ной это вышло бы более успешно. Если бы к твоим глазам в довесок шла любовь, любая бы принесла свою душу тебе на блюдечке. — Любая, но не ты? — начал было улыбаться он. — Любая, — поставила точку я. Джиён оттолкнул меня от себя, отпустив, но получился рикошет, и я ударилась затылком о дверь за спиной, поморщившись. — Ай! — завела я руку, чтобы потереть макушку. Губы мужчины дернулись, словно едва не сработал рефлекс вежливости, призывающий извиниться. Но он промолчал. Я немного обиженно, гладя затылок, воззрилась на него. Секунды шли, мы смотрели друг на друга. — Ты можешь не вкладывать в свой взгляд ничего, ни любви, ни жалости, ни уважения. Я никому ничего на блюдечке уже давно не подношу, и подносить не собираюсь. — Мне просто было больно, — без обвинения, объяснила я своё выражение лица, опуская руку от головы. Джиён замолчал. За дверью протопало восемь лапок, несясь по своим собачьим делам. Их хозяин провел взглядом по щели под дверью. Сделал осторожный и плавный шаг навстречу мне, поднял глаза к моим снова. Рука подкралась к моей макушке и опустилась на неё. Вторая забралась в карман штанов. Его зрачки потеплели, и свет от них, казалось, распространился лучиками морщинок в уголках его глаз. — Я не хотел сделать тебе больно, — прошептал он. — Это само собой всегда получается, да? По чистой случайности. — Цель — не твои страдания. Так вышло, что они в некоторой мере были необходимы. Возможно, для тебя же самой. — Возможно, тебе они тоже не помешают. Твои собственные. — Ты хочешь заставить меня страдать? — серьёзно спросил Джиён. Пытаясь не выдавать эмоций на лице, я выдержала паузу, чувствуя, как его ладонь всё ещё успокаивающе приглаживает мой затылок. Хочу ли я его мучений? Хотела. Но я же простила его. Простила, но хочу отомстить, очень хочу отомстить, но и простить хочу окончательно, чтобы отпустить от себя ненависть. За что его ненавидеть? За то, что он такой? Ненавистью его не изменишь. И местью. Но так хочется увидеть его раскаяние, слёзы… простить или мстить, простить или мстить?! Я поняла, почему он перестал понимать меня и видеть насквозь. Потому что во мне больше не было однозначности, определенности. Во мне нечего было прочесть, я будто белый лист, ноль, пустота, и в ней варится какая-то каша, создаётся форма, растворяется одна личность, зарождается другая… или погибает окончательно первая, а взамен ничего не предвидится? У Джиёна не может быть ответов на вопросы относительно меня, потому что и у меня их нет. — Заставить тебя? Это твоя прерогатива — заставлять людей, — я улыбнулась ему. — Мне всё ещё, по-прежнему, ничего от тебя не нужно, Джиён. Даже возвращения домой теперь. — Каждому что-либо нужно от кого-либо. Я не верю тебе, — покачал он головой. — Не верить — тоже твоя прерогатива. А моя — не думать. А разве не думая можно искать выгоду и пытаться кого-то использовать? — Джиён плотнее придвинулся ко мне, вжав спиной в дверь. Постепенно его лоб коснулся моего, и мы оба опустили глаза к губам друг друга. У меня почему-то сбилось дыхание, и грудь заходила ходуном. Притягивая к себе мою голову, Дракон решительно впился в меня поцелуем, прекратив наш бессмысленный и какой-то увядший разговор. Когда его губы приникли к моим, создалось ощущение, что мы занимали друг друга словами только для того, чтобы избежать этого, но не удалось. Слова обесценились и лились напрасно. Им не удалось помешать странной тяге Джиёна ко мне и отсутствию сопротивления с моей стороны. Что со мной такое? Мне всё равно после всего пережитого или после продолжительного сожительства с Сынри? Почему я не брыкаюсь, не отталкиваю Джиёна? Он проникает в меня своим языком, а я стою, закрыв глаза, и впитываю это ощущение. Он глотает этот поцелуй, закусывая мои губы, без какого-либо насилия, навязчивой похоти. Он целует