ва со странной болью. Какой ему нужен смысл? Что ему нужно, чтобы он понял, как надо жить? Какой знак подать? Первым заговорил Йесон: — В наше время полуфабрикатов и готовых вещей все привыкли в любой момент пойти и купить то, что им нужно. Точно такое же отношение складывается к идеям, мыслям, ответам на вопросы… раньше их добывали, усердно собирали по частям, создавали и формулировали, сейчас достаточно вбить в поисковик ключевые слова, прочитать несколько афоризмов, открыть тонкий томик псевдомессий и лже-психоаналитиков, в которых якобы открываются истины и раскрываются тайны мироздания. Но почему-то, имея тонну подобной литературы, бесплатные возможности саморазвития в интернете, люди только тупеют, деградируют и становятся аморальными. — Йесон попросил меня раздать ещё раз, и опять вернулся монологом к Джиёну: — Кто сказал, что смысл должен быть един для всех, или дан в готовом виде? Когда на прилавках кончатся продукты, каждый разумный человек пойдёт в поле и станет выращивать урожай. Когда в жизни не обнаруживается смысла, каждый разумный человек сеет его и взращивает. — Вот видишь, — улыбнулся Дракон Сынри. — Только что меня избавили от последней слабости. Оказывается, я всего лишь должен посеять смысл, хотя до этого получалось только хаос, ужас и насилие. — Похохотав негромко, он добавил: — надеюсь, Йесон, ты подразумеваешь не в прямом смысле сеять… Я не найду, как ты, радости в детях. — Я же сказал — у всех своё. Каждому по талантам, с каждого по возможностям. — Эх, возможности… — пробормотал Джиён, заглядывая в карты. Выиграл Йесон, затем Сынхён, опять обменявшись «правдой» пошлого и интимного характера. Если бы меня не пригвоздили к стулу должностью раздатчика, я бы ушла пройтись тоже. Настала очередь Дракона победить. И он вновь выбрал Сынри. — Правда, — на этот раз решил он. — Ты собираешься жениться на Даше? — будто уже знал, что спросить, сразу же отчеканил Джиён. Я приоткрыла рот, но захлопнула его. Плечи Сынри напряглись. Два взгляда схлестнулись. Йесон отвернулся в сторону балкона, где растворилась его супруга с дочерью. Сынхён уставился на меня, а мои глаза бегали по всем присутствующим, даже по Кико, которая поняла, что чего-то ждут от Сынри, и пригвоздила к нему свои карие глаза. — Ты же понимаешь, что лгать бесполезно. Время всё покажет. — Мой жених молчал. — Так да или нет? — Нет, — коротко отрезал он. Мне показалось, что нож вставили под сердце. Я вовсе не хотела за него замуж, я не собиралась оставаться здесь, добиваться его любви, крутить интриги, но это его признание, в который раз давшее мне понять, что я ничего здесь не значу и вся эта показуха с помолвкой — каприз Сынри ради своих интересов, а мои интересы, моё счастье, моя жизнь вообще — они ничего не стоят, ни для кого. Мне захотелось уйти, и я начала приподниматься, но Сынри поймал меня за руку и усадил обратно. — Раздай в последний раз. Игра возобновилась, но я утратила к ней интерес. Разве что Кико не поняла до конца, что произошло, а все четыре мужчины однозначно приняли к сведению, что я игрушка и любовница Сынри, с которой он намерен позабавиться, выбросив в конце концов. Но туз и десятка, как ни странно, пришли к моему любовнику и он, открывшись, посмотрел на главаря сингапурской мафии. — Джиён. — Действие, — скорее равнодушно, чем смело предпочел он. — Попроси у Даши прощения. На коленях. — Меня это желание испугало больше, чем Дракона, и когда тот перевел на меня взор, я не выдержала и поднялась, скрипнув стулом. — С меня хватит. Я не участвовала в игре, поэтому не хочу иметь ничего общего с призами. — Сынри схватил меня за запястье, удерживая. Джиён сидел, не то и не собираясь вставать, не то тщательно обдумывая что-то. — Если он нарушит правило, то его ждёт штраф. Дай ему извиниться. — Я вырвала руку. — Есть