Больница
Ничего не осталось от мелодий, звякающих бокалов, смеха и разговоров, запаха духов, приятного полумрака. В коротком молчаливом переезде из отеля до клиники мы с Джиёном перенеслись из праздника в будни, проблемы и трудности, и единственное на что я надеялась, что всё не обернется трагедией. Я только стала отвыкать от стрессов, чтобы снова к ним так внезапно вернуться. Лампы дневного света неприятно светили на этажах, будто сканируя меня рентгеном, пахло стерильностью и лекарствами, пробивающимися сквозь освежители воздуха, и весь медперсонал был в безукоризненных бирюзовых или белых одеждах. Чем не ангелы, чем не рай? Если там все такие же вежливые, чистые и заботливые, то, пожалуй, рай ничем не лучше, чем психушка. За полгода в Сингапуре мне ещё не пришлось заболеть и нуждаться во враче, но всё окружающее подсказывало мне, что медицина здесь куда лучше, чем в моей глубинке на родине. Но как бы ни было превосходно устроено отделение, оно никогда не вызовет теплых чувств, мне кажется. Больница, она и в Сингапуре больница. Вид, в котором я сидела на стуле в коридоре, красочно оповещал о том, что произошло нечто экстренное, иначе как ещё можно было оказаться в клинике в вечернем платье и на шпильках, при полном макияже? На плановый осмотр так не собираются. Джиён дождался ответственного доктора (долго ему ждать не позволили, все знали, кто приехал, и кто поступил в реанимацию) и встал поговорить с ним в двух шагах от меня. — Что он принял? — слышала я вопрос Дракона. — Псилоцибин, амфетамин, метилендиоксиметамфетамин, — посмотрел мужчина в белом халате на листки, результаты анализов, наверное. — Пока трудно сказать, сразу ли он это всё принял, или постепенно, лаборатория ещё не все ответы дала. Точное время принятия никакой анализ не даёт. Концентрация в организме очень большая… — Больше ничего? Кокаин? Героин? — Нет, диацетилморфина нет, а кокаин в совсем малом количестве, уже в выводящейся степени, и остатки барбитуратов, возможно, принимались в течение недели, так что сегодня употреблялись только вышеназванные психоактивные вещества. — Врач не решился похлопать Джиёна по плечу, поэтому просто сказал: — Мы делаем всё возможное, помощь прибыла быстро, поэтому есть все шансы на успех. — Делайте, — отрезал Джиён и вернулся на свой стул, напротив моего. Третий лишний ушел. — Эти наркотики… он без них уже не может, да? — тихо поинтересовалась я. Дракон поднял на меня глаза исподлобья, вертя на пальце кольцо брелка с ключами. — Может. Это не то, что вызывает физическую зависимость, только психологическую. — Всё ведь будет в порядке? Я верю, что он выкарабкается. — А с чего это ты за него переживаешь? — Джиён пребывал в ужасном настроении, чувствовалось. Не в том, когда его забавляет изображать что-то, утаивать, создавать напряжение, а в том, какое мог себе позволить повелитель государства, нетерпеливом, эгоистичном и требовательном, когда он действительно напрягает одним своим взглядом, несущим угрозу похуже водородной бомбы. — Мне его жаль… — Из-за истории, которую я тебе рассказал о смерти его жены? — Джиён с сарказмом покривил губы. — А если я её выдумал и наврал, что тогда? Тогда пусть он сдохнет, гнида такая? — Только не запутаться, только не утонуть во лжи и обмане! Даша, придерживайся изначальной версии, видь в людях лучшее, и тогда никто не собьёт тебя с пути. — Я видела у него обручальное кольцо. Ты не врал. — Представь, что его жена сидит дома, с ребенком, а он предпочитает наркотики и жрёт их горстями, безответственно и не думая о близких. И ведёт себя так, что за всё это время ты даже не заподозрила о её существовании. — Червь сомнения начал копошиться. Но нет. — Она бы тогда была здесь. — Да за несколько лет такой жизни ей уже плевать на него. — А тебе не плевать. Ты беспокоишься о нем, и сочиняешь сейчас от бессилия всякие басни, — прекратила я его озлобленную ядовитость. Джиён немного успокоился, застыв и не бряцая больше железом в руке. Как обычно, он не выпалил ничего, не подумав, а тщательно взвесил свой ответ: — Сынхён безумно интересный человек, рядом с ним мне весело, рядом с ним я могу забыть о своих делах, чувствовать себя комфортно и спокойно. Беспокоюсь ли я о нём сейчас? Я беспокоюсь о себе, потому что мне без него будет херово, мне без него будет гадко, мразно, тоскливо до фиолетовости печенки. Что меня пугает в этот час? Его смерть? Нет, мне не нравится та часть моей жизни, из которой он пропадёт. Ты никогда не думала об этом? Что в смерти людей, к которым