Ему невозможно остановиться. Привычно и словно бы необходимо нестись в виртуальный мир, в заварушку симулятора. Чаще всего он и не задумывается о том, что не способен замедлиться. А даже если и заметит непрерывность своего бега, вряд ли сможет найти смыслы для остановки.
Зачем замедляться? Ведь тогда догонит одиночество. Усталость. Бессмысленность. Отчаяние. Пустота.
Но, увы, иногда фольклор прав: от себя не убежишь. С каждым днем отряд Всадников Тени, преследующий Игрока, становится все мощнее и многочисленнее. Естественно, и гипотетическая встреча с Тенью становится все страшнее и невыносимее. Казалось бы, замкнутый круг?
Внешне да, но не совсем. Хотя ситуация для психики, тем более детской, действительно очень тяжелая. Недаром процесс работы с зависимостями в психотерапии обычно долгий, трудный, местами мучительный. Но вполне выносимый при условии достаточной поддержки извне. И положительный результат от совместной работы вполне реален.
Глава 5. Последствия длительного пребывания в депрессии
Теплая вода в чужой ванне равнодушно окрашивала колени в розовый цвет. Саша невидящим взглядом наблюдала за каплями, которые медленно стекали по грязной стене незнакомой хрущевки. Она не могла поверить в случившееся.
«Нет, это не со мной. Это что-то странное… Страшное. Неправильное. Он был внутри меня! Я не понимаю… Но точно знаю, что теперь не смогу больше жить. Дышать. Ходить. Смотреть людям в глаза. Мое тело заслуживает лишь отправки на свалку».
Два часа назад Саша была ребенком, который мог бы сидеть на уроке литературы. Но она сбежала.
«Мне всего четырнадцать лет. А теперь я никто. Я отвратительна. Ни за что не вернусь домой».
Саше ужасно стыдно, ей хочется раствориться в алой воде, распасться на атомы.
«Зачем я вообще приняла приглашение?»
…На самом деле Саша знает ответ на свой вопрос: отчаянное одиночество, тягостная атмосфера дома, пустота, которая всегда внутри, – именно они вынудили ее согласиться на сомнительные ухаживания.
Через пару дней, после того как первый шок прошел, она попыталась рассказать маме о том, что ее изнасиловал знакомый парень из соседнего дома. Реакция – стеклянный взгляд, скептически поджатые губы и назидание. Саша думала, что хуже быть уже не может. Но нет. Она ошибалась.
Щемящее чувство одиночества. Пустота внутри. Смутная тревога, вынуждающая куда-то и зачем-то бежать. Невозможность по-настоящему встретиться с собой, с другим, с болью или отчаянием – все это приводит молодых людей в сомнительные компании. Большинство подростков потом будет сожалеть о своих ошибках. Однако случайный секс, при всех его рисках, – хоть какой-то контакт, момент тепла, ощущение себя живым. Это быстрое лекарство от тоски.
Когда человек долго подавляет свои переживания, он, по сути, предает самого себя. Наши чувства – голос наших желаний. Долгое игнорирование потребностей приводит к нарушению контакта с самим собой и своими ощущениями. Мы перестаем доверять себе.
Это накладывает отпечаток на все сферы жизни, и отношения с едой тут исключением не являются.
Ребенок, который не осознает свои мысли и чувства, не сможет понять о себе даже самых очевидных вещей. Например: «Это мне сейчас тревожно, потому что я хочу кушать, или я просто хочу любви?»
Реальность такова: в XXI веке потребность в еде удовлетворить в разы проще, чем потребность в любви. Особенно ярко эта проблема проявляется в дисфункциональных семьях. Родитель может месяцами избегать разговоров по душам, однако холодильник в доме всегда будет полон. В результате ребенок начинает утешать себя тем, что ему доступно. Лимонад, чипсы и даже «правильная еда» становятся простым способом восполнения дефицита любви, внимания, контакта.
Еще одна из причин переедания (и недоедания, кстати, тоже) у детей связана с непринятием себя. Ребенок привычно направляет свою злость не вовне, не к людям, от которых он чего-то хочет, не на близких, ибо в семье запрещено злиться на родителей, а вовнутрь, превращая ее в аутоагрессию.
И в результате внутри ребенка звучит следующая пластинка:
• я плохая(ой),
• я урод,
• я жирная свинья,
• я отвратительная(ый).
В этом состоянии бедолаге становится совсем муторно и тошно. И он начинает изводить себя голодовками, чтоб наконец почувствовать себя худым, а значит, и хорошим, красивым, заслуживающим любви.
Либо, напротив, не в силах себя удерживать, будет в промышленных масштабах «точить» все, что плохо приколочено. Потому как с физиологической точки зрения кусание, жевание, проглатывание – тоже акт агрессии, а значит, и возможность хоть как-то реализовать агрессивную энергию, что клокочет внутри, лишая покоя.
Однако совершенно бессмысленно в таком случае отбирать у юного страдальца сомнительные радости в виде еды. Это лишь увеличит и без того избыточное эмоциональное напряжение внутри маленького человека.
