класс. Пожалуй, это было пока что самое приятное за день. Рисование здорово оттягивало, а притворяться более ребёнком, чем я есть на самом деле, во время этого занятия не приходилось: обращаться с красками я толком не умел никогда, да к тому же новые детские пальцы оказались крайне неуклюжими. Тем не менее, фигурки мамы и моя к концу занятия на моём листке появились: они шли, взявшись за руки, с портфелем и гладиолусами из правого конца бумажки в левый. Доволен своим рисунком я был ровно до того момента, как сосед, ещё недавно ловко сложивший три и два, не начал над ним смеяться, вопрошая почему у моих персонажей по одному глазу и носы не посередине, а сбоку. Его собственная мать и он, конечно, шли, вывернув лица в анфас к наблюдателю. О том, что такое «профиль», в нашей группе никто не имел понятия, а над тем, что я изобразил уродов, вскоре хихикал весь ряд. Так я понял, что не выпендриваться надо ещё уметь.
2.7
После занятий мы кое-как оделись, выстроились парами на крылечке и отправились гулять на свою площадку. Чтоб гулять было не скучно, нам была выставлена пластиковая корзина с потасканными, порой сломанными игрушками: я вспомнил, как по мере их полной утраты нам время от времени велели приносить из дому новые и сдавать в общее пользование. Таким образом, прогулочная корзина была чем-то вроде пенсии для разлюбленных или обещавших в скором времени прийти в негодность игрушек. Впрочем, нет, скорее эти игрушки были рекрутами, сданными в солдаты, потому что их не жалко: перед неминуемой гибелью эксплуатировались они нещадно.
Играть без компьютера я разучился, так что, хотя и не стал пренебрегать содержимым корзины, чтобы не выделяться, но лучшие игрушки уступил братьям по разуму, практически опустошившим хранилище в течение пары десятков секунд. В итоге мне досталась пластмассовая лягушка с двигающимися, похожими на таблетки в блистерах, глазами. Я немного поковырял ей как совком в песочнице, но быстро заскучал и отправился на лазалки, на которых в течение следующих нескольких минут повисел вверх головой, вниз головой, боком, другим боком, дважды застрял, но сам выбрался и пришёл к выводу, что в этой жизни непременно буду вести самый что ни на есть активный образ жизни, чтобы к сорока годам быть огурцом, а не тощим жирдяем с хилыми ручонками и мягким белым пузом… Кстати, наблюдение: если в прошлой взрослой жизни от любой активности сразу хотелось лечь и поотдыхать, то в этой, детской, от любой пассивности, напротив, накатывало желание поскорее вскочить и побегать.
Наскучив лазаньем, я заметил, что Ирка играет одна и решил к ней прибиться: одиноко было очень, если честно, да и странным необщительным типом прослыть раньше времени не хотелось (к сорока всё равно таким стану, но в эту вторую попытку попробую быть дружелюбным). У Ирки был резиновый медведь в резиновом народном сарафане и с огромной дыркой посередине морды.
— Хочешь, поменяемся? — Галантно предложил я. — Смотри, у меня есть лягушка. И она совсем не сломанная. Она лучше, чем рваный медведь. Хочешь?
— Нет, — сказала Ирка.
Она потрясла своего медведя вверх ногами, и вскоре из дыры в его башке выпал маленький обрывочек бумаги. Ирка подняла его и гордо показала мне: это было изображение ягодки, вырванное из фантика от конфеты «Клубника со сливками».
— Медведь ягоду ест, понимаешь? — сказала она. — Покормить его хочешь?
Я не стал отказываться и несколько раз покормил медведя бумажной ягодой, а потом достал её обратно. Наверно, опыт сорока лет, прожитых в предыдущей жизни меня испортил, но эта милая изобретательная игра наводила меня на мысли о пищевом расстройстве… Или это Ирка уже в этом возрасте показывала склонность к отклонениям в этой сфере?
— Ир, а ты конфеты любишь? — Спросил я.
— Люблю, а что? — Произнесла настороженно моя будущая бывшая.
— Да так просто… А колбасу любишь? Копчёную, например?
— Очень… — Ответила Ирка мечтательно.
В будущей жизни конфеты и колбаса будут для неё едва ли не ядом, причиной скандалов, источником нервяков и вечно угрожающими врагами.
— А тебе их много есть дают? — Спросил я следом.
