Я еще не очень понимала: это наш обычный мир или тот – загробный?
Силуэты говорили, и я решила послушать, о чем идет речь, чтобы разобраться с путаницей между мирами.
– Интересный случай. Подросток. Попытка самоубийства. Наглоталась таблеток. Откачали не сразу…
Обрывки фраз. Голос один, взрослый, уверенный. Остальные молча внимают.
Оказывается, ко мне привели интернов. Забавно, я отчаянно нуждалась во внимании в повседневной жизни. Мне удалось получить желаемое, но в совершенно неожиданном месте. От людей, о существовании которых не задумывалась, и при обстоятельствах, о которых не мечтала.
С этой мыслью я вновь провалилась в ватное небытие.
Второй раз я очнулась уже надолго.
Снова больничная койка. Вокруг меня сновали невообразимо странные люди в белых одеждах.
Старик с дикими глазами и всклокоченной бородой.
Тонкая девушка, которая испуганно жалась к стене.
На соседней койке кто-то спал. Из-под одеяла было видно только пепельно-серую макушку и привязанные к основанию кровати руки.
Так вот ты какая – психушка.
– Эй, красотка, пошли в тубз, покурим!
На меня пахнуло чужим дыханием сомнительной свежести. Я обернулась. Передо мной стояла маленькая неряшливая брюнетка. Она улыбалась, демонстрируя печальную нехватку пары передних резцов.
– Что, новенькая, ошалела с непривычки?
Это все было так дико, что хотелось спрятаться даже не под одеяло – под матрас, чтобы не долетали ни слова, ни звуки, ни запахи. Впрочем, вряд ли такое поведение понравилось бы санитарам. Немного подумав, я рассудила, что курить в «тубзе» менее страшно, чем лицезреть пугающую безнадегу палаты.
В туалете было чисто и, разумеется, никаких защелок.
Сигарет у меня не было. У меня вообще не было ничего, кроме старой полинялой сорочки и серого халата.
– Угостишь? – спросила я у брюнетки.
– Конечно. Для новой подруги ничего не жалко, – ответила та и вручила мне целую пачку «Беломора».
Внутри я содрогнулась. Но виду не подала: кажется, подарок мне сделали от души.
– А с чего это ты решила, что новенькая будет дружить именно с тобой? – вдруг раздался еще один женский голос.
Я вздрогнула и обернулась. В туалет протиснулось коротконогое белобрысое создание. Оно протянуло мне маленькую белую ручонку и выдало неожиданно крепкое рукопожатие:
– Привет, дорогая. Со мной будешь, поняла? Осторожней с этой, – кивок в сторону брюнетки, – от нее проблемы одни.
Я окончательно растерялась. По идее, меня уже не должно существовать, а вместо этого жизнь вон такие странные фортели подкидывает… Решай, тут, понимаешь, с кем дружить! Было неожиданно лестно, что за мое внимание вдруг случилась борьба, но немного не по себе от разговора со столь сомнительными особами.
И все же мы разговорились. Оказалось, что брюнетке 25, она алкоголичка со стажем, а белобрысому созданию 16 и она увлекается тяжелыми наркотиками.
Та еще парочка. Однако ж выбор был невелик: у остальных присутствующих в отделении психические нарушения были гораздо более критичными и необратимыми.
В лучшие подруги я так никого из этих двоих и не выбрала, хотя они продолжали за меня бороться (и местами это было мило и забавно). Мы курили в туалете – чаще всего «Беломор», иногда что-то получше. Слушали Цоя. Вели беседы за жизнь.
Но, несмотря на сносное существование, мне было так жутко там находиться, что я опасалась сойти с ума и стать «такой же, как остальные».
Это было бы пострашнее смерти.
Прошло три дня.
Родители навестили меня один раз. Они были напуганы и не знали, о чем со мной говорить. Мне очень хотелось выбраться из больницы, но мне по-прежнему даже в голову не пришло попросить их о помощи. Привыкнув самостоятельно разбираться со своей жизнью, других вариантов я просто не видела.
Прием лечащего врача в том уединенном заведении почему-то случался раз в неделю. Я не могла его дождаться.
«Еще пару дней пребывания тут – и я свихнусь», – сверлила тревожная мысль. Мне казалось, что безумие окружающих попадает внутрь меня, в мозг, и начинает течь по венам. Стараясь не утонуть в лавине паники, я каким-то немыслимым образом добилась досрочной аудиенции у доктора.
Психиатр оказался молод, внимателен и оптимистично настроен.
– Доктор, я всего лишь суициднула. Мое сознание и рассудок ясны, как у молодого шахматиста. Выпустите меня отсюда, пожалуйста…
– Ага, – с интересом глянул он на меня, – мы тебя отпустим, а ты опять колес наглотаешься.
Похоже, я и правда была ему любопытна. Ну, то есть не я, конечно, а мой случай.
– Я больше не буду так делать, честное слово.
– Почему не будешь? Что изменилось в твоей жизни? И вообще – почему ты решила покончить с собой?
