— Она не понимает, о чем ты. Займись культпросветом. — Не надо, я уже напросвещалась, — отмахнулась я. Джиён поднялся. — Я выйду покурить, скоро вернусь. Оставшись наедине с этим странным зрелым, и одновременно с тем совершенно инфантильным человеком, я не знала, о чем говорить, как себя вести. Сынхён отложил журнал и поставил на колени, наконец-то, еду из ресторана. — Его ударил Сынри? — задал он вопрос. — Да. — Жаль, — вздохнул он. — Жаль, что ударил, или что это был Сынри? — Мужчина витиевато повел плечами. — Этот пройдоха и кутила всё-таки влюбляется в тебя, иначе не поднял бы руку на Джиёна. — Он всего лишь собственник, которому не нравится, что что-то делается не по его желанию, что не он победитель в этой ситуации. — Сынхён ласково улыбнулся. — Все проявляют свои чувства по-разному. Но разве стремление обладать безраздельно — не признак любви? Или когда любят, по-твоему, соглашаются с тем, что объект любви может быть с кем угодно? — Нет… наверное. С другой стороны, если тот, кого ты любишь, счастлив без тебя, то зачем ему навязываться? — А ты счастлива без Сынри? — Хоть он и кажется добрее и проще, ни разу он не проще, чем Джиён. Я иду на поводу у его выздоравливающего состояния, якобы слабого и беззащитного, у своей жалости, но тоже надо быть осторожной. Разве не в сговоре эти два друга? — А что такое счастье? — Мне кажется, что это то время, когда не сожалеешь об упущенных возможностях. Если в голове постоянно сидит мысль о том, что хотелось бы что-то исправить — нельзя быть счастливым. Потому что будущее изменить можно, а прошлое — нет. — То есть счастье — это удовлетворенность прошлым? — Сынхён кивнул. — А если в прошлом произошло что-то такое… что уже не исправить. И это жутко огорчает. Человеку уже никогда не стать счастливым? — Почему же? Бывает ведь, что с чем-то смиряются, что-то пересматривают, своё отношение к чему-то. — Даже с безвозвратными потерями? — Я встретилась взглядом с Сынхёном. — Девственности, например. — О, это в наше время восстанавливают, — успокоил меня он, расслабившись. И сразу же весь побледнел, опечалившись. — Это не та часть тела, без которой умирают, так что можно и не восстанавливать. — Если посмотреть на Джиёна, то можно заметить, что даже без сердца можно жить. — Если большинство людей живёт без мозгов, то он ни чем не хуже, — глухо посмеялся Сынхён. Да, у них одинаковые взгляды на многие вещи. Каким бы интеллигентом не выглядел этот тип, он такой же циник и преступник. После этой фразы вернулся Джиён и со входа указал на меня пальцем: — Что бы она без меня не говорила — она к тебе подлизывается и всё врёт, не верь ей. — Да какая разница? — хмыкнул спокойно Сынхён. — Разве от лжи погибают? Обычно проблемы начинаются тогда, когда мы рефлексируем на обман. А я сама бездеятельность, штиль, я могу впитывать ложь, как губка, и поглащать её внутри, растворяя и истребляя. Да и кто в наше время не врёт? Ты врёшь ей, она мне, я — тебе. — Ты мне врёшь? — подозрительно прищурился Дракон. — А почему только я должен волноваться, что меня обманывают? Ты тоже теперь посиди на измене. — Ну, спасибо, — улыбаясь, Джиён сел и обратился ко мне: — Я говорил, что этот персонаж заставляет жить интересно? Вот его я вообще не понимаю. — Я тебя тоже. Дурак с умным никогда не поймут друг друга, — вставился товарищ. — И кто из нас кто? — Время покажет. — Время… оно вылечит, оно покажет, оно изменит… слишком много функций для предмета, которого не существует. — А как же часы? — наивно постучал по циферблату наручных Сынхён. — Это такое же доказательство, как крест на цепочке — доказательство чудес Иисуса, — Джиён не удержался от язвительной усмешки в мою сторону. — Не в обиду тебе будет сказано, милая. — Как говорят у нас в России: «На дураков не обижаются», милый. — Вот