тонко, слегка лениво (или сдержанно, чтобы не сорваться?). К концу поцелуя я слишком тесно вжата в дверь и Джиён, завершив этот короткий интимный момент, отодвигается, не отводя глаз от моих, которые я открыла. — Не пойти ли тебе, всё-таки, куда-нибудь нахрен? — сквозь зубы, возбужденно, прошептал Дракон. — Как романтично, — спокойно оценила я с сарказмом. — О, это только начало, я могу превратиться в такого романтика, что закачаешься. — Не надо ни в кого превращаться. Будь собой. — А какой я, по-твоему? Есть определенный я? Я не знаю ни одной постоянной черты своего характера. Мне нравится вести себя то так, то сяк. Поэтому любое моё воплощение, по настроению — это я. Настоящий. — Джиён отошёл к кровати, сунув руки в карманы и разглядывая пол. — Что ты хочешь? Скажи мне. — Привести тебе Сынри, как ты и просил. — Он удивленно обернулся. Кажется, бесед о делах он сегодня не ждал. — Серьёзно? С чего вдруг? Отплатить Сынри за его плохое поведение? — Нет, наградить тебя за хорошее. — Я не дала ему ничего вставить. — Шутка. — Мне не нужен Сынри такой, каким он сейчас является. Ты не сделала его таким, каким он мне нужен. — Каким же? — Верным и преданным. Порядочным. — Это в моих силах? — приподняла я брови. — Если не в твоих, то, наверное, не в чьих. И в таком случае Сынри мне в драконах без надобности. — Почему? — Я думала, что Джиёна волнуют деньги и выгода, а не моральные качества членов его клана. — Человек, бесчестный и подлый в одной сфере жизни, всегда — всегда! — будет таким же и в других сферах. Никогда не верь обратным утверждениям, Даша, серьёзно. Нет такого «я с бабами подлец, а с друзьями молодец». Нет! Гнида — она во всем рано или поздно гнида. Кинул друга — кинет жену, кинул делового партнёра — кинет детей. Я не утрирую. Мы все состоим из мелочей, мы все поступаем ежедневно как-то, каким-то образом, и это называется жизнь, и если мы допускаем для себя возможность предательства и измены — на следующий день и с другими людьми мы не стали новыми, которые больше так не сделают. Да, прозрев или образумившись можно перестать быть таковыми вовсе, но параллельно быть разными невозможно. — Мино и Тэян прошли этот отбор, стало быть? — вспомнила я. — Я сомневался в них. Мино, признаться, ещё чуть-чуть под сомнением. Да, он не скатился в продажную тварь безвозвратно. Но способен ли он ещё быть верным? Я не знаю. У меня два хороших друга, которым я доверяю… — Сынхён, который хранит верность даже той, которой уже нет, — поняла я. Ещё бы, настолько постоянного товарища найдёшь в наше время редко. Я понимаю привязанность к нему Джиёна. — Да. И Йесон. Десять лет брака. И ни одной любовницы. Поэтому не приводи ко мне Сынри, пока он шляется по шмарам и не считается с тобой. — Джиён достал из карманов сигареты с зажигалкой и положил на столик. — Если ты действительно надумала его ко мне привести, а не спелась с ним, чтобы попытаться всадить мне нож в спину. — Как он близок к тому, что имело место быть! Дракон уставился мне в лицо. — Признаться, мне интересно, на самом деле интересно, чью сторону ты выбираешь, мою или его? — Я таинственно улыбнулась. — Если ты не против, я приму душ и вернусь. — В его спальне была ванная комната, куда я и направилась, потому что если бы я пошла в другую, потом неизвестно, проникла бы я обратно или нет. Мужчина понял, что ничего от меня не добьётся и не стал продолжать расспрос. Чью сторону я выбираю? Не уверена, что уже сделала выбор. Кажется, мне ещё предстоит поиграть на два фронта. Или три? Ведь есть же ещё собственная выгода. Замотавшись в большое банное полотенце, я оставила платье на крючке и вышла. Верхний свет был потушен, горели только настольные лампы по бокам от кровати, в которой сидел Джиён и курил, держа на коленях, спрятанных под одеялом, пепельницу. Одеяло было белым, как