…Сообщение от классного руководителя Розы висело непрочитанным уже второй час. На заблокированном экране я могла видеть: «Уважаемая Зинаида Николаевна, я бы хотела…» Чтобы узнать, в чем же дело, надо было открыть диалог. Но я тянула.
Понятно, что в сообщении ничего хорошего нет. Так что можно не торопиться. Я глянула на часы: 16:20. Это значит, что Роза уже два часа как закончила учиться и сейчас на гимнастике. С няней я говорила по телефону час назад, про оценки она ничего не сказала. Значит, сообщение классной про что-то другое: вылезала из окна на первом этаже, предлагала плеваться на дальность, возглавила драку класса… Может быть что угодно. Роза такая девочка: в поиске себя не останавливается ни перед чем.
Надо было морально подготовиться. Я сделала себе кофе, но сразу стало понятно, что это полумеры. Кого ты, Зина, обманываешь? Пришлось идти в магазин – здесь требовалась тяжелая артиллерия.
Я долго слонялась между полками и ничего не могла выбрать. Выглядело это настолько подозрительно, что охранник стал ходить за мной.
«В конце концов, это всего лишь сообщение в телефоне», – говорила я себе и брала шоколад «Особый».
«О чем тут волноваться?» – В руках оказался зефир.
«Было бы что-то серьезное – тебе бы позвонили». – Пастила с клюквой отправилась в корзину.
Всякий раз я долго рассматривала упаковку, прикидывая, хватит ли мне этого, если разговор затянется. Со стороны могло показаться, что я жду дорогих и любимых гостей, для которых выбираю только лучшее, и впереди у меня радость и пять лишних килограммов, судя по количеству сладостей.
Я вернулась в офис. Выпила кофе, закусила шоколадом и открыла телефон.
«Уважаемая Зинаида Николаевна, мне бы хотелось побеседовать с вами по поводу поведения Розы. Надо обсудить некоторые вопросы».
У шоколада пропал вкус.
Если бы случилось что-то очень плохое, она бы так и написала. Или кто-то из родителей написал бы. Причем сразу заявление в полицию.
Я перекрестилась и написала: «Добрый день, Светлана Анатольевна. Конечно, я готова побеседовать. А что случилось?»
Телефон завибрировал, и я прочла: «Ничего страшного, не переживайте».
Понятно, что после этого уровень моей тревожности тут же взлетел. Я боялась школы, сторонилась учителей, путала имена одноклассников. Я никогда ничего не шила для концертов, не рисовала, не сопровождала класс на экскурсии, в отличие от Алены Раскоповой.
– Наш класс едет в Военно-исторический музей в этой четверти, – сообщали на родительском собрании, – нужны сопровождающие.
– Меня запишите! – первой поднимала руку Алена.
А потом она встречала меня у школы и вздыхала: «Опять еду. Шапки у всех проверь, в метро за всеми смотри. Везет тебе! Ты на работе! А я не могу – у меня дети!»
Она так и говорила: «У меня дети!» Словно у меня-то детей не было, а в школу к 8:30 каждый день я приходила исключительно из собственного интереса. В общем, я была социально мало полезной.
…Как-то в школе отмечали Масленицу. В понедельник предупредили, что в пятницу устраивается чаепитие, всем принести блины. Роза передала это няне Рине, та сообщила мне, я кивнула. В четверг я не могла вспомнить, что было накануне в среду, что уж говорить про блины, о которых сказали в понедельник.
– Зиночка Николаевна, вы, наверное, забыли: завтра Розе нужны блины, – напомнила мне Рина вечером.
Я тяжело вздохнула. Было восемь часов. Дома я окажусь около десяти. Значит, блины начну делать ближе к полуночи. Я подумала, что просто умру, пока буду готовить, и меня будут поминать моими же блинами.
– Роза хочет идти с блинами, чтобы угощать ими другой класс, – добила меня няня.
Я держала паузу. Специально выразительно молчала, чтобы она сказала: «Ладно. Давайте я сделаю». Рина всегда меня выручала. Но тут я услышала:
– Я вам в этом не помощник. Блины – это единственное, что я не умею делать.
Точно! Рина еще при знакомстве предупреждала: она не умеет печь блины, никогда сама не чистит мандарины и не готовит рыбу. Когда мы договаривались о работе, я подумала: «Какая ерунда, ничего из этого никогда не понадобится!» И тут блины…
На следующее утро я торжественно вручила Розе тарелку с блинами: ажурные и тонкие, они лежали аккуратной стопкой.
Роза была счастлива и гордо шагала в школу. Я шла рядом, и у меня было такое лицо, словно я утром спустилась в забой и добыла там эти блины вместе с углем, депрессией и синяками под глазами. Дело же было так: накануне вечером я объехала соседние кулинарии и скупила все готовые блины. Дома мне оставалось только красиво их разложить на тарелке. С этим я достойно справилась.
А вечером того же дня в классном чате появилось сообщение:
«Уважаемые мамы! Большая просьба самим готовить блины! Не давайте детям покупные блины под видом домашних! Таким образом мы учим детей врать! А кроме того, подвергаем их возможному отравлению. Ведь мы не знаем, в каких условиях готовились эти блины!»
Роза по наивности проболталась кому-то из подружек, а те рассказали мамам.
