хо посмеиваясь. — Представь, что такие вот статные красавцы в основном фляфлики и мямли, а самураи в душе такие как… ну, я не знаю… я? — Не уходи от темы. Во мне есть что-нибудь отрицательное, в плане, как подобает вести себя женщине? — С точки зрения Мино судить не могу, а с моей точки зрения — полно. — Он не дал мне открыть рта. — Не торопись огорчаться, на мой вкус ещё не встретилось ни одной девушки, которая вела бы себя, соответствуя в совершенстве моим требованиям. В каждой с легкостью находятся недостатки. — И что бы ты во мне исправил? — Скованность. Я не хочу сказать, что мне нравится поведение развязной шалавы, но я не люблю зажатости, когда ткни пальцем и сжимаются, как гидра — пучок нервных окончаний. — Но скромность — это же достоинство! — Ты меня спросила о моем мнении, чтобы его оспорить? — покосился, зевнув, Джиён. — Прости, продолжай. — Я говорил о скованности, а ты мне о скромности. Скромность — это поведение для общественности. Когда люди имеют какие-то отношения, то скромности быть не может, как можно стесняться того, перед кем раздвигаешь ноги, ну правда? Глупость. Да, до бесстыдства доводить не надо, но бояться при свете дня раздеться перед мужчиной, когда ночью он тебя вертел, как хотел — это тупое ханжество, напускная показуха. — Но то же в темноте, а это — при свете. — Да, но то ебут, а тут просто смотрят — тоже есть разница, да? — посмеялся Джиён. — Или что, показать стало более позорным, чем отдаться, в твоём понимании? — Я покраснела, задумавшись. Так и бывает, даже у меня. Я могу ночью заниматься сексом с Сынри, но днём бродить по его квартире голой, когда он там, я не состоянии. — Может, смущение идёт от отсутствия полного доверия? Или чувств. Если беззаветно любить, наверное, уже ничего не стесняются друг перед другом. — И в итоге не зажимаются только бляди, у которых уж точно никаких чувств нет, — дерзкий хохот сопроводился смыканием век Джиёна. Он утомленно вздохнул. — Ты мне доверяешь? — Как самой себе, — покривила я уголок рта, пока он не видит. Хотя язвительность была слышна по интонации. — Какого цвета у тебя соски? — Я стала лиловой, как спелый плод. Даже потянула на себя одеяло, но остановилась. — Тебе сказать или показать? — Глаза Джиёна открылись. Как у змеи, которая лежит на солнышке, и вдруг чувствует, что добыча приближается. Это выглядело очень живописно и опасно. Он повернул ко мне лицо. Окинул взором то место, о котором шла речь, но которое прикрывала его майка. — Теперь ты не только в моих руках, но ещё и в моей шкуре. Во всех смыслах. Забавно. Я, конечно, эгоист, но если ты продолжишь плавно превращаться в дракониху, у меня будет ощущение, что я хочу трахнуть самого себя. Смахивает на шизофрению. Или нарциссизм — это более лояльное определение. — Джиён поднял руку и протянул её ко мне, коснулся шеи, завел её дальше, за ухо, ввил пальцы в волосы и надавил, приближая к себе моё лицо, приближаясь навстречу тоже. Наши губы вновь сошлись в поцелуе, уже третьем за всё время, а я до сих пор не могу понять, что испытываю, когда он это делает. Во мне появляется дрожь, тело тяжелеет, душа уходит в пятки, я словно сливаюсь с чем-то сверхъестественным, будто взаимодействуют не тела, а энергия, что-то глубже. Хотя губы я чувствую, они становятся послушными губам Дракона. Он подхватил меня второй рукой и посадил на себя, заставив перекинуть через него ногу. Одеяло с нас сползло. Джиён оторвался от меня и, поглаживая мою щеку, внимательно смотрел напротив, на сидящую на его бедрах меня. — Тебе не противно от моих поцелуев? — Нет, — честно сказала я. Несмело ища пристанище для рук, я положила их на грудь Джиёна неприкрытую ничем. — У тебя нет ощущения, что тебя тискает старый извращенец? — Я засмеялась. — Какой же ты старый?! — То есть, с извращенцем ты