ему это по душе. — Что ж, лично я рад, что ему удалось его занять. Когда драконы вытеснили отсюда сингов — здешних львов, которые держали Сингапур прежде, в нем стало значительно чище и спокойнее. Проституция, наркоторговля и убийства были всегда, и Джиён всего лишь соблюдает традиции. Зачем их нарушать? — Мне вспомнился рассказ Мино о губернаторе, поселившемся на священном холме. — Люди, большинство из них, понимают лишь силу, потому что тупы и ограничены, мало кто понимает слова или слушается, поэтому им нужен кулак. С плетью. — Ты признаёшь насилие, как данность, и оправдываешь его. — Не стану отрицать, — подозвал Тэян жестом официанта, чтобы заказать холодный чай. Облака шли по небу, время от времени закрывая солнце, но от этого не становилось менее жарко. Не могу сказать, что я до конца привыкла и акклиматизировалась в Сингапуре, но в последние дни пекло и влажность переносились мною несколько легче. — Тогда почему ты спас меня? — Из-за его неугаснувшей симпатии к Дракону, я заподозревала подвох. Уж нет ли и здесь заговора и руководства нашего короля? А вдруг это всё очередной спектакль — почему бы нет? — Насилие насилию рознь, — задергал пальцами тканевую салфетку Тэян, загибая её уголок и выпрямляя. — Насилие всегда одинаково. Или ты имел в виду, что люди, подвергающиеся ему, разные? — уточнила я. Мужчина оставил салфетку в покое и посмотрел на меня. — Да, я не совсем точно выразился. Разница именно в людях. Я сам когда-то участвовал в изнасилованиях… — Я и не забывалась, чтобы воспринимать Тэяна, как самоотверженного рыцаря, я помнила о его прошлом, бандитизме, тюрьме, преступлениях. Достаточно одного взгляда на его татуированное крепкое тело, на его сбритые по бокам и сзади волосы, и сразу становится ясно, что мужественность его закалилась не в ратном бою за справедливость, а в уголовных делах и кровавых ночных разборках. — Есть женщины… которых не жалко. Да, я знаю, есть мнение, что мужчина, поднимающий руку на любую женщину — тварь. Пусть будет так. Но когда я вижу дымящую сигаретой дамочку в короткой юбке, которая может огреть крепким словцом, когда у неё на лбу написано, что с ней можно договориться, о чем угодно, а она при этом свободной рукой покачивает коляску… или когда я вижу, как за дорогие подарки какие-нибудь красавицы изменяют своим парням с возрастными дядями, или студентки заказывают подругу хулиганам, чтобы они потешились с той лишь за то, что она красивее и удачливее других… Мне не жалко. Я не вижу ценности в этих девушках, женщинах, девицах… С одинаковым равнодушием я мог и могу их убить или изнасиловать. И мне плевать. Если когда-нибудь я попаду за это в какой-нибудь ад — ладно. Зато прожил по совести, какую имел. — А меня тебе жалко? — Сделала я очевидный вывод. — Да, жалко, — не дав мне вставить ещё что-либо, Тэян продолжил: — Потому что ты сильная, честная. И не сломаешься. Я снова, наверное, подобрал не то слово. Тебя не жалко — ты вызываешь уважение. Те, которые заслуживают насилия, с которыми оно происходит, чаще по их же вине: провоцировали, искушали, хамили, напивались — они почему-то всегда корчат из себя жертв после этого, они ноют, плачут, хотят каких-то привилегий, сами требуют жалости, и до конца жизни готовы вспоминать случившееся, лишь бы не потерять венца героини. Потому что если его отобрать, у них больше ничего не будет. А ты… такие как ты — не такие. Вы не бываете виноваты. Один ваш взгляд на совершившего злодеяние клеймит его навсегда, потому что причинять боль и зло таким, как ты — это неправильно. — И всё же ты называешь Джиёна великим, — напомнила я, откинувшись на спинку стула. — Под Хаши тебя пытался подложить я, в чем теперь раскаиваюсь. Прости. — Я вздрогнула. Сутенёр извиняется перед своей бывшей подопечной за плохо подобранного клиента. — Я хотел укротить