видишь, Сынхён, — засмеялся он, ничуть не разозлившись. — Зачем нам время, когда есть Даша. Она определяет, делает выводы и подводит итоги намного быстрее. — Говорят, Будда сказал однажды человеку, попытавшемуся его оскорбить, так, — почему-то решил рассказать мне это Сынхён. — «Мне твои оскорбления ни к чему, поэтому пусть остаются при тебе». Мне иногда кажется, что Джиён — это Майтрейя[11]. Он способен изменить этот мир. — Но остановился на заколачивании денег на торговле наркотиками и похищенными людьми, — скептично хмыкнула я. — Отличная реализация заложенных задатков и талантов. — Слушай, мы пойдём, пожалуй, — стал подниматься Джиён, похлопывая меня по плечу и призывая к тому же самому. — Потому что я не хочу нарушать договор о том, что буду пай-мальчиком, а она меня сейчас, пользуясь своей наглостью и беспринципностью, размажет, как слизня. Попрощавшись, мы вышли из клиники, медленно плетясь по накаленному солнцем асфальту, так что ноги по самые колени обдавало от него жаром. Машина впереди ждала нас, пока Джиён отвечал кому-то в Viber или WhatsApp в телефоне. Я посмотрела на его левую руку в кармане. Видя, что он слишком увлечен перепиской, я не стала его отвлекать словами и, протянув свою ладонь, взяла его за кисть и потянула её. Джиён сразу же оторвался от экрана, возвращаясь к тому, что было вокруг него, посмотрев на мою руку, взявшую его, затем на меня. Потом опять вернулся к нашим ладоням, словно секунд пять не понимал, чего от него хотят. Я вытащила его руку из кармана и, суя в неё свою, переплела наши пальцы. — Идеальный мужчина всегда должен держать меня за руку, когда мы гуляем. Это очень приятный жест. — Джиён огляделся вокруг, убирая телефон, будто самое непристойное и ужасное в своей жизни он совершал именно сейчас, и кто-то мог его застукать. Он даже не оглядывался — озирался, ища засаду и объективы камер, готовый их разбить. — Классно. В тридцать четыре года я снова стал ходить за ручку с девушкой, как ванильная паскуда, — потешаясь над собой и ситуацией, покачал он головой. — Купим по мороженому и поедем качаться на качелях? Хотя какой поедем — пойдём, по самоощущениям мне права на вождение ещё лет пять не видать, пока не повзрослею. — Ты просил сообщать тебе о признаках моего идеального мужчины, чтобы оспаривать их? — перефразировала я его, не давшего мне ночью поспорить. — Моя идеальная женщина не будет постоянно разговаривать со мной моими же фразами — сколько можно?! — А обижаться она может? — Джиён задумался, терпеливо держа мою ладонь и свыкаясь с ней, как с новой туфлей, которая жмёт, но должна сесть по ноге, если поносить немного. — Пожалуй. Если не обижается — это уже и не женщина вовсе, — засмеялся он. — Хорошо. Тогда я обиделась. — Поджав губы, я отвела лицо в сторону, щурясь на солнце. — На что? — Я молчала, не собираясь облегчать его участь. Он подождал, но понял, что я ничего не скажу, как Зоя Космодемьянская перед фашистами. — Заебись… — Выпучив глаза, я обдала его гневной немотой, напоминая, что материться нельзя. Джиён вспомнил об этом, и устало выдохнул. — Да твою ж мать… и после этого ты удивляешься, почему я не хочу отношений, не хочу любви, бабы какой-то рядом, семьи? Вот мне же делать больше нечего, как ребусы разгадывать, особенно когда, скорее всего, отгадки нет, и ответ на причину обиды это «захотелось» или «потому что». Я поругал тебя за то, что ты за мной повторяешь постоянно, и ты расстроилась? Ну, это бесит, правда. — Можно было не так грубо сделать мне замечание, — смилостивилась я, желая отучить его от этого грозного и властного тона, который меня больше пугает, чем обижает. — А, я опять забыл про ласку и нежность? Их есть у меня, — улыбнулся он широко, и мы двинулись дальше, к автомобилю. — Куда хочешь поехать, любовь моя? — На