Джордж Гордон БайронМанфред
There are more things in heaven and earth,
Horatio, than are dreamt of in your philosophy.
DRAMATIS PERSONAE[2]
Манфред.
Охотник за сернами.
Аббат св. Маврикия.
Мануэль.
Герман.
Фея Альп.
Ариман.[3]
Немезида.[4]
Парки.[5]
Духи.
АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Ночник пора долить, хотя иссякнет
Он все-таки скорей, чем я усну;
Ночь не приносит мне успокоенья
И не дает забыться от тяжелых,
Неотразимых дум: моя душа
Не знает сна, и я глаза смыкаю
Лишь для того, чтоб внутрь души смотреть.
Не странно ли, что я еще имею
Подобие и облик человека,
Что я живу? Но скорбь — наставник мудрых;
Скорбь — знание, и тот, кто им богаче,
Тот должен был в страданиях постигнуть,
Что древо знания — не древо жизни.
Науки, философию, все тайны
Чудесного и всю земную мудрость —
Я все познал, и все постиг мой разум,
Что пользы в том? — Я расточал добро
И даже сам встречал добро порою;
Я знал врагов и разрушал их козни,
И часто враг смирялся предо мной,
Что пользы в том? — Могущество и страсти,
Добро и зло — все, что волнует мир, —
Все для меня навеки стало чуждым
В тот адский миг. Мне даже страх неведом,
И осужден до гроба я не знать
Ни трепета надежд или желаний,
Ни радости, ни счастья, ни любви. —
Но час настал. —
Таинственные силы!
Властители вселенной безграничной.
Кого искал я в свете дня и в тьме!
Вы, в воздухе сокрытые, — незримо
Живущие в эфире, — вы, кому
Доступны гор заоблачные выси,
И недра скал, и бездны океана, —
Во имя чар, мне давших власть над вами,
Зову и заклинаю вас: явитесь!
Ответа нет. — Так именем того,
Кто властвует над вами, — начертаньем,
Которое вас в трепет повергает, —
Велением бессмертного! — Явитесь!
Ответа нет. — Но, духи тьмы и света,
Вам не избегнуть чар моих: той силой,
Что всех неотразимее, — той властью,
Что рождена на огненном обломке
Разрушенного мира, — на планете,
Погибшей и навеки осужденной
Блуждать среди предвечного пространства,
Проклятием, меня гнетущим, — мыслью,
Живущею во мне и вкруг меня, —
Зову и заклинаю вас: явитесь!
Смертный! На луче звезды
Я спустился с высоты.
Силе чар твоих послушный,
Я покинул мир воздушный,
Мой чертог среди эфира,
Нежно сотканный дыханьем
Туч вечерних и сияньем
Золотистого сафира
В предзакатной тишине.
Смертный! Что велишь ты мне?
Монблан — царь гор, он до небес
Возносится главой
На троне скал, в порфире туч,
В короне снеговой.
Лесами стан его повит.
Громовый гул лавин
В могучей длани держит он
Над синей мглой долин.
Века веков громады льдов
Вдоль скал его ползут,
Но чтоб низвергнуться во прах —
Моих велений ждут.
Я грозный повелитель гор,
Единым словом я
До недр их потрясти могу, —
Кто ты, чтоб звать меня?
В тишине заповедной,
В синей бездне морей,
Где сирена вплетает
Перлы в зелень кудрей,
Где во мраке таится
Водяная змея, —
Гулом бури твой голос
Долетел до меня.
Мой чертог из коралла
Он наполнил собой, —
Что ты хочешь, о смертный?
Дух морей пред тобой!
Где недра вулканов
Кипят в полусне
И лава клокочет
В гудящем огне,
Где Анды корнями
Ушли в глубину —
Вершинами гордо
Стремясь в вышину, —
Во мраке подземном
Тебе я внимал,
На зов твой покорно
Из мрака предстал!
Я дух и повелитель бурь,
Я властелин ветров;
Свой путь к тебе я совершал
Средь молний и громов.
Чрез океан нес ураган
Меня на голос твой,
Плыл в море флот, но в бездне вод
Он будет пред зарей!
Дух Ночи пред тобой, дух темноты —
Зачем меня терзаешь светом ты?
Твоей звездою правил я
В те дни, когда еще земля
Была не создана. То был
Мир дивный, полный юных сил,
Мир, затмевавший красотой,
Теченьем царственным своим
Все звезды, что блистали с ним
В пустыне неба голубой.
Но час настал — и навсегда
Померкла дивная звезда!
Огнистой глыбой без лучей,
Зловещим призраком ночей,
Без цели мчится вдаль она,
Весь век блуждать осуждена.
И ты, родившийся под той
Для неба чуждою звездой,
Ты, червь, пред кем склоняюсь я,
В груди презренье затая,
Ты, властью, данною тебе,
Чтобы предать тебя Судьбе,
Призвавший лишь на краткий миг
Меня в толпу рабов своих,
Скажи, сын праха, для чего
Ты звал владыку своего?
Владыки гор, ветров, земли и бездн морских,
Дух воздуха, дух тьмы и дух твоей судьбы —
Все притекли к тебе, как верные рабы, —
Что повелишь ты им? Чего ты ждешь от них?
Забвения.
Чего — кого — зачем?
Вы знаете. Того, что в сердце скрыто.
Прочтите в нем — я сам сказать не в силах.
Мы можем дать лишь то, что в нашей власти:
Проси короны, подданных, господства
Хотя над целым миром, — пожелай
Повелевать стихиями, в которых
Мы безгранично царствуем, — все будет
Дано тебе.
Забвенья — лишь забвенья.
Вы мне сулите многое, — ужели
Не в силах дать лишь одного?
Не в силах.
Быть может, смерть…
Но даст ли смерть забвенье?
Забвение неведомо бессмертным:
Мы вечны — и прошедшее для нас
Сливается с грядущим в настоящем.
Вот наш ответ.
Вы надо мной глумитесь;
Но властью чар, мне давших власть над вами,
Я царь для вас. — Рабы, не забывайтесь!
Бессмертный дух, наследье Прометея,[6]
Огонь, во мне зажженный, так же ярок,
Могуч и всеобъемлющ, как и ваш,
Хотя и облечен земною перстью.
Ответствуйте — иль горе вам!
Мы можем
Лишь повторить ответ: он заключен
В твоих словах.
В каких?
Ты говорил нам,
Что равен нам; а смерть для нас — ничто.
Так я напрасно звал вас! Вы не в силах
Иль, не хотите мне помочь.
Проси:
Мы все дадим, что только в нашей власти.
Проси короны, мощи, долголетья…
Проклятие! К чему мне долголетье?
И без того дни долги! Прочь!
Помедли,
Подумай, прежде чем нас отпустить.
Быть может, есть хоть что-нибудь, что ценно
В твоих глазах?
О, нет! Но пред разлукой