— Нет. Не очень.
— А когда вырастешь, станешь сама себе главная, будешь их есть, сколько влезет?
Ира посмотрела на меня с непониманием. Не ответила.
— Ну когда станешь взрослая, ты будешь есть много конфет и колбасы? Или не будешь? — Сформулировал я заново, попроще.
— Конфет и колбасы много нельзя есть.
Узнаю свою сожительницу!
— Это почему же?
— Потому что дефицит! — Сказала Ирка, заставив меня почувствовать себя мелким, сопливым, не знающим жизни придурком.
Решил сменить тему:
— Ирка, угадай, а вот что больше: сто двадцать минут или шестьсот секунд? — Загадал я ей папину утреннюю загадку.
— Шестьсот секунд больше, — утверенно ответила собеседница. Чуть позже добавила: — Бабушке.
— Что значит «бабушке»?
— Моей бабушке больше нравится «Шестьсот секунд». Потому что там про веру и народ русский, — явно не своими словами сказала Ирка. — А ты что, не смотрел?
Я растерянно почесал репу и тут же сделался Ирке неинтересен. Сообразил только, что речь, видимо, шла о какой-то телепередаче, которой я категорически не помнил. Кажется, в эту эпоху для молодёжи не смотреть телевизор это всё равно, что в мою эпоху — смотреть. Моя будущая бывшая опознала во мне отсталого человека и, не мешкая, умчалась на веранду — играть с более продвинутыми детками. Я не сдался и поплёлся следом.
Оказалось, что на веранде — так, если кто не знает, называлась крытая деревянная площадка со скамьями, где с малышнёй можно было проводить какое-нибудь мероприятие на свежем воздухе, — сидел какой-то парень, которому Илиада Михайловна велела там оставаться в наказание за бросание песка в лицо товарищам. Когда я приблизился к месту заключения, оказалось, что Ира и её подружка затеяли игру в зоновскую столовую и уже угощают сидельца (они называли его «тюремником») песочными куличиками. Мне было сказано, что в тюрьму, то есть, на веранду, я заходить не могу, если не сижу и не работаю там, и так как повар — это женская работа, мой единственный шанс подключиться к игре — это охранять заключённого, пока тот «ест» из пластиковой формочки. Я не захотел быть вертухаем и ушёл.
Следующим моим развлечением стало наблюдение за завозом товара в овощной магазин, находящийся около садика. Вместе с троими другими любителями зрелищ мы стояли, прижавшись лицами к детсадовскому забору и смотрели, как из огромной машины происходит выгрузка картошки. В ходе этого процесса начал накрапывать дождь. Воздух вокруг запах мокрой землёй, подгнившими овощами и тленом. Впрочем, моих товарищей это совершенно не огорчило: они начали по очереди цитировать фразу из «Винни-Пуха»: «Кажется, дождь собирается», причём делали это с каждым разом всё громче и громе, всё возбуждённее и возбуждённее.
Дождь усиливался тоже.
В конце концов, нас всех погнали прочь с площадки, не дождавшись положенного по расписанию момента окончания прогулки.
2.8
Обед был ещё не готов, так что в ожидании его нам было велено посидеть на выставленных в два ряда стульях и поиграть в молчанку. Правила этой увлекательно игры были несложны: все молчат, а ведущий смотрит, кто молчит лучше других, молча указывает на него пальцем, а потом меняется с ним местами.
— Обожаю эту игру! — Промолвила Ирка, услышав задание.
Честно говоря, мне она тоже понравилась: целых десять минут можно было сидеть в тишине, прерывавшейся разве что пару раз чьими-то шепотками и суровыми окриками Илиады.
На обед был рассольник, хвост жареной рыбы с пюре и компот.
— Суп едим ложкой, а рыбу руками. Припиваем компотом, — проинструктировала всех нас воспитательница.
К концу обеда тех, кто с ним не справился, соседи по столам немного покормили насильно, а потом воспиталка с позором оправила доедать на мойку — маленькую комнатку при группе, куда мы были приучены относить грязную посуду и где имелась большая кастрюля с объедками. Запах в этой комнате стоял примерно такой же, какой бывает из посудомоечной машины, куда несколько дней назад насовали тарелок и так и не вымыли.
Те же, кто как я, ел эффективно, отправились в спальню.
Ненавижу тихий час!