Классная так и не объяснила, зачем мне идти в школу, поэтому, вернувшись с работы домой, я сразу стала играть не по правилам.
Я громко молчала. Демонстративно. Так, чтобы все обратили на это внимание. Перед ужином я зашла в детскую и, прервав молчание, замогильным голосом сказала:
– Нам надо поговорить. Приходите на кухню.
Тишина стала оглушительной. Потому что понятно, что никто говорить не будет. Наоборот: я начну орать, даже если при этом не скажу ни слова.
– Меня завтра вызывают в школу по поводу Розы, – сообщила я.
– Почему? – спросила Нина.
Роза сразу пошла в отказ и стала все отрицать:
– Понятия не имею, в чем дело.
Рина молчала.
– Я бы тоже хотела узнать, за что, – сказала я и снова уставилась на них.
Теперь молчали все.
– Роза, ну подумай, что могло быть? – спросила Нина.
Роза пожала плечами.
Рина кратко обрисовала ситуацию:
– Двоек у Розы нет. Прогулов, отмеченных в школьном журнале, нет. Карты контурные она сдала.
Так я узнала, что у Розы уже есть контурные карты и нет двоек.
– Возможно, она хочет тебя поблагодарить за то, что я такая хорошая, – предположила Роза.
В этом вся она.
С Розой выгодно ходить на рынок. Она идет мимо рядов не торопясь, недовольно оглядывает выставленный товар, порой морщится. Иногда Роза останавливается возле пирамиды помидоров и, хмурясь, придирчиво рассматривает их, раздумывая: достаточно ли они хороши, чтобы попасть к нам на стол. Я в этот момент замечаю, что цена у этих овощей такая, словно их везли в самолете не в багажном отсеке, а в бизнес-классе, причем вот у этого ящика явно было свое место. Мне неловко даже стоять возле них – у меня сапоги дешевле, чем килограмм здешних огурцов. Но Розу ничто не смущает. Она презрительно разглядывает прилавок и шествует дальше. К нашему Мамеду.
Он видит ее издалека, приветственно машет рукой и кричит ей:
– Моя девочка пожаловала! Донна Роза!
Продавцы, возле которых она недавно стояла, меняются в лице и понимают, что они упустили покупателя! Это не просто семилетняя девочка прошла, она тут постоянный клиент.
– Как дела? – спрашивает Мамед.
– Хорошо! – радостно говорит Роза и получает персик.
– На учебе – пятерки?
– Не совсем, – честно признаётся Роза.
– Надо учиться! – напутствует Мамед и дает Розе хурму.
На обратном пути все продавцы одаривают Розу фруктами. Роза уверена, что само ее появление должно растопить сердца алчных продавцов. Я быстренько прибираю все презенты в пакет, Роза кивает и обещает приходить и к ним.
Глава 13. Слаймы и торговля
Наутро я надела самое уверенное выражение лица и посмотрела в зеркало. Там отражалась испуганная женщина, пытающаяся выглядеть решительно и нагло. Я подумала и решила добавить к этому каблуки. На каблуках я сразу выпрямила спину, раскрыла грудную клетку, а главное – сама себе стала казаться в них взрослой. Так и поехала к классной: решительная и высокая.
Совершенно удивительно, как двести метров по дорожке от машины могут превратить уверенную женщину в робкую инфантильную девочку лет четырнадцати, которая нацепила мамины каблуки, накрасилась и так пришла в школу.
Охранник позвонил по внутреннему телефону, позвал учительницу и отрезал мне пути к отступлению. Светлана Анатольевна вышла так быстро, словно только меня и ждала.
– Пойдемте в кабинет биологии, там нам никто не помешает.
Наверняка она говорила доброжелательно, но я сжалась еще больше.
Мы шли по коридору, двери некоторых классов были открыты, до меня доносилось вечное: «Берем двойные листочки, пишем с большой буквы: “Самостоятельная работа”…» Я повернула голову, мельком увидела доску, стол, учительницу. Учительница была молодой и симпатичной, на ногах белые кроссовки, как сейчас модно. Нина только что выцыганила себе похожие. Я тоже себе хотела такие, но денег катастрофически не хватало: постоянно было что-то более нужное, и я уже давно привыкла экономить на всем. Зачем тебе новые ботинки, если еще коньки не сносились?
Мы зашли в пустой класс, Светлана Анатольевна закрыла дверь, повернулась ко мне и доброжелательно указала на игрушки-слаймы – розовые с золотыми блестками. Желейно-трясущееся нечто пахло химической сладостью, этот аромат называется «бабл гам». Я взяла один из слаймов: он был приятным на ощупь, не лип к рукам и мягко перекатывался на ладони. Меня отпустило. Похоже, ничего серьезного не случилось, иначе на столе были бы не слаймы, а журнал и тетрадки с двойками. А так, наверное, Роза просто играла на уроке.
– Роза продавала слаймы в классе и сорвала урок, – сообщила мне Светлана Анатольевна, глядя, как я сжимаю в ладони розовое нечто с золотыми блестками.
– Что Роза делала? – для проверки слуха спросила я.
– Роза на перемене продавала слаймы по 150 рублей, а потом дети играли ими на уроке, ничего не слушали и отвлекали остальных.