мы привязаны, нас пугает не их будущее, а своё собственное. — Да, часто так и есть, — согласилась я. Поправив браслет с сапфирами на запястье, я повела бледными на фоне местных жителей плечами. — Но когда близкому человеку больно, мы хотим взять эту боль на себя, чтобы ему было легче. Неужели с тобой ни разу такого не было? — Ни разу, — честно сказал Джиён. Очередная попытка найти в нем что-то неожиданное провалилась. — Ясно, — отвела я взор, и краем глаза увидела улыбку, вызванную моим разочарованием. — Почему ты поехала со мной сюда? Могла бы остаться в «Марине», закрутить с Мино. — Ты так уверен, что я способна изменить? — А что, до сих пор нет? Сынри изменил тебе. — Слышал, что если ударили по одной щеке, то надо подставить вторую? — Ты ради красного словца говоришь, или на самом деле отказываешься принимать уроки жизни? — Он откинулся поудобнее, поглядывая туда, откуда должен был когда-нибудь прийти врач. — Сначала дадут по второй щеке, потом в челюсть, потом под дых, завалят, запинают и убьют. Ты по-прежнему не обрела жизнелюбие и рассчитываешь жертвенностью найти кратчайший путь на небеса? — Ну, если смотреть на мир твоими глазами, то на этом свете делать вообще нечего. — А как же получать удовольствие? — И как же получать удовольствие? — наклонилась вперед я, вспомнила, что у меня глубокое декольте, и опять выпрямилась, чтобы не светить ничем. За узким и темным прищуром Джиёна перестало быть видно, куда именно он смотрит, но на устах его всё ещё плутало лукавство. — Для каждого оно в чем-то своём, мы уже говорили с тобой об этом, но ты гналась за призрачным счастьем, похоже, и по сию минуту не поняв, в чем же оно заключается. — А ты понял? — А я не сказал, что верю в его существование. — Сынхён, думаю, мог бы многое нам рассказать о счастье. — Мы смотрели в линолеум с квадратным шахматным узором между нашими ногами. — Ты ведь знал его тогда, до её смерти, счастливым. Скажешь, что такого не было? — Не умри она, — не стал больше увиливать мужчина, — он и сам бы не понял, был он счастлив или нет. — Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Так говорят мои бабушки. — Джиён вдруг глухо засмеялся, приложив пальцы к губам, чтобы не расходиться в этом веселье. Его перстни показались мне непосильно тяжелыми для его уставших от волнения пальцев. — Убийства, реанимация, наркотики, бордели, грязные деньги и торговля органами… только ты можешь среди этого всего вспомнить про бабушек и у меня такое ощущение, что я забыл вымыть руки перед обедом и меня сейчас отругают. В моём окружении даже о родителях годами не вспоминают. — У Сынхёна они живы? — Да, но живут в Сеуле, — вздохнул Джиён. — Со времени вдовства он редко их навещает. — Я бы на их месте перебралась к нему. Поддерживать. — Из-за угла скользнул тот самый доктор, сразу же развернувшийся к Дракону. Тот не поднялся, только остановил на лице медика стеклянные, властные глаза, собирающиеся казнить, если услышанное им не понравится. — Худшее позади, состояние постепенно нормализуется. Артериальное давление было на пределе, удалось его вернуть к норме, остановку сердца предотвратили. Это самое опасное в таких случаях, но не дошло, к счастью, до этого. — Хорошо, — спокойно, как-то со свистом в горле произнес Джиён, заторможено кивнув головой. — Скажите, а… снотворные, которых у него обнаружилось в крови очень много — это рецептурное? У него есть рекомендации врача или необходимость в их принятии? — уточнил доктор, поглядывая в карту пациента и водя по строчкам ручкой, чтобы отметить что-нибудь важное. — Он пьёт циклобарбитал, как вы думаете, легально ему такое пропишут? — дернул подбородком Джиён. — Простите, конечно. Я просто для справки… — К нему можно войти? — Теперь Дракон поднялся. — Он ещё спит… сейчас его перевозят в палату, но если вы желаете… — Я желаю. — Джиён двинулся вперед и я, зачем-то встав тоже, последовала за ним. Кто мне был Сынхён? Никто. Сообщник и приятель главаря мафии, такой же бандит, такая же жестокая и гнусная личность. Но идя за Драконом, я никак не могла понять, кто же из этих двоих меня тут больше держит? Или я вообще сбежала с вечеринки потому, что не хотела выглядеть брошенной в эту ночь дурой? Сынри отчалит к путанам, а я сиди дома и плачь? Я так и не смогла взять инициативу с Мино в свои руки, а от него не дождусь её. Стало быть, я поспешила сюда ради самой себя? Но почему тогда я испытала радость и облегчение, узнав, что с Сынхёном всё обошлось? Врач вынужден был нас проводить, и мы вошли как р