Ты красоты былой не изменяла,
Но осеняла новой красотой
Все, в чем она погибла, и руины
Казалися священными, и сердце
Немым благоговеньем наполнялось
Перед немым величьем древней славы,
Пред тем державным прахом, что доныне
Внушает нам невольный трепет. — Странно,
Что вспомнилась мне эта ночь сегодня;
Уже не раз я замечал, как дико
Мятутся наши мысли в те часы,
Когда сосредоточиться должны мы.
Я вновь к тебе непрошеным являюсь,
Но пусть мое смиренное стремленье
Помочь тебе — не прогневит тебя:
Пусть все, что есть в нем темного, дурного,
Падет лишь на меня, а все благое —
Да осенит твою главу, — я страстно
Сказать хотел бы: сердце! Если б тронуть
Я мог его молитвой иль словами,
Я спас бы дух, который лишь случайно
Блуждает в тьме.
Напрасная надежда!
Мой путь свершен, моя судьба решилась.
Но уходи, — тебе здесь быть опасно.
Ты хочешь запугать меня?
О нет.
Я говорю лишь, что близка опасность.
Остерегись.
Чего?
Гляди сюда:
Ты видишь?
Нет.
Гляди, я повторяю,
И пристально. Теперь скажи, — ты видишь?
Я вижу, что встает из-под земли,
Как адский бог, какой-то мрачный призрак;
Его лицо закрыто покрывалом,
Он весь повит тяжелыми клубами
Свинцовой мглы, но он не страшен мне.
Я знаю, что тебя он не коснется,
Но взор его убьет тебя на месте, —
Ты стар и дряхл, — уйди, прошу тебя!
А я в ответ: доколе не сражуся
С исчадьем тьмы, — не сделаю и шагу.
Зачем он здесь?
Да, да, зачем он здесь?
Кто звал его? Он гость, никем не званный.
Погибший смертный! Страшно и подумать,
Что ждет тебя! С какою целью ходят
К тебе такие гости? Почему
Вы смотрите так зорко друг на друга?
А, он покров свой сбросил: на челе —
Следы змеистых молний, взор блистает
Бессмертием геенны — адский призрак,
Исчезни!
Дух, зачем ты здесь?
Идем!
Неведомый! Скажи, ответствуй: кто ты?
Его Судьба. Идем — настало время.
О, я на все готов, но презираю
Твой властный зов! Кем прислан ты сюда?
Узнаешь в срок. Идем!
Мне покорялись
И более могучие, чем ты,
Я вел борьбу с владыками твоими, —
Сгинь, адский дух!
Настало время, смертный,
Смирись.
Я знал и знаю, что настало.
Но не тебе, рабу, отдам я душу.
Прочь от меня! Умру, как жил, — один.
Я помощи потребую. — Восстаньте!
Исчезните, владыки тьмы! Рассейтесь!
Бессильны вы пред силою небесной,
Я закляну вас именем…
Старик!
Не расточай без пользы слов, — мы знаем,
Что властен ты, но здесь лишь мы владыки.
Напрасен спор: он кары не избегнет.
Вновь говорю: идем, настало время.
Я презираю вас, — я с каждым вздохом
Теряю жизнь, но презираю вас!
Я не смирюсь, покуда сердце бьется,
Не отступлю, хотя бы мне пришлось
Бороться с целым адом; вам удастся
Взять не меня, а только труп.
Безумец!
Как жадно он цепляется за жизнь,
Которая дала ему лишь муки!
И это Маг, стремившийся проникнуть
За грань земных пределов и мечтавший
Быть равным нам?
Исчадье тьмы, ты лжешь!
Мой час настал, — я это знал и знаю,
Но не хочу ни на одно мгновенье
Продлить его: тебе с толпою присных
Противлюсь я, а не веленьям смерти.
Я власть имел, но я обязан ею
Был не тебе: своей могучей воле,
Своим трудам, своим ночам бессонным
И знаниям тех дней, когда Земля
Людей и духов в братстве созерцала
И равными считала их. Бессильны
Вы предо мной, — я презираю вас,
Вы жалки мне!
Ты не избегнешь кары:
Твои грехи…
Не ты судья грехам!
Карает ли преступника преступник?
Убийцу тать? Сгинь, адский дух! Я знаю,
Что никогда ты мной не овладеешь,
Я чувствую бессилие твое.
Что сделал я, то сделал; ты не можешь
Усилить мук, в моей груди сокрытых:
Бессмертный дух сам суд себе творит[21]
За добрые и злые помышленья.[22]
Меня не искушал ты и не мог
Ни искушать, ни обольщать, — я жертвой
Твоей доныне не был — и не буду.
Сгубив себя, я сам и покараю
Себя за грех. Исчадья тьмы, рассейтесь!
Я покоряюсь смерти, а не вам!
Увы, ты страшен — губы посинели —
Лицо покрыла мертвенная бледность —
В гортани хрип. — Хоть мысленно покайся:
Молись — не умирай без покаянья!
Все кончено — глаза застлал туман —
Земля плывет — колышется. Дай руку —
Прости навек.
Как холодна рука!
О, вымолви хоть слово покаянья!
Старик! Поверь, смерть вовсе не страшна!
Он отошел — куда? — страшусь подумать —
Но от земли он отошел навеки.
Комментарии
Впервые — отдельным изданием: Манфред. Лондон, Меррен, 1817.
«Манфред» был начат Байроном в 1816 году в Швейцарии, закончен в 1817, в Италии. В письме к Меррею от 15 февраля 1817 года из Венеции Байрон писал: «Я забыл упомянуть, что закончил нечто вроде поэмы в диалогах (белым стихом) или драмы, начатой прошлым летом в Швейцарии, из которой взято „Заклинание“.[23] В ней три акта, и по своему характеру она необузданна, метафизична и необъяснима. Почти все действующие лица, за исключением двух или трех, духи земли, воздуха и вод. Действие происходит в Альпах, герой нечто вроде волшебника, страдающий от необычных угрызений совести, причина которых наполовину остается невыясненной. Он блуждает, вызывая этих духов, они являются к нему, но пользы ему от них нет. В конце концов он идет в само обиталище Главного Зла — in propria persona,[24] чтобы вызвать некий призрак, который, явившись, дает ему двойственный и неутешительный ответ. В третьем акте служители находят его умирающим в башне, где он занимался своим искусством. Из этого наброска вы можете понять, что я невысокого мнения об этой фантастической вещи, но, по крайней мере, я вознагражден уже тем, что она совершенно не пригодна для сцены, к которой после общения с Дрюри-Лейн я питаю величайшее презрение…» 9 марта 1817 года Байрон, отсылая Меррею третий акт своей драматической поэмы: (два первые были посланы раньше), просит его сообщить свое мнение о драме, так как «в самом деле не имеет ровно никакого представления хороша она или плоха», а также разрешает Меррею дать ее «на суд Г<иффорду>[25] и тем, кому сочтет нужным». И хотя «Манфред» был уже отослан для публикации, третьим актом драмы Байрон оставался недоволен. Как только до поэта доходит отзыв Гиффорда, что «изумительно поэтичному» первому акту третий уступает, Байрон сразу же соглашается переделать его. «Я постараюсь, — пишет он в письме к Меррею от 14 апреля 1817, - переделать и заново написать его (третий акт. — Р. У.), хотя творческий порыв уже ушел, и у меня нет уверенности, что из этой переделки что-либо получится, но, в любом случае, я бы не хотел публиковать его в том виде, в каком он сейча