и простыни. Прищурившись сквозь дым, он смотрел, как я движусь к нему, босая, с влажными концами распущенных волос. — Я достаточно чистая для твоей постели? Или я уже не девственница, поэтому оскверню? — Надень что-нибудь на себя, — постучав сигаретой по бортику пепельницы, Джиён стряхнул пепел, указав подбородком на свой стенной шкаф. — Возьми любую футболку подлиннее, хоть мои трусы. Я не пущу тебя в кровать голой. — Я послушалась и пошла добывать себе ночное облачение. Я и сама не решилась бы прилечь к нему обнаженной. Но выполняя все эти условия, я до сих пор себя не ощущала и не осознавала. Зачем я это всё делаю? Играю с огнем, хожу по лезвию бритвы. Привыкла к адреналину и мне его не хватает? Схватив первые попавшиеся боксеры, я натянула их под полотенцем, после чего скинула его, стоя спиной к Джиёну. Взяла какую-то его майку и, влезшая в неё, повернулась к сингапурскому королю передом. — Сойдёт? — Он молча кивнул. Мелкими шажками подойдя к кровати, я отвела угол одеяла, ежесекундно ожидая возмущения или криков, поставила одно колено на простыню, переждала пару мгновений и, выдохнув, ловко забралась на ложе рядом с Джиёном. Пахло хорошим табаком и мужчиной. Вторым приятнее. Перекинув волосы через плечо вперед, чтобы не прищемить их о подушку, я смущенно сложила губы бантиком, не зная, как продолжить общение. Как-то это всё… необъяснимо и внезапно, и, что самое глупое, организованно мною. Ведь я не собиралась спать с Джиёном, я зачем-то позабавилась над ним и его нервами. Может я в самом деле мщу таким образом Сынри за измену? Не изменяю сама, но нахожусь в компании другого, даже в чужой постели. Нет, не мысли о Сынри и не обида на того привели меня сюда. Джиён докурил и отставил пепельницу. Откинувшийся вальяжно к спинке кровати, он посмотрел на меня. — Я так понимаю тебе нормально, да? — Пока да. — А что-то должно измениться? — Не знаю, всё меняется. — К чему это обобщение? Речь о здесь, о нас, об этой ночи. — Всё, как обычно, в твоих руках. Ты же знаешь, что всё совершается по твоим желаниям. — И разве тебе это не нравится? — с иронией полюбопытствовал Джиён. — Почему мне это должно нравиться? — Женщины любят, когда всё решают за них, когда им не надо думать, когда всё готово без их ответственности, участия, усилий. Хотя, не буду сексистом. Все люди любят всё готовое, когда дела делаются другими. — И ты? — А то! Я тебя хочу, а имеет тебя Сынри — наслаждение! — откровенно понасмехался над этой ситуацией Джиён. Но ничего не предпринял, как всегда. Я подняла к нему лицо и взгляд. Он вполне миролюбиво и дружелюбно выглядел. — Кроме шуток, я согласна с тобой. Мне нравится, когда мужчины делают что-то сами… когда они просто хоть что-нибудь делают. — Я печально усмехнулась. — Ты спросил, почему я не осталась «замутить» с Мино. Я скажу — потому что он ничего не делает, а сама я не собираюсь на него вешаться. Мне это неприятно, мне это кажется неправильным. Я хочу, чтобы он — мужчина, добивался, оказывал знаки внимания, ухаживал, а не ждал, когда я брошусь на него или заранее скажу «да», и тогда он точно будет знать, что есть смысл начинать. Где в этом геройство и смелость? — Даша, Даша! Двадцать первый век — какое к черту геройство? — разбавил мою исповедь ехидством Дракон. — Да хоть бы двадцать второй! — расстроено взмахнула руками я. — Мужчины должны оставаться храбрыми и напористыми! Меняются не времена, а люди, и в их власти сохранять лучшее, отсеивать худшее. — Ну, знаешь ли, претензия тогда должна касаться и женщин тоже. Они далеко не идеальны. — Вот что конкретно я делаю не так, как правильная женщина? Я не говорю идеальная. Но что ждёт от меня Мино, чтобы повести себя, как настоящий мужчина? — А может некоторым типам определенное поведение не присуще в принципе? — Джиён откинул голову назад, ти