тебя, не зная ещё, какая ты. — Но под Сынри подложил Джиён. — Под Сынри ты положила себя сама! — назидательно и обвиняюще воззрился на меня мужчина. — Не стоило заступаться за тех, кто этого недостоин. К тому же, я предлагал тебе уладить всё с Джиёном, уверен, тогда бы всё получилось, и кроме меня тебя бы никто не трогал. — С чего ты взял, что я хотела бы, чтобы меня трогал ты? — задрожали мои губы. Они вообще здесь не видели никакого другого выхода, как только уложить меня на лопатки! Если меня никто не трахал, то я, по их понятиям, ну никак не могла выжить и продолжать как-то существовать. Увидев мрачность на лице Тэяна, мне захотелось как-то сгладить свою резкость: — Прости, думаю, ты и сам теперь не хочешь со мной связываться. По сути, я теперь шлюха. — Я говорил тебе раз, повторю второй: для меня твоя девственность не столь важна. А шлюхи — это те, кто врёт в глаза о любви, а спит за твоей спиной с другим, как моя бывшая. — Да-да, именно к такому вот поведению я едва не приблизилась. Врать Сынри, что он мне дорог, нужен, симпатичен, чтобы суметь добраться до Джиёна и отомстить. Выходит, при таком раскладе я потеряю расположение последнего человека, кто со мной дружен — Тэяна. — Когда-то я не понимал этого. На меня работал один парень, встречавшийся с девицей, что работала на меня же, добровольно, проституткой. Я как-то спросил его, не брезгует ли он подобным, на что тот ответил, что настоящую любовь чужими хуями не выбьешь, и в чужую пизду не засунешь. К слову, он ей тоже изменял, и мне это было не совсем ясно, но со временем я стал понимать. Тело — это оболочка, херня. По-настоящему важно то, что внутри, доброе, чистое, светлое, которое не замарать тем, что происходит вольно или невольно с телом, это что-то внутри — оно неизменно. — Неизменно ли? — задумалась скептично я. — Ты ставишь под сомнение чувства или характер? — И то, и другое, — доев чендоль, отложила я ложку. — Даже я, кажется, меняюсь. — Прошло мало времени после того стресса, что ты испытала. Всё уляжется, и ты поймёшь, что ты всё та же. — Хотелось бы верить, но… — Никаких «но», Даша, — дотянулся через столик Тэян до моей руки и накрыл её своей ладонью. — Не верь, а знай. Он вернул меня в квартиру Сынри час спустя, помог донести мои покупки, и мы ещё долго стояли в прихожей, болтая, никак не в силах разойтись. Ему, может, и было куда ехать, где веселее и лучше, а вот меня ждала только печаль взаперти. Наконец, почувствовав, что превышает полномочия, Тэян посмотрел на время и начал прощаться. — Да, и, кстати, закрывай дверь на щеколду с этой стороны, — отступил он на порог. — Зачем? — улыбнулась я. — Ключи же только у тебя и Сынри. Ты думаешь, ко мне ворвутся люди Джиёна? — Звякнув названым предметом в руке, Тэян сжал связку в кулаке. — Учитывая, что я человек Дракона, — хмыкнул он. — Почему бы им и не ворваться? — Мужчина заговорил тише и просительно: — Закройся, Даша. Очень уж не дают мне покоя эти ключи в руке. Поцеловав меня в щеку, он вышел, прихлопнув дверь. Замершая от его слов, я занесла руку над щеколдой. С бедой напополам позанимавшись английским, я вернулась к намекам Тэяна, не желающим уплывать из головы. Так, он всё-таки хотел меня? Почему же тогда отказался той ночью, когда я ему себя предложила? В порыве, правда, далеко не страстном и горячем, а скорее нервном и презирающем. Сынри угадал верно, и корыстный интерес всё-таки присутствует? Я сказала Тэяну, что не хотела бы, чтобы он меня касался, но сама принялась представлять, а что бы было, сложись всё тогда иначе, и отдайся я ему? Было бы мне так же гадко, как в первый раз с Сынри, пока чувства не притупились? Подобный шок я испытала в душе, куда Тэян затащил меня когда-то, но когда он уговаривал меня попробовать удовольствия, когда пытался показать, каким приятным бывает общение