ишь о какой-нибудь Вике номер два, начнёшь укорять себя, что не смогла помочь. Снова и снова будешь взваливать на себя то, что к тебе не имеет никакого отношения, и так и проживёшь жизнь, гоняясь за несбыточным и невыполнимым, вместо того, чтобы хоть раз задаться смелым вопросом, чего хочешь конкретно ты? Как обустроить твою жизнь, а не всех и каждого? — Пытаться сделать мир лучше, вылечить его от скверны людского зла — это нормально. — То есть, Иисус, наивный паренек, не смог, а Даша, конечно же, сможет? — Его уже почти раздирал смех, а я едва удерживалась от вспышки гнева. Давно он меня не доводил этими религиозными темами. — Чего надулась? Я сделал неправильный вывод? Ты считаешь, что тебе по силам то, что не удалось тому, кого ты считаешь сыном Божьим? — Он дал учение, придерживаясь которого все люди могут общими силами измениться. Я всего лишь хочу… — Влезать туда, куда не просят? Не решив своих проблем решать чужие? Навязывать своё мнение и свои убеждения? Почему ты не хочешь заняться исключительно своей персоной? Что это — трусость заглянуть в глубину себя и увидеть, что там совсем иные желания, нежели духовные? Или амбиции, самолюбие требующее признания, чтобы все чувствовали себя благодарными тебе? Вика была тебе чужим человеком, к которому ты прониклась сочувствием, но помогала ты ей с той целью, что иначе бы пришлось оказаться королевой Сингапура, жить в роскоши, и снять венец мученицы, а он такой почетный! Нимб не жмёт? — К нам подошёл Сынхён, заметив нас поодаль ото всех. Как обычно, он почтительно склонил голову, здороваясь со мной. — Что вы тут злоумышляете? — Ничего особенного. Даша замужество, а я кражу невесты. — Я округлила глаза, а Джиён засмеялся. — Успокойся, я шучу. Просто ты уже столько времени стоишь в обществе другого мужчины, а Сынри даже не чешется. Непорядок. — Тогда, пожалуй, я к нему вернусь сама, — оскалилась я, делая шаг в сторону. Сынхён посторонился, чтобы избежать соприкосновения, и я почти столкнулась с Кико, которая тоже нас обнаружила и шла к нам же. На её лице впервые проскользнуло что-то вроде ревности по отношению ко мне. Что я такого сделала? Постояла минут пятнадцать с Джиёном? Или он и ей сообщил, что хочет меня? Жмёт ли мне нимб! Да нет у меня желания быть героиней, я просто не могла оставить человека в беде! Почему Дракону сложно усвоить, что есть те, кому не безразличны другие? Я не чураюсь роскоши. Если она честно приобретенная, законная, почему нет? Господи, я злюсь на него, потому что не он меня лишил невинности! Ничего более курьёзного он не мог придумать. Да если бы это был он!.. Если бы это был он… если бы я согласилась на его предложение в конце королевской недели, когда он даже и секса не просил, предлагал быть вместе, разделяя только общение, мысли, время… если бы я выбрала своё благополучие, а не Вики? А если Сынри прав, и она, вернувшись на родину, вынуждена была сделать аборт, угнетаемая родителями? Или любовь к Сынри прошла, и ребенок стал не нужен. Здесь бы она сделала аборт, и ещё много лет могла прожить в борделе Тэяна, в шелках, безделье, сытой и довольной, а там, в России, кто знает, родила ребенка, денег нет, ссоры с родителями, придётся бросить учебу и идти работать, считать копейки… Не хуже ли ей я сделала? Выходит, что моя жертва была напрасной? У меня глаза защипало от слёз. Если Вика пошла на аборт или попала в нужду, а мой жених давно забыл обо мне и не утруждал себя поисками, то всё, что делала здесь я — было глупостью, никому не нужной, бескорыстной, безумной глупостью! Для чего и кого я жертвовала собой? Не хочу знать правду, я не хочу знать о том, что осталось в России, потому что если я узнаю, и всё будет так, как я опасаюсь, то я пропала. Тогда бессмысленны были все мои поступки. Сдержав слёзы до женского туалета, я