согласна… — Одна ладонь опустилась мне на ногу, и прошлась по коже к бедру, обратно, к бедру, обратно, плавно, нежно. — Вблизи я слишком ощущаю твою юность и свою зрелость. Я не любитель малолеток, но иногда ты кажешься именно ею, и меня это отталкивает. Я не люблю глупость и дурацкую неусидчивость ранней молодости. — Мне нечего было сказать. Я любила Сон Мино, и как бы мои предпочтения были ясны, а Джиён, как утверждал сам, не любил никого и никогда, поэтому подразумевал всего лишь объект для удовлетворения страсти. — Ты думаешь о Мино? — внезапно вернулось к нему чутьё. Я выдала себя растерянностью. Джиён изобразил хмурую гримасу. — Переспи ты с ним уже, иначе он так и не выйдет из твоей головы. — А зачем мне, чтобы он оттуда выходил? Пусть себе там живет. — Мужчина опустил ладонь с щеки и кончиками пальцев задержался на моей груди сквозь майку. — Показать. Не сказать, а показать, — вернулся он к теме моих сосков. — Но не сегодня. Слазь, — буквально скинул бы он меня с себя, если бы я не перебралась самостоятельно на свою половину кровати. — Спокойной ночи. — Джиён погасил свет и лег на подушку, выпрямив её. — Спокойной ночи. — Я посмотрела на его силуэт в темноте. Повернулся на левый бок, чтобы оказаться ко мне спиной. — Ты никогда не обнимаешь девушек, с которыми спишь? — Я никогда не сплю с девушками, с которыми сплю, такая вот тавтология дурная. Когда-то спал, но это было очень давно. Сейчас я люблю свободное пространство и удобство во время сна. — Когда я была маленькой, мама часто обнимала меня, пока я не усну, — развернулась к нему я, не в силах попытаться уснуть теперь. Что-то не давало мне замолчать и отстать от Джиёна. — Потом у нас на троих: меня, брата и сестру, следующих за мной по возрасту, была одна большая кровать. Мы тоже часто спали в обнимку. И когда я стала достаточно большой, чтобы спать в одиночестве, я стала засыпать подолгу. Мне казалось так неудобно не чувствовать рядом кого-то родного. Непривычно. — Джиён молчал, либо слушая, либо пытаясь отключиться под мою болтовню. Я хотела спросить у него разрешения, но потом передумала и, придвинувшись ближе, украдкой, воровато забралась на него своей рукой, обвила сбоку и обхватила его, прижавшись к его спине. Он не шелохнулся. Иногда даже самому самодостаточному, гордому и одинокому человеку нужно почувствовать это — чьё-то теплое присутствие. Я уверена, что Джиёну оно нужно, даже если он будет спорить, отрицать и убивать за подобное. Я не знаю, хочу ли я всё-таки в первую очередь отомстить, но если вдруг надумаю, то не больнее ли будет во стократ месть, поданная от того, кто сумел убедить в доброте этого мира? На миг мне самой стало страшно от того ужаса, какой можно сотворить с Джиёном. Пробудить в нем хорошее и светлое, чувства, влюбить в себя, как советовали мне когда-то, и растоптать… именно исцеленный Джиён сломается, а не этот. Поднимется ли у меня рука погубить Джиёна, ставшего человечным? И сможет ли он им стать? Мне стало его жалко. Его, себя, этот несовершенный мир, даже Сынри — продукт этого мира, который и не мог получиться другим, потому что вырос в определенных условиях. Я поцеловала Джиёна в лопатку и прижалась к ней щекой. Он в любой момент может причинить мне вред и зло, непредсказуемый и жестокий Дракон. Если я не сделаю Сынри верным, я ему вообще ведь больше не нужна? Мужчина развернулся и, закинув руку выше, подложил её под мою голову. — Знаешь что, — заговорил он, положив на меня вторую руку сверху. Я его всё ещё обнимала своей. — А давай попробуем ещё один эксперимент? — Что-то мне это уже не нравится. — Ничего смертельного. Давай, ну я не знаю, снова одну неделю что ли… — О-очень не нравится, — протянула я и Джиён засмеялся. — Дослушай! В течение недели мы будем соответствовать идеалам друг друга. Я