пляж. Писать новые слова. — Что на этот раз? — открыл он передо мной дверцу и, даже когда я села, не отходил, слушая до конца. — То, что я написала в прошлый раз, многократно увеличилось. Теперь я хочу написать обратное. А ты? Если знать, что написанное умножится, что напишешь? — Деньги. — Тебе мало? — удивилась я. — Их много не бывает. — Джиён обошел капот и сел за руль. — Боже, вот какой ты после этого идеальный? Я не хочу такого мужчину, который помешан на деньгах и даже там, где можно написать что-то важное, он всё равно думает о них. — Бьюсь об заклад, ты тоже напишешь не «сиськи». — Я чуть язык не проглотила, вылупившись на него, потом опустив лицо к своей груди, выпирающей в лифчике под футболкой. Неуверенно и смущено пролепетала: — У меня они разве маленькие? — Откуда мне знать? Я же до сих пор не видел. — Ты сам сказал «не сегодня». — Не отрицаю. Что не меняет того факта, что я их всё-таки ещё не видел. — То есть, твой идеал в ответственные и сентиментальные моменты должен думать о… сиськах? — Ну, должны же хоть иногда совпадать наши мысли, общие интересы и всё такое. Я же не заставляю тебя думать о деньгах. О них должна болеть мужская голова. Женщинам деньги только для трат. — Я не согласна. Женщины тоже умеют зарабатывать. Когда их нет — мы о них думаем, когда их не хватает на что-то, мы ищем способы их достать, учимся экономить, распоряжаться правильно… — Отпустив руль, Джиён приподнялся и, перегнувшись молниеносно через коробку передач и небольшой бардачок между сиденьями, вдруг налетел на меня с поцелуем, обхватив моё лицо обеими руками и впившись в губы так, что они моментально припухли. Я вцепилась руками в сиденье, словно полетела с американских горок. Ладонь Джиёна откинула мои пряди волос и прошлась по шее, погладив её и ключицы, торчавшие в неглубоком вырезе футболки. Дракон буквально лишил меня воздуха, хотя поцелуй прервался достаточно быстро. — Я… — Он ещё раз приложил свои губы к моим. Пришлось замолчать, лишившись возможности говорить. Спустя несколько мгновений, он оторвался и, медленно отстраняясь, смотрел мне в глаза. — Я просто… — Резкий выпад и он опять вернулся с поцелуем. Обреченная на то, что не закончу свою речь, я едва не засмеялась ему в губы, бросив попытки. Когда Джиён отстранился в очередной раз, я, улыбаясь, жестами показала, что молчу, хихикая в сомкнутый рот, так что смешки напоминали фырчание ёжика. Мужчина сел на водительское место и, заведя машину, удовлетворенно растянул губы. — Я сказал, что деньги — это проблема мужчины. И иногда идеальная женщина не должна спорить вообще. Она просто принимает очевидные факты и соглашается. — Я всё ещё не знала, можно ли уже открывать рот, поэтому кивнула. — Что ж, поехали, напишем твои сокровенные словечки. Любовь, счастье, здоровье? Россия? Вам же, русским, всё мало, вечно стремитесь расширять границы. Если пляжная магия работает, у японцев и американцев должно будет сжаться очко, — Джиён захохотал. — Слышал, вы на Аляску претендуете? — Аляска изначально принадлежала Российской империи… — Я так и сказал, — продолжал веселиться он. — Да ну тебя! Я патриот, конечно, но не жажду, чтобы моя страна захватила весь мир. — Правильно, мир надо захватывать самостоятельно. А какой смысл желать господство государству, которым ты не управляешь? Обманное ощущение причастности: «Я житель великой страны, поэтому я великий». И при этом можно быть хоть убогим нищебродом, идиотом и бездарностью. Но принадлежность к какой-то категории так возвышает в собственных глазах! Общность и массовость создаёт чувство уверенности. А выйди из толпы — и ты полный ноль. На этом основывается вежливость большинства приезжих и туристов. Пока их мало — такое раболепство, а когда их много — все вокруг становятся низшими существами. Терпеть н