Умелая речь молодого предводителя понравилась вождям племен. На широких горных полянах, на земле тыргаутов, расположились юрты славного киргизского рода. Подружился Джакып с Айдарканом, предводителем казахов, и с Акбалтой, предводителем нойгутов. Стал множиться род Джакыпа, стали множиться стада Джакыпа, стал богат и могуч изгнанный дом Джакыпа, стало расти изобилие в юртах Джакыпа, но стали также расти и годы Джакыпа, и вот уже дожил он до сорок восьмой весны, а все еще у него и у его жены, почтенной Чиирды, не было детей. Старость стояла на пороге его юрты, а стены юрты все еще не веселил звонкий детский голос. Темная тоска вошла в зоркие глаза Джакыпа.
Однажды объезжал Джакып свои стада. Стал он считать коней и насчитал сорок тысяч голов. Стал он считать прочий скот и сбился со счета, так много было его. И тогда подумал Джакып:
«Многочисленны мои стада, но кто станет после меня хозяином над ними? Безмерны мои богатства, но кому я завещаю их? Неужели никогда мои глаза не увидят сына? Неужели мои глаза будут всегда увлажняться слезами?»
Измученный такими горькими думами, повернул Джакып своего коня в сторону аула, ибо вечер уже опоясывал землю.
Недалеко от юрты повстречался ему мальчик из его народа, по имени Миндибай. Взглянул Миндибай в глаза старейшины и спросил:
— Почему вы плачете, дядюшка?
Ничего не ответил мальчику Джакып. Он спешился, не глядя на Миндибая, и вошел в юрту, забыв даже коня привязать.
— Почему ты плачешь, мой муж? — спросила Чиирда. — Какое горе тебя постигло?
— Одно у меня горе: старость стоит на пороге моей юрты, а в юрте моей нет ребенка, — сказал Джакып.
Заплакала Чиирда, ибо горе Джакьша было ее горем, и долго сон не входил в ее глаза и в глаза Джакыпа. Все же к утру сон снизошел к ним, а когда они проснулись, поняла Чиирда, что муж ее чем-то смущен и обрадован. Понял и Джакып, что жена его чем-то смущена и обрадована.
Сказал Джакып:
— Видел я сон. Видел я, что привязал к насесту охотничью птицу — белого кречета с пестрой шеей. И вдруг все пернатые существа, какие есть на свете, стали слетаться к насесту, — но гордый белый кречет был прекрасней их всех.
Сказала Чиирда:
— И я видела сон. Видела я, что некий белобородый старец протянул мне яблоко, большое, как копыто коня. Съела я это яблоко и так располнела, что не могла ни стоять, ни сидеть. И родила я льва, и первое его рычание оглушило землю.
Вдруг в юрту Джакыпа вбежала женщина. Это была мать мальчика Миндибая. С плачем воскликнула она:
— Зачем ты, Джакып, бросил коня без привязи на соблазн ребенку? Твой конь убежал, Миндибай погнался за ним и пропал. Горе мне, матери! У тебя нет детей, вот и не знаешь ты цену ребенку. Найди мне моего единственного!
Обеспокоенный Джакып отправился на поиски Миндибая. Объездил он все аулы, осмотрел все пастбища, но мальчика не нашел. Печально возвращался он домой, как вдруг на опушке леса он увидел своего пропавшего коня. Где же Миндибай? Неужели растерзали его лесные звери? И тогда подумал Джакып:
«О, я несчастный! Мало того, что я сам не имею детей, а тут еще из-за меня лишилась женщина единственного сына!»
Стал тревожно озираться Джакып, и вдруг из темного леса выскочил с громким смехом Миндибай.
— Где же мальчики? — спросил он Джакыпа.
— Какие это мальчики? — удивился старейшина.
— Я не знаю их имен, — отвечал Миндибай. — Они не из нашего аула. Когда в погоне за конем я выбежал в открытое поле, внезапно увидел я сорок мальчиков, похожих друг на друга, как передние зубы во рту. Они тоже погнались за конем. Я побежал вместе с ними. Мы поймали коня в том месте, где кончается поле и начинается чинаровый лес. Тогда один из мальчиков, самый сильный, с нахмуренной бровью, с узким теменем и широким лбом, сказал мне, прищурясь: «Я сын Джакыпа. Я скоро приду к нему». После этого мальчики стали играть, бегая друг за другом, и вот исчезли.
Вернулся обрадованный Джакып домой и рассказал обо всем жене. Позвали они толкователя снов и сказали ему:
— Объясни нам наши вещие сны, объясни слова чудесного мальчика.
Долго думал толкователь снов и наконец произнес:
— У вас родится сын. Будет он силен, как лев.
Сбылись слова толкователя снов: вскоре Чиирда зачала ребенка.
Прошло девять месяцев, настало время Чиирды. Сказал Джакып домочадцам:
— Я так долго ждал своего ребенка, что сердце мое готово разорваться от тревоги. Поеду я в горы, успокою сердце. Не надо меня искать, если родится девочка. А если родится мальчик, дайте мне знать. За счастливую весть отдам я сорок отборных коней из сорока наилучших косяков.
Так сказав, Джакып поскакал в горы, туда, где паслись его скакуны. Он увидел прибавление в табунах: около светлогривой кобылы, сладко отдыхавшей от недавней боли, стоял на своих мягких копытцах новорожденный влажный сосунок. Его масть была цвета снега, залитого солнцем. Решил Джакып: этот жеребенок станет боевым конем его сына, и тут же дал имя жеребенку: Светлосаврасый.