одно произведение в России… очень гордого главного героя заставили встать на колени перед девушкой. Он встал, но в тот же момент зарезал её, не выдержав такого унижения. — Это было у Максима Горького, и речь вообще шла о цыганах, так что корейский темперамент вряд ли дотянет до такого, но всё-таки. Дракон просиял от моего сравнения. — Мне не нужны лишние драмы, с меня достаточно уже имеющихся. — Я ушла на балкон, оставив мужчин с Кико развлекаться дальше, как им заблагорассудится. Мало того, что Джиён с помощью меня добивался чего-то, так ещё и Сынри вздумал тешить своё самолюбие посредством меня? Жена Йесона подстраховывала дочку, забравшуюся на перекладины балюстрады и с восхищением рассматривавшую огни Сингапура. Мать опасливо прижимала её к груди, стоя позади неё, хотя парапет был девочке под диафрагму, и вряд ли бы она перевалилась. Но всё-таки это дети, и они нуждаются в контроле. Я за младшими братьями и сестрами до последнего приглядывала, хотя они были уже куда старше этого ребенка. — А вон там у нас что такое, а? — женщина указала девочке красивой рукой вдаль. — Что это крутится? — Колесо обозрения! — выдала дочь. — Верно, с него всё-всё вокруг видно, ещё лучше, чем отсюда. Покатаемся завтра? — Да! — восторженно принял предложение ребенок. — А почему не сейчас? — Потому что оно далеко. Видишь, сколько домов отделяет его от нас? До него нужно добраться, топать и топать. Если чего-то хочется, то нужно приложить усилие, чтобы это получить, Сонхва. Ничего сразу не бывает. Нужно иметь терпение и упорство. Ты готова идти пешком много-много улиц до него? — Нет, — пригорюнилась девочка, явно подуставшая за весь этот день. — Можно на папиной машине… — Папина машина для дел, моя маленькая, а не для развлечений. Так что же, мы пойдём пешком до туда? — Если только пешком… а долго идти? — Может быть, до самого утра. — А если мы захотим спать? — Тогда мы поспим, а завтра продолжим путь. — Ладно, — задумалась девочка и замолчала, снова увлекшись огнями проспектов, улиц и витрин круглосуточных магазинов и ресторанов. Я не вмешивалась в их милую беседу, пока женщина сама меня не заметила, улыбнувшись. — Утомились смотреть на карты? — Не люблю мужские игры, — честно сказала я. — Да, они жестоки, глупы и беспощадны, признаем это, — заговорщически подмигнула она. Спустив дочь на пол, она поправила на ней платье. — Сонхва, сбегай к папе, спроси, долго они там ещё или нет? — Девочка убежала. — Вы давно знаете Джиёна? — Дело, наверное, в частоте, а не давности. Третий раз в жизни его вижу. Он друг Йесона. — Давний? — Лучший, — пояснила она. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты. Её муж тоже бандит? — И да, они полтора десятка лет знают друг друга, кажется. — Джиён — плохой человек, — глядя в глаза ей, предупредила я. Мне показалось, что ей нужно знать, чтобы уберечь семью или себя от этого типа. — А кто хороший? — вместо того, чтобы насторожиться, спросила она, и застала меня врасплох. Кто хороший? Кто бы это мог быть… кого назвать? Мать Терезу, принцессу Диану, патриарха Всея Руси? — Возможно, совсем хороших нет, но Джиён… вы знаете, чем он занимается? — Крадёт, убивает, продаёт и нарушает законы — вы об этом? — Я успокоено выдохнула. Она знает. Но почему так спокойна? — Я не лезу в их дела, мне это неинтересно. Лично мне Джиён ничего плохого не делал, и пока это так, у меня нет причин на него жаловаться. — А вы не боитесь за мужа? В окружении Джиёна вряд ли можно остаться не запачканным. — Мой муж умнее меня, — пожала она плечами. — Я доверяю ему. Он знает, что делает. И если запачкан он, то и я тоже. В семье всё общее, даже грехи. — Она внимательнее вгляделась в моё лицо. — Может, я ошибаюсь, но… вы лично обижены чем-то на Джиёна, не так ли? Он вам что-то сделал? — Это так, — не стала я отрицать. — Он… это