Он был первым и последним, кто об этом спросил. Это было так волнительно, неожиданно и даже странно, что оказалось легче соврать:
– Это все из-за любви. Ну, знаете, как обычно бывает у подростков: рассталась с молодым человеком и…
– …и стало так плохо и невыносимо жить, что ты решила все разом закончить? – Похоже, он уловил мою игру и начал подыгрывать: сделал вид, что поверил.
– Да, именно так, – старательно закивала я.
У меня было чувство, что нам обоим проще ориентироваться на эту понятную и удобную версию. Думаю, при этом он хорошо понимал глубину истинной причины, но видел и то, что окружение клиники для меня опаснее, чем я сама.
– Окей, – сказал он после минутной паузы, – я выпишу тебя из основного отделения. Но домой тебе еще рано, надо побыть под наблюдением. Поэтому завтра переедешь со второго этажа на третий – в отделение неврозов. Там по-другому, не волнуйся.
От радости я была готова кинуться ему на шею. Все оказалось так просто: я попросила – и меня услышали!
В этот миг – миг очарованности встречей с человеком, который впервые меня по-настоящему увидел, говорил со мной как с личностью, проявил интерес – именно в этот момент меня кольнула одна очень важная и одновременно элементарная до невозможности мысль:
«Я хочу стать таким взрослым, который будет понимать подростков и сможет им помогать».
В ту минуту у меня появилась цель.
И будущее.
(Кстати, о будущем: 15 лет спустя я вновь встречу того самого неунывающего доктора в совершенно неожиданной для себя ситуации: он окажется моим первым наставником в обучении на гештальт-терапевта.)
Вот ведь ирония: поместить человека в суровые условия, потом отменить их – и хандры уже в разы меньше. Хотя сейчас, всматриваясь в тогдашние факты глазами профессионала, я понимаю, что целительным для меня оказалось не только это. Роль душевного антисептика сыграли еще как минимум три фактора:
1. Новые впечатления.
2. Человеческий ресурс: интерес и участие доктора и «соратников» по палате.
3. Присвоенная возможность влиять на свою жизнь.
Подробнее об этом мы поговорим в следующих главах.
Иногда я до слез сожалею о том, что именно такое детство выпало на мою долю. Что мне пришлось пройти через депрессию, суицид, психбольницу и отделение неврозов. Что среди моих близких не было никого, кто помог бы. Что с тех пор и поныне Дама в Черном регулярно – не менее раза в год – раскрывает для меня свои объятия. Хотя нужно отметить: с тех пор, как я начала проходить психотерапию, депрессивные эпизоды стали в разы мягче, короче и осмысленнее. Не то что раньше: прежде это был жуткий и неумолимый провал в пропасть. Теперь же моя депрессия скорее напоминает осенний пейзаж: нечто исполненное своеобразной прелести, сладкой печали и глубокого смысла.
Серьезным утешением в последние годы для меня становится и тот факт, что именно она, эта мрачная гостья, стала катализатором моего взросления. Только оказавшись на дне, увитом апатией и безнадежностью, я начала терпеливо (а местами не очень) искать и находить ответы на вопросы:
Кто я?
Что я чувствую?
Чего хочу?
Для чего живу?
В чем моя сила, брат? ©
А в чем уязвимость?
…и еще тысячу других. По сути, именно депрессия открыла мне дорогу в истинную Зрелость. И по своим клиентам, большим и маленьким, я вижу, как много мудрости приносит человеку честное проживание депрессии.
А сейчас, мой внимательный читатель, я, наконец, предлагаю познакомиться с сумрачной и загадочной Дамой в Черном поближе.
Глава 2. Позвольте представиться: мадам Депрессия
Депрессию в нашем обществе принято ругать, отрицать или изгонять, словно она злой дух. Например, вот так: «Нет, это у меня не депрессия, просто осень наступила».
Или так: «На стрижечку мне пора – после нее все по-другому будет».
Или еще: «Сейчас елочку украшу, и вся моя депрессия пройдет».
Отчасти да. Ухаживать за собой и баловать себя – важно. Но депрессия от этого не проходит. На какое-то время действительно может стать полегче, однако коренных изменений не случится.
Почему?
Вот, к примеру, ситуация: у человека воспаление легких. Он обожает сок. Он его купил, попил, посмаковал. Удовольствие получил, да. Но воспаление легких, как вы догадываетесь, не прошло. Несмотря на то что депрессия не болезнь, механизм здесь такой же. Работать нужно с причинами.
Возможно, вы сейчас удивлены, что в книге про детскую депрессию я привожу примеры, свойственные взрослым. Но уникальность депрессии в том, что механизм ее действия примерно одинаков для людей любого возраста. Разнятся проявления, но суть остается неизменной. А так как помочь ребенку выбраться на солнце – чаще всего задача взрослого, то и понимание нюансов этого состояния я решила объяснить через примеры, понятные взрослым.
Да, депрессия в большинстве случаев – это не патология медицинского характера. Не то, от чего нужно избавиться, исправить, скорректировать или отменить. О