Мания приличия — страница 102 из 200

л про Отелло и Дездемону? Он вообще убил её от ревности и любви. Чего же хочешь от Джиёна? У нас в России так и говорят: «Бьёт, значит любит». — Серьёзно? Вы так считаете? — удивился Сынри. Исходя из того, что он знать не знает, что такое любовь, и не проповедует её, если заверить его, будто всё так и есть, он никогда на меня не поднимет руку. А то ещё подумаю, что влюбился, срам-то какой. — Теперь мне ясно, почему у вас в России так хреново живут. Бьёт, значит любит, ворует, значит честный, ленивый, значит одаренный? Какими парадоксами вы ещё тешитесь, чтобы не жить по-человечески? — Нормально мы живём! — затеплился во мне патриотизм, не опустивший голову. — Я как-то заключал сделку с двумя русскими. Потом мы отмечали это в клубе… Столько пить — не нормально, столько шуметь — не нормально, столько спать на следующий день — не нормально. Они что-то через переводчицу рассказывали мне о родине, и единственный вывод, который я сделал — они ненормальные. — Что ж тогда, и я ненормальная, раз русская? — Странная уж точно. — Что во мне странного? — вздохнула я, не ожидая никакой конструктивной критики. Сынри, положивший подбородок на сплетенные пальцы под ним, улыбнулся губами, но глаза остались ровными, зорко смотрящими на меня. — Ты не бесстрашная, но твоя храбрость попахивает безумием. Сражаясь за свои идеалы, ты, по-моему, толком не представляла и не представляешь, что будешь делать, если выиграла бы и осталась при своём. — Ты о девственности? — Не только. Вот ты говоришь, что не признала убийство благом, как того хотел Джиён. А что бы изменилось, если бы признала? Ты вроде веришь там в своего бога, христианка же ты, да? — Я кивнула. — Так неужели он бы не увидел, что ты на самом деле думаешь иначе? Одно слово Джиёну, какое он хочет услышать, и ты живешь спокойно дальше… — От этого слова зависела реальная жизнь. — Мужчина задумался, но ненадолго. — А ты думаешь, что теперь, без твоего участия, он никого не убивает? Даша, если бы он хотел кого-то убить, он бы сделал это, одобрила бы ты это или нет. — Я вспомнила мои слёзы и мольбу на стройке ночью. Дракону было плевать, Сынри прав. Он продумывает всё заранее, и задолго знает, как поступит, так неужели… нет, страшно подумать, что Джиён заставил бы меня считать себя виноватой, хотя приговор отдал по своим соображениям, не считаясь ни с чьим мнением. Загоняя меня дальше в яму, Сынри стал подтверждать эту теорию: — Я как-то заказал его драконам одного типа — конкурента, заплатил за ликвидацию неплохие деньги, надо сказать. Позже я выяснил, совершено случайно, что Джиён и сам собирался убрать этого человека, а сделал вид, что заказчиком был я. А до этого был случай… к нему обратились с подобной же просьбой, но Джи сказал, что подобным больше не занимается, не держит киллеров. Клиент упрашивал его, упрашивал, и Джиён вроде бы пошёл навстречу, вызвав своих драконов. Не знаю уж, что потом произошло, были продолжительные разборки, клиент метался в сомнениях и, в итоге, попросил отменить заказ и простил того, кого хотел убрать, помирившись. Я слышал, что подставной человек Джиёна отлично поработал с этим клиентом, разубедив его, заставив изменить решение. Спасшийся, как я узнал совсем недавно, сам был тайным драконом. Джиёну изначально не нужна была его смерть, а он вывернул всё так, будто согласен был совершить грязную работу, и воля заказчика всё определяла. Нет, Даша, я слишком давно его знаю и обитаю в Сингапуре, чтобы с уверенностью сказать — здесь происходило, и будет происходить только то, что нужно Джиёну, пока он жив. — И тебе не боязно жить рядом с таким человеком? Почему ты не уедешь? — Зачем и почему я должен бояться? Я никогда ничего не замышлял против него, всегда поддерживал и у нас с ним сплоченная бизнес-команда. Однако я и не его