вошла в него и, упершись руками о раковину, склонила голову, тихо заплакав. Джиён всегда выводит меня из себя, действует мне на нервы. Четверть часа — и я ненавижу его, себя, людей, весь мир и Бога. Что за особая магия в его манере общения? — С вами всё хорошо? — Я не заметила, что тут был кто-то ещё, надеялась найти одиночество, но когда подняла лицо, то увидела красивую молодую женщину рядом, с уложенными густыми черными волосами, в благородного серого цвета длинном платье, не решившуюся положить руку мне на плечо. — О, вы расстроены… — Она, наверное, думала, что я выпила лишнего. Я попыталась вспомнить, как её звали — Сынри представлял мне её среди прочих гостей — но не смогла. Спешно вытирая щеки, я попыталась улыбнуться. — Ничего особенного, просто нервы. — Плакать на собственной помолвке как-то нехорошо, — заботливо покачала головой она. — Ну, многие невесты и на свадьбе рыдают, — попыталась оправдаться я. — Разве что от счастья, — она улыбнулась и взяла меня за руку. — У вас что-то случилось? — У меня? — Лицо у неё было доброе и умное, располагающее к тому, чтобы выговориться, но как могла я поведать всё, что со мной произошло, когда все гости — знакомые Сынри? Я вытерла свободной рукой задержавшуюся слезу. — Я просто запуталась… знаете, иногда внутри возникает ощущение, что ничего не понимаешь. И себя тоже. — Знаю. В чувствах трудно разобраться. Как можно умом понять ощущения? Никак. — Вы верующая? — Я? — Она несколько растерялась, смутившись. — Несомненно, высшую силу и нечто сверхъестественное я не отрицаю, и верю в их существование. Над людьми есть что-то вроде разума, или энергии… но в семье у нас чаще читают Шекспира, а не молитвы. А почему вы спросили? — Я очень верила в Бога — я христианка, — зачем-то уточнила я. Вряд ли обо мне бы подумали, что кришнаит или кто-то вроде. — Но… моя жизнь почему-то стала ужасной в какой-то момент, и я перестала понимать, почему так произошло. Почему тот, в кого я верила, оставил меня? — В жизни каждого человека бывают очень тяжелые моменты, — посерьёзнела она. — Из-за чего так происходит и за что нам даются испытания? Никто не знает, и никто ответа нам никогда не даст. Но даже за самыми долгими испытаниями приходит облегчение и счастье. И это зависит не от веры, напротив, чаще хорошее случается, когда его не ждёшь, — она вновь улыбнулась. — Рассуждения о том, чего не понимаешь, сами по себе приносят страдания. Выкиньте это всё из головы. Если судьбе были угодны трудности для вас, то и радости она припасла, и выдаст тогда, когда посчитает нужным. Что касается веры… — женщина вздохнула, совсем по-девчоночьи скорчив рожицу. — Уж извините за бестактность или святотатство, но если подставляет тот, кому вы верили, то с ним больше не стоит связываться. Найдите кого-то более надежного, доверьтесь ему, и посмотрите, в какое русло войдёт ваша жизнь. — Думаете, нужно сменить религию? — Религию? — она потрепала меня за руку и отпустила её. — Спуститесь с небес на землю. И ищите смысл на ней. Мы вышли из женской уборной, напротив которой стояло канапе, а на нём сидела девочка лет пяти. Увидев мою собеседницу, она соскочила с сидения. — Мама, ты чего так долго?! — девчушка в нарядном розовом платьице в цветочках, и розочках в ровно подстриженных волосиках, схватила её за пальцы и потянула в зал. — Пошли к папе… Я остановилась, посмотрев им вслед. Искать смысл на земле, а не на небесах… Может, она права? Мы все смертные, и кто бы нас ни создал, рождаемся мы именно здесь, на земле, здесь проживаем все свои дни, и никогда не попадаем в другие миры до самой смерти. Есть душа или её нет — она живёт в теле, а тело получает простые удовольствия и радости, и хочет не так уж много. Кто и почему издавна завел правила, что всё физическое — греховно? Может, всё гораздо