буду вести себя так, как в твоём понимании должен вести себя идеальный мужчина, а ты будешь вести себя так, как в моём понимании должна вести себя идеальная женщина. — К чему это всё? — К тому, что мы убедимся, что людей всегда всё не устраивает. Даже получив желаемое, мы будем недовольны и хотеть чего-то ещё. — Интересно… но Сынри! — вспомнила я. — Он же узнает, с кем я уехала, где я… — Конечно узнает. И я с большим удовольствием посмотрю, как он попытается забрать тебя обратно. — То есть… я останусь на неделю здесь? — А ты думала, что попав в лапы Дракона из них так просто выбраться? — В полутьме осветилась его широкая улыбка. — Даша, ты забралась так далеко, что обратный путь будет не легок. Неделя? Может быть, неделя. А если захочу, то этот срок растянется надолго. — Я что — твоя пленница? — насторожилась я. — А разве ты переставала ей быть? Ты всё ещё в Сингапуре, а всё в нем принадлежит мне. — Знакомое чувство, знакомая ситуация… неужели я добровольно опять угодила в какой-то капкан? Может, стоило воспользоваться дарованными Сынри документами, его предложением, и покинуть это место раз и навсегда? Черт меня дернул тут остаться и опять полезть к Джиёну?! Это какая-то нездоровая мания, постоянно возвращаться к нему, а он ко мне, несмотря на всё, что произошло. Он прижал меня к себе и затих. Уснул. Не желая его тревожить, я тоже угомонилась. Вторая безумная неделя, итог которой непредсказуем, начинается. Как же поступит завтра Сынри, обнаружив, что я вернулась к Джиёну?Идеальный плен
Забыв опустить шторы, мы оказались под ярким солнцем, которое потревожило меня и заставило открыть глаза. Джиён спал, от света пробудилась только я. Обнаружив себя на боку, с закинутой на мужчину ногой, я осторожно её убрала, и стала разглядывать Дракона, лежавшего на животе. Левая его рука с татуировкой «moderato» придавливала меня сверху. Всё-таки он привык спать в одиночестве и распростерся так, словно никого рядом нет. Я как-то спрашивала его, почему он выбрал именно эту надпись? Не зная точно, я произвольно перевела её вроде «усредненный», на что Джиён ответил, что она означает «умеренный». По его заверениям, в молодости он был горячего нрава и несдержанного характера, хотел торопиться куда-то, получать всё и сразу, и в результате сделал это вечное напоминание, что спешка и замедление ни к чему хорошему не приводят. Темп жизни должен быть умеренным. Возможно, именно тогда он стал задумываться о времени? — Джиён, — тихо позвала я. Никакой реакции. Нужно чуть громче: — Джиён! — Мм… — не то возмущенно, не то вопросительно издал он мычание. — Где у тебя на время можно посмотреть? — Мм… — зашевелился он, притягивая к себе конечности и перегруппировываясь. Потерев лицо о подушку, он подтянулся к тумбочке, не размыкая век, закинул руку, достав мобильный и, взяв его, вернулся на прежнее место, сунув телефон мне. Я нажала на кнопку, и экран показал мне начало одиннадцатого. Что ж я так рано проснулась, если легли под утро? Привычка. Вставать и начинать новый день? Я чувствовала себя вполне отдохнувшей, к счастью, не выпила на дне рождения Сынри много, и голова в замечательном свежем состоянии. Я могла бы незаметно выскользнуть из постели и пойти готовить завтрак, или заняться чем-нибудь другим, но разве не должна я проводить время с Джиёном, если мы договорились о чем-то перед сном? — Джиён… а эта неделя… ну, очередная. Она уже считается начавшейся? — Вдохи и выдохи усиливались и он, как настоящее сказочное чудовище, стал окончательно сбрасывать с себя дрёму, не хватало только расправленных чешуйчатых крыльев, хвоста, что там ещё у драконов бывает? Развернувшись на правый бок, ко мне, всё ещё с закрытыми глазами, не убирая с меня руки, он притянул ею меня, и расслаблено прорычав где-то в горле, почесал к