подданный, если почувствую неладное, мне есть где укрыться. — Я подумала вдруг, а что, если Джиён и собирался избавиться от Мино и Тэяна, просто подставил меня под причину и хотел, чтобы я как-либо поступила и потом раскаивалась, что виновата в их смерти, но на самом деле он убил бы их в любом случае. А что, если уже убил? У меня на лбу выступила капля пота. Нет, пожалуйста, пусть так не будет. Этой ночью обошлось без минета и попыток склонить меня к нему. Приглушив свет, Сынри взял меня, как все мужчины берут женщин, и я почувствовала не понравившееся мне равнодушие, хотя, может, виноват был алкоголь, но меня не тошнило от Сынри, и не было ежесекундного желания вырываться, я просто отдалась ему, почти безучастно наблюдая снизу за происходящим. Несколько раз пришлось выдавить из себя стон, и даже слабо улыбнуться в ответ на взгляд мужчины. Секс становился для меня механикой, как работа по специальности. В этом и заключается проституция? Я становлюсь проституткой, хотела я того или нет. Я считала их продажными и отвратительными женщинами, не знающими стыда и совести, но если у них внутри такая же пустота и они точно так же терпят всех своих клиентов, то я раскаиваюсь, что осуждала их, называя блудницами. А кого тогда осуждать? Тех, что получают удовольствие в подобные моменты? Которым это приятно? Им я завидовала. Насколько легче было бы переносить все эти поползновения, если бы родилась хоть капля интереса и симпатии. Утро Сынри тоже начал с того, что подмял меня под себя и, быстро и рьяно удовлетворившись, кончил мне на живот, после чего отправился в душ. Я пошла в другой. Какой неприглядный автоматизм. Как можно доводить таинство соединения мужчины и женщины до такого? Никакой души, она в этом вовсе не участвует. Когда я вышла, бизнесмен откладывал мобильный, поворачиваясь ко мне. — Я отложил все встречи до обеда. Прокатимся по магазинам. — А я успела испугаться, что заляжем в кровать! Что ж, покупки меня устраивают больше. Сынри определенно впервые отправился в подобный шоп-тур с девушкой. Он совершенно не знал, куда себя пристроить, и не обладал выдержкой и терпением Мино, постоянно поглядывая на время и размахивая ладонью, чтобы я решала быстрее. Мне хотелось бы позлить его, но пока рано, пока раздражение убьёт влечение, а мне нужно, чтобы он привязался покрепче. Таскать за мной пакеты Сынри тоже не собирался, пока я их ему не вручила. Половину, по крайней мере. — Я что, в носильщики нанимался? — недовольно опустились его плечи под тяжестью ноши. — Нет, ты всего лишь мужчина, и должен помогать, — шла я на выход, выйдя из одного бутика сразу в новых вещах, в джинсовых шортах, и туфлях на небольшом каблуке, удлинявших зрительно мои ноги. — Ты ещё скажи, что тебе детей рожать, поэтому нельзя носить тяжести, — проворчал он, идя сзади. Вырвавшись вперед, я даже приостановилась, чтобы обернуться и посмотреть на этого миллионера в темно-синем костюме с отливом, чьи губы так поджались от ощущения унижения, что мои невольно расплылись. — Не хотелось бы, конечно, но зная тебя, кто застрахован? — хмыкнула я. Мы дошли до машины, ничем не сменив тему, поэтому я её продолжила, пристегиваясь: — А если я забеременею, как Вика, ты меня выбросишь? — Я перестал навещать Вику не из-за беременности, а потому что она меня достала, — завелся во всех смыслах Сынри, повернув ключ зажигания. — А я задала конкретный вопрос. — Мужчина хотел ответить что-то резкое, судя по дергающейся челюсти, но передумал и, пусть всё равно нервно и сурово, но быстро сказал: — Аборт никто не отменял. — Никогда, ублюдок, ты слышишь меня? Никогда! Своего ребенка я не подставлю под нож уж тем более, даже если он будет от такого козла, как ты! Но озвучила я иное: — В самом деле, придётся, потому что плодиться от таких, как ты, что-то не хочется. — Сынри вперил в меня