Задача взрослого – помочь этой энергии выйти наружу. В идеале конструктивным образом, но если конструктивно пока не выходит, хотя бы любым.
Лучше пусть покричит, потопает ногами, повозмущается на весь белый свет, исторгнет свою экспрессию, чем будет продолжать делать «вежливое лицо», а по ночам килограммами тырить конфеты.
Грохочет залив. Волны стремительно настигают друг друга, свирепо и методично пожирая своих предшественниц. Сосны жалобно скрипят, содрогаясь от дикости и наглости апрельского ветра.
Весна. Уже нигде нет ни снежинки, однако ни один солнечный луч еще не пробился сквозь алюминиевое питерское небо.
Две сосны горестно приникли друг к другу. У них, увы, есть общий секрет. Одна из мощных веток слегка прогнулась: ее вниз тянет веревка. И то, что держится на ней.
Там, меж двух обнявшихся сосен, висит тело. Тщедушное, тонкое. Висит неподвижно, несмотря на маленький вес. И даже хамоватый весенний ветер деликатно не трогает его.
Это тело ребенка. Мальчика лет десяти-двенадцати. Лица не видно, голова опрокинута вперед, и лишь волосы цвета спелой пшеницы слегка ерошатся на ветру.
Петя проснулся в холодном поту. Приснится же такое! По щекам водопадом катились слезы. Его трясло, он узнал мальчика из своего сна и ужаснулся. А что, если этот кошмар станет явью?
Петю раздирали страх и растерянность.
– Мне двенадцать, что я могу?
Некоторое время он ходил по комнате, обхватив голову руками, и думал: «Что делать, что же делать?»
Внезапно Петя остановился как вкопанный.
– Ну, конечно!
Где телефон? Нужно вбить нужные слова в строчку поиска… Есть! Вот он, вожделенный номер!
Катю разбудил истошный звонок. Как же надоели эти банки, мочи нет! Любят, заразы, звонить именно по утрам. Традиция у них такая, что ли?
Готовая разразиться бранью Катя схватила телефон и раздраженно крикнула:
– Да!
– Здравствуйте, вы Екатерина?
Робкий нежный голос. Кате показалось, что у аппарата юная барышня. Нет, это определенно не банк.
– Слушаю вас.
– Вы детский психолог? – неуверенно спросили в трубке.
– Все верно.
– Тогда вы мне и нужны. Меня зовут Петя. Я… это… Нужна ваша помощь.
Катя ощутила вихрь эмоций. Та-а-ак. Самостоятельные нынче дети пошли, сами к психологам записываются. Но по правилам без согласия законных представителей с несовершеннолетними работать нельзя.
– Петя, ты молодец, что сам нашел меня. Но тут такое дело, без ведома родителей я не имею права тебя консультировать…
– Нет. Вы не поняли. Помощь нужна не мне. Моему другу. Он в беде.
Катя услышала всхлип. С мальчиком явно творилось неладное. В районе горла что-то сжалось. Что-то теплое, с горчинкой посередине.
Была пятница. Катя знала: в конце недели ее, как обычно, ждет немыслимое количество дел. Но все эти заботы показались девушке дурацкими и суетными на фоне проблем потерянного мальчишки.
– Петя, расскажи, пожалуйста, что случилось?
У Пети есть друг. Они верные товарищи с пяти лет. Соседи по парте, по лестничной площадке, по футбольной коробке во дворе. Вовка верный и преданный. Они с Петей и в школе не разлей вода. Имеют свои секреты, по полночи могут висеть на телефоне (втайне от взрослых), сетовать на ругань родителей и хамство учителей, взахлеб обсуждать фантастические вселенные, которые сами же и придумали.
В последнее время Вовка сильно изменился. В позапрошлом году от наркотиков умерла тетя Света, его мама. И теперь Вовка живет с бабушкой Зиной, правильной и очень ответственной. Женщина уделяет много времени внуку: делает с ним уроки, кормит полезной едой. Не то что покойная мама. Та только кутила и веселилась. Вот и закончила плохо. Бабушка наказала Вовке не вспоминать «об этой проститутке». Словно ее никогда не существовало: «Меня мамой называй».
Но Вовка не может забыть. Он часто рассказывал Пете, как лазал с тетей Светой по питерским крышам. Они пили колу, оставаясь вдвоем на верхотуре. И весь Питер под ногами… В моменты, когда Вовка про это говорил, его лицо светилось. Он широченно улыбался, вспоминая о выкрутасах, которые проделывал с мамой. От этих историй у Петьки захватывало дух и собственная жизнь казалась пресной.
Когда Вовка не рассказывал о маме, его глаза становились другими. Пустыми. Словно немножко мертвыми.
Бабушка ругала Вовку за эти рассказы. Говорила, что внук ее не любит и не ценит. Вовка чувствовал себя жутко виноватым, но поделать с собой ничего не мог: «Мама так и сидит в его башке».