из-за него моя жизнь стала ужасной. — А мне показалось, что он на вас смотрел с сильной симпатией… — Это лицемерие и маскарад. Я даже не хочу говорить о том, что он сделал. Джиён жуткая личность. — Вы говорили, что верующая? — Я подтвердила это. — Почему же вы держите зло и обиду? Почему не простите его? — Некоторые вещи трудно простить… — Я знаю. Но именно в этом сила, разве нет? Превозмочь себя — вот самое сложное. Вы лучше меня должны знать строки про не ведающих, что творят и что-то там такое. — Она права. Это в главе двадцать третьей от Луки. Распятый Христос сказал: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят». Разве не простил он и палачей, и людей, потворствующих казни, и даже Иуду, который его предал? Но не легче ли прощать на смертном одре, а не продолжая жить бок о бок с врагами? Так ли бы кротко переносил Иисус их общество, если бы вынужден был день за днем иметь с ними общие дела? И тут, вопреки тому, что я готова была признать, как христианка, принять и понять, я произнесла с какой-то отвратительно мне самой знакомой тональностью: — Но если прощать людей просто так, ни за что, то они так и будут этим пользоваться… разве не должны они пытаться заслужить прощение? — Верно, должны. А с другой стороны, если они даже не пытаются, то кому хуже с этой затаённой внутри обидой, им или нам? Если не прощать людей искренне, от души, то надо это делать хотя бы на благо собственной нервной системы и хорошего настроения, — улыбнулась она. — Иногда мне ещё хочется основывать все решения только на вере и добре, но когда я пытаюсь, то ощущаю себя слепой, заблудившейся в темноте и мраке. — Вера, надежда и любовь, действительно, слепы, в этом нет ничего удивительного. Зрение, слух и обоняние подают сигналы нам в мозг, они отражают реальный мир, они служат разуму, но разве эти три чувства помогают нам верить, надеяться и любить? Самая сложная задача — это привести разум и чувства к согласию. Не у всех это получается, поэтому выбирают либо одно, либо другое, ведь так проще. — Это точно. — Я оперлась на балюстраду, встав рядом с собеседницей. Да, проблема в том, что Джиён выбрал разум, а я веру, и ни один из нас не подумал, что их можно как-то совместить. Или он подумал, но хорошо скрыл? — Мне понравилось, как вы воспитываете свою дочь. — Это бесполезно, папа её всё равно избалует, — вздохнула она. — Он строг с сыновьями, а её капризам потакает, а я наоборот. Получается метод кнута и пряника. — У вас ещё и сыновья есть? — удивилась я. — Да, старшие. Они уже школьники, из-за учебы с нами не смогли поехать. Знаете, я всё думала над вашим вопросом, почему в какой-то момент нам посылаются страдания? — сменила она тему. Было ощущение, что она не любит делиться личным и говорить о семье, словно бережет что-то очень дорогое от посторонних глаз. — Когда кто-то рождается у очень богатых родителей, и они дают ребенку абсолютно всё, кто из него вырастает? — Избалованный эгоист? — Более того, не умеющий ничего добиться, не ценящий деньги и не умеющий их зарабатывать. Случись что-то с родителями — он покатится вниз. Кроме того, у него будет множество завистников и недоброжелателей. А кто, как вы думаете, вырастет у очень счастливых родителей, которые завалят любовью и счастьем ребенка? — Избалованный эгоист, — не сомневаясь, повторила я. — Не умеющий ценить и добиваться счастья. И любви. Всё это, данное родителями, будет казаться безусловным, и когда он столкнётся с другими людьми, вырастая, то сильно удивится, почему же на все его поступки и капризы все не реагируют с таким же восторгом, что в его семье. Однако богатых от рождения мы называем везунчиками и получившими состояние незаслуженно, мы сквернословим на таких людей, что сами они ничего не добились… почему же это касается только денег? Я могу быть неп