между мужчиной и женщиной — мне противно не было. Руки сутенера, ставшие по отношению ко мне нежными, умели приучать к себе. В последние разы, что он до меня дотрагивался, я ощущала лишь заботу и тепло, и его ладони не хотелось скинуть с себя подальше. И сегодняшний прощальный поцелуй в щеку тоже был ненавязчивым и проникновенным. Отложив учебники и выключив компьютер, я завалилась в кровать. Из-за графика Сынри я вновь привыкла вставать рано, в семь часов, и в десять вечера уже давно хотелось спать. Но Тэян никак не давал мне покоя в мыслях. Я была рада его видеть невредимым, мне было ценно его участие в моей жизни, и я даже забыла ему всё, что он сделал мне плохого. Его я простила. Из всех, кто мне здесь встретился, он был самым благородным и человечным, и храбрым. Он посмел пойти против Джиёна, даже откровеннее, чем Мино тогда. Тот хотел сопротивляться, а этот пошел наперекор и сделал по-своему. И Дракон его простил. Почему? Настолько дорожит им и уважает его? Тэян говорил, что они очень давние друзья. Так неужели всё-таки дружба для Джиёна не пустой звук? Мне вдруг захотелось порасспрашивать Сынхёна о юности его лучшего друга побольше. Вдруг откроются ещё какие-то подробности, которые позволили бы мне разделить взгляд Тэяна на то, что Джиён — великий. Я лежала и вспоминала всё подряд, пока не наткнулась на воспоминание о том, как застала Тэяна с одной из работниц борделя. Он был полураздетый, до пояса, ещё горячий от секса, со сбившимся дыханием. Прервавший из-за меня своё занятие, он слушал мои просьбы. Теперь, зная, что такое занятие любовью как участник, а не очевидец, я видела, как трудно мужчине оторваться во время секса. Даже Сынри, которому были так важны и всегда срочны его дела, пару раз, когда ему начинал названивать телефон, не тянулся к нему, пока не заканчивал со мной возиться. А ведь звонить мог кто угодно! Тэян же остановился и, неудовлетворенный, открыл мне. Интересно, как близок он был к финалу, когда я его прервала? Я помню его ещё не опавший бугорок и… и почему я вспоминаю это в таких подробностях? Потому что не надо было фантазировать, что бы меня ждало, выбери я его! Он обещал всё красиво, а про другие варианты отзывался слишком негативно, вроде того, что мой жених непременно должен был оказаться слабаком в постели, в связи с чем мне должно было стать от него противно. Но вот Сынри слабаком никак не назвать, однако что-то не тянет меня с ним повторять изо дня в день совокупление, пусть даже иногда он и делает мне приятно, руками или языком доводя до оргазма. Моё тело отзывалось, но никак не сознание, не рассудок. Они не стремились к повторениям, не было чего-то такого… связи, привязанности, расположения, не говоря уже о любви. Продолжая думать о Тэяне, я представила его на месте Сынри. Сейчас примерно то время, когда по вечерам мы занимались сексом, но у меня месячные, а Сынри вообще нет в Сингапуре. Я закрыла глаза и вообразила, что Тэян расстегивает свои джинсы и, стянув с меня одежду, входит в меня. Прислушалась к своим ощущениям. Нет, не противно. Почему я не чувствую ничего плохого и противоестественного, представляя это? Потому что прониклась благодарностью? Если спать за деньги — проституция, то как назвать секс без любви, из благодарности? Лучше ли это продажности? Моя ладонь скользнула вниз, к животу, на который я её положила. Когда-то, мечтая выйти замуж честной девицей, я была убеждена, что мужчина должен быть один единственный на всю жизнь, первый и последний — один и тот же. И при этом любимый. Но если моим первым стал Сынри, которого я не хотела никогда на эту роль, и который до сих пор мне никто, кроме любовника, значит ли это, что он должен остаться единственным? Тем более, что никаких чувств к нему не просыпается. И дело даже не в том, что он пригрозил мне, если я пересп