проще. Я вышла в зал, и ко мне сразу же подошёл Сынри. — Куда ты запропастилась? За нас хотели поднять тост. Пожелать бесконечной любви. — А начальной пожелать не хотели? — покосилась я на него. — Какая же ты язва! — Тебе не нравится? — изобразила я изумление. Он посмотрел на меня так, будто применял метод дедукции, но ничего не сказал. — Кстати, у меня к тебе будет маленькая просьба… — Неужели? Даша «Мне-ничего-от-тебя-не-нужно» надумала попросить что-то? — Если тебя не затруднит. — Говори уже. — Ты не мог бы узнать в подробностях, как поживает моя семья, мой бывший жених, и Вика? Я хочу знать, как ведут себя эти люди, и изменилось ли что-то в их жизни. — Это всё? Тебе нужна только информация о них? — Да. Ты сможешь? — Понадобится недели две. Это не сложно, но муторно в плане подачи заявок и нахождения нужных людей. Но если тебе любопытно, то почему бы нет? Я сделаю это. — Тронув его за рукав, я несмело пригладила его. — Спасибо. — Пока не за что, — Сынри притянул меня за талию, коснувшись губами уха. — У тебя глаза красные. Пожалуйста, если тебя что-то расстраивает и огорчает — об этом можно сказать мне, а не прятаться по углам, скрывая истинные чувства. — Ты говорил, что не хочешь видеть слёз и плача… — То было сказано любовнице на одну ночь. А это я говорю своей невесте, — поцеловав меня в щеку, он вручил мне бокал шампанского и указал на центр, где гости ждали тоста.Игра
Приглашенные расходились. Раут заканчивался, а вместе с ним поздравления и необходимость играть роль довольной невесты. Когда людская масса схлынула, будто разлившаяся река, возвращающаяся в своё русло, я увидела один из немногих столиков, который оставался неосвобожденным. За ним сидели Джиён с Сынхёном и Кико, ещё один мужчина и, пятой, та женщина, с которой я говорила в туалете. Ко мне подошёл Сынри, тоже увидевший их.
— Я не получил только одно поздравление, кажется. Подойдём? — Не спросил, а сразу подтолкнул меня к действию жених. Я успела сегодня поговорить с Драконом, и не взялась бы утверждать, что хочу повторять подобный опыт, но если этикет требует, то почему бы и не подойти? Взяв Сынри под руку, я приблизилась к этому великосветскому обществу, вокруг которого, любопытно разглядывая всё, что двигалось и нет, вышагивала девочка в розовом платьице. Это было впервые, когда я увидела рядом с Джиёном ребенка, какого-либо, где-либо. Мне вдруг это показалось настолько несовместимым и неестественным, что я задумалась, а не избегал ли он детей намеренно? И как допустил приближение к себе ребенка сейчас? С другой стороны, если подумать лучше, то откуда бы детям вообще взяться в его буднях, с его-то образом жизни, с его привычками, манерами. Какими манерами? Пока я была королевой Сингапура, он умудрился не произнести ни одного бранного слова нечаянно. Так чем же его присутствие непригодно для детей? Например тем, что он им не лучший пример, и юные создания стоит держать от него подальше, пока он не растлил души и им, не дал пару советов в своём духе, какие щедро вручил мне, так что теперь не знаю, что с ними и делать. Как этой женщине не страшно подпускать дочку к Дракону? Может, она не знает, что он собой представляет? Джиён заметил нас, подходящих и, улыбнувшись, откинулся на спинку. — Вот видишь Сынри, все разбегаются, и только единственные друзья остаются и никуда не деваются. — У меня много друзей, — не согласился с ним мой спутник. — Много друзей и нет друзей — одно и то же, — жизненно заметил Джиён, после чего посмотрел на меня, как бы между прочим, обращаясь всё ещё к Сынри. — Это всё равно что любить всех, значит, не любить никого. — Утверждение из разряда «иметь все деньги мира, значит, быть нищим», — вставил Сынхён, заставив Джиёна нахмурить брови и покоситься на товарища, не теряя улыбки. — А разве это не