А в это время в ауле настало смятение. Чиирда родила ребенка, и первый крик его оглушил вселенную. Этот крик походил на рычание грозного льва, и не только нежные сердца женщин — недра могучих гор вздрогнули от этого крика, и камни посыпались на дымники юрт.
Сорок всадников с единым криком на устах: «Мальчик!» — поскакали на поиски Джакыпа, чтобы сообщить ему счастливую весть и получить щедрый подарок. Один только Акбалта, предводитель нойгутов, остался дома. «Где я найду Джакыпа? — думал он. — Где сейчас томится его заблудившаяся душа? Да и скуп Джакып, ничего он мне не даст за счастливую весть, разве что самых старых, самых шелудивых кобыл из своих косяков!»
Все же, поразмыслив, сел Акбалта на коня, поскакал в горы: хотелось ему обрадовать Джакыпа счастливой вестью, да и подарок получить.
Там, где река шумела особенно гулко, там, где трава зеленела особенно ярко, там, где снежные вершины белели особенно ослепительно, там Акбалта нашел Джакыпа. Старейшина киргизов ухаживал за светлым жеребеночком, поливая его водой из своей войлочной шапки.
— Эй, Джакып, старик, что ты здесь попусту время тратишь? — загремел Акбалта. — Эй, Джакып, у тебя сын родился! Сын у тебя, говорю, родился! Дай мне подарок за счастливую весть!
Обернулся Джакып, выронил из рук войлочную шапку свою и упал рядом с ней. Слишком долго ждало его сердце счастливой вести, а когда она пришла, эта весть, не выдержало сердце, упал Джакып в беспамятстве. Тогда Акбалта поднял его войлочную шапку, спустился к реке, набрал воды и, поднявшись, облил водой Джакыпа. Джакып посмотрел таким взглядом, как будто только что на свет родился, и сказал:
— С какой стороны ты прибыл, Акбалта, с левой или правой? Не помню. Какие слова ты мне принес, хорошие или плохие? Не помню.
— Сын у тебя родился, Джакып! Сын, говорю, у тебя родился! От крика его я едва не оглох! Этот крик потряс вселенную. Не сын у тебя, а лев!
Джакып, медленно вставая, сказал:
— Наказал меня, видно, бог! Если сын мой так могуч и силен, то мне, отцу, будет горе с ним: отберет он мои стада четырех родов, моих коней и овец, моих быков и верблюдов и захочет быть выше меня!
— Эх, и жалкий ты человек, Джакып! — загремел Акбалта. — Сын у тебя родился, сын, говорю, у тебя родился, а ты уже завидуешь его силе! Видно, жаль тебе подарка за счастливую весть. Эх, и скупой же ты человек, Джакып! Оказывается, ты бездушный скряга!
Джакып рассмеялся, обнял Акбалту и сказал:
— Брат мой Акбалта, вечно живи — ты принес мне счастливую весть. Отбери сорок наилучших коней из моих табунов, а я спущусь вниз, взгляну на сына.
И когда Джакып вступил в свою юрту, и когда он увидел, как Чиирда кормит грудью новорожденного, и когда он взял мальчика на руки и прижал его к сердцу, — тогда переполнилась счастьем душа Джакыпа и зарыдал он громко.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀Имя⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Даже пламя его — Манас,
Даже племя его — Манас,
Даже знамя его — Манас,
Даже время его — Манас!
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В честь рождения долгожданного сына решил Джакып устроить такой пир, чтобы молва о нем переходила из поколения в поколение. На сорока отборных скакунах отправил он сорок гонцов в сорок разных сторон, чтобы разнесли они по всем племенам и языкам счастливую весть. У себя же дома наполнил Джакып сумки золотом и серебром, чтобы раздать всем, кто придет с радостным поздравлением.
Трепетала душа Джакыпа, когда он видел, как Чиирда кормит грудью его сына. Спокойна была душа Джакыпа, когда он объезжал свои стада. Прошло время, когда слезы были на его глазах. Теперь он всегда улыбался.
Через три месяца прибыли гости на пир. Семь тысяч киргизских семейств готовили мясо гостям. Невозможно сосчитать, сколько тысяч баранов и кобыл приказал Джакып зарезать для пира. На всех языках провозглашались здравицы, ибо были здесь гости из Тибета, из Кашгара, из Ташкента, из Самарканда, из необъятного Китая, из страны монголов, из Индустана и даже из самой Мекки.
Когда кончились игрища и веселия, завернул Джакып сына в полу своего халата и сказал старейшинам родов:
— Вот мой долгожданный первенец. Взгляните на него и дайте ему счастливое имя.
Взглянули старейшины на ребенка и поразились облику его. Узкое темя, широкий лоб, с горбинкой нос, щедрые руки, тигриная шея, львиная грива, звездные глаза — все это были приметы грозного мужа, необыкновенного богатыря, рожденного для великого дела.
Стали думать и гадать мудрецы и старейшины: какое счастливое имя дать мальчику? Долго думали, но никто не мог найти счастливое имя. Тогда встал с места белобородый старец, увенчанный чалмой. То был святой коджо[1], прибывший из самой Мекки, родины пророка. Старец молвил:
— Разрешите, старики, мне придумать счастливое имя сыну Джакыпа.