взор, полный ярости и претензии. — Ах, тебя не устраивает мой генофонд? — Я верю в то, что характер и нравы могут быть генетическими. Зачем мне сын — подонок? И дочь наверняка стала бы шлюхой, — рубанула я ему в глаза. — Разве что в мать. — Разве что в твою, — отрезала я, не собираясь терпеть оскорбления. Он назвал меня шлюхой? Будучи моим первым мужчиной и прекрасно зная, что пока кроме него никого не было? Мы теперь вот таких девушек шлюхами называем, да? Но за упоминание его матери он занес руку, чтобы ударить меня. Я не отвела лицо, не испугалась его жеста. Сынри сжал в кулак пальцы приготовившейся ладони и опустил её. — Тварь, не смей такое больше говорить! — А почему тебе можно, а мне нельзя? Ты считаешь нормальным назвать меня шлюхой, и думаешь, что я стерплю?! — крикнула я. — Ты лишил меня девственности каких-то три дня назад, и это произошло не потому, что я хотела денег, а потому, что иначе бы погибла начиненная твоей спермой Вика! За то, что я пожертвовала своей честью ради благополучия кого-то, я удостоилась звания продажной женщины?! Что ж, тогда твоя мать, пожертвовавшая ею ради любви или брака, точно такая же! — Сынри затормозил и влепил мне пощечину. Я, не думая, ответила ему тем же, сразу же зарядив и вторую, потому что получила слишком много обид. Он попытался схватить меня за запястье, но, разозлённая этим, я выкрутилась и ударила его в третий раз. В салоне завязалась битва, так что мы задели зеркало заднего вида, я ударилась локтем о магнитолу и, в результате, когда Сынри ударился макушкой о крышу, пытаясь усадить меня на место, я отстегнулась и, растрепанная, на грани срыва и слёз, выскочила на обочину, повернувшись к машине спиной и тяжело дыша. Ублюдок! Урод! Ненавижу их тут всех! Шлюха… я шлюха! Когда так незаслуженно называют, невольно ищешь повод возгордиться данным титулом. — Сядь обратно! — услышала я позади. Он выбрался из машины. — Отвали! — бросила я через плечо. — Ты хочешь, чтобы тебя где-нибудь сцапал Джиён? — его ботинки зашуршали по асфальту, оповещая о приближении. — Он, по крайней мере, не называл меня шлюхой, и не относился ко мне, как к ней! — Но сделал тебя ею именно он, — хмыкнул Сынри. Я развернулась к нему. — Он отдал меня тебе. Отдать одному мужчине — это не бордель, но если ты считаешь, что после тебя я стала дешевой, значит, это твои качества перенеслись на меня, значит, ты один хуже, чем десяток клиентов борделя? — Не напрашивайся, — скрипнул он зубами. — А то опять ударишь? Давай! Это же так просто, бить и оскорблять, когда кто-то от тебя зависит! После господина Хаши, ты считаешь, я испугаюсь избиения? Можешь завалить меня на землю и пинать ногами. Я останусь при своём мнении, что ты — дрянной мудак! — Извинись за мою мать, — наползли тучи на его лицо. Похоже, ему самому стало нехорошо от того, что он мне двинул по лицу, пусть и не настолько сильно, чтобы оставить хотя бы синяк. — Извинись передо мной, — не сдаваясь, принципиально потребовала я. — Я? Перед тобой? Я согласился спасти тебя и защитить от Джиёна, приютил тебя, кормлю и одеваю, и должен перед тобой ещё стелиться? Не слишком ли ты много хочешь? — У него затрещал сотовый, который он быстро и недовольно вытащил, посмотрел на экран, и поднял: — Алло? Да, скоро буду, в течение часа, — убрал телефон в карман. — Черт. — Езжай на работу, ты опаздываешь, — отвернулась и пошагала вдоль дороги. — Джиён подберет меня где-нибудь и пристрелит. Это лучше, чем отдать свою невинность мужчине, который за это же тебя и презирает, хотя я могла выбрать любого другого, — зачем-то солгала я в конце. Кого бы ещё я выбрала? Я уже выделывалась перед Сынри тогда, в клубе, утверждая, что найду другого миллионера, так почему бы не сделать вид, что варианты были? — Даша! — Он догнал меня, схватив за плечо. — Убери руку! — скинула я её, выр