туда, откуда убрал руку Джиён. — Пап, дай на прокладки, мой благоверный — жмот и скотина. — Сынхён полез во внутренний карман второй раз. Дракон влепил кошелек мне в ладонь, не успев подержать и минуты. — Да на, блин, чего ты начинаешь? — Да ничего, не нужны мне твои деньги проклятые! — впихнула я ему обратно бумажник, отпустив, хотя он не хотел брать, но поскольку тот полетел на пол, то Джиён его механически поймал, пробубнив: — Блядь, лучше б стадо слоних, чем баба с месячными… — Может, останетесь у меня пообедать? — вдруг пригласил добродушно Сынхён. Похоже, ему в кои-то веки захотелось задержаться в чьей-то компании. А если говорить прямо, по-моему, он угорал с наших вечных стычек. — Нет, нам надо за прокладками, — проворчал Джиён под нос, отведя взгляд в сторону и начав притопывать ногой. — Ну, это, конечно, не за презервативами, но тоже необходимость, — подытожил Сынхён. — Приедешь к нам на ужин? — двигаясь на выход, спросила я. — С удовольствием. — Только не задерживайся. — Джиён обулся и злобно воззрился на меня. — Кто-то же должен убедиться в моей сохранности. Вдруг она меня сожрёт? Пока мы спускались в лифте — а Сынхён жил почти на последнем этаже — я успокоилась и оттаяла. Я, в общем-то, не обиделась, просто вспыхнула, потому что рядом с Джиёном мои нервы регулярно бывали на грани. Он стоял, спрятав руки в карманы, глядя вниз, на щелку между дверцами и полом, поджав губы, и всё притопывал ногой, как хулиган в подворотне, ждущий позднего гуляку, чтобы стрельнуть папироску или ограбить. — Чего ты сердишься? — задала я вопрос. — Ничего. — Тогда разомри. — Джиён цокнул языком и, демонстрируя надменность и то, что я ему надоедаю, задрал подбородок, теперь изучая потолок. Я легко толкнула его локтем в бок. — Бу-бу-бу. — Да блядь, Даша, неимоверно иногда бесишь! — повернулся он ко мне, произнеся это относительно спокойно. — Да что не так-то? — Ничего. Позволяешь себе много. — В нашем дуэте приличный ты, ты себе со мной мало позволяешь, поэтому я — много. — Джиён с разворота прижал меня к стенке лифта, отгородив руками пути к отступлению. — Напомнить тебе, что я не отказался бы многое себе позволить? Для чего эта провокация? Ты этого хочешь? Возможно, давно так и стоило сделать, переспать с тобой, и потерять друг к другу интерес. Возможно, ты была права, зачем жизнь превращать в развлечение? Она и без них хороша, такая, какая есть. — Дверцы разъехались, открыв перед нами первый этаж и презентабельную даму с собачкой, которая похлопала глазами, увидев нас. Дракон опустил руки, я отлепилась от стенки, и первая шмыгнула прочь. Женщина сделала шаг внутрь. Джиён, выходя мимо неё, рычаще внезапно гавкнул, так что бедная жительница этого дома подскочила, влетев в лифт. Мы вышли из подъезда и сели в машину. Джиён расслабился чуть-чуть, включил музыку негромко. — Куда теперь? — На заправку. Потом в магазин. Потом отвезу тебя домой, и съезжу по делам. К ужину вернусь. — Что за дела? — Тебе незачем знать. — Ты перестал стараться быть идеальным. А неделя ещё не кончилась. — Эта неделя плохо кончится, — тронулся Дракон, не уступив даже тем выезжающим автомобилям, которым должен был по правилам. Один посмел ему посигналить, но владелец Сингапура и ухом не повел. — Я знаю. — Скажи мне, Даша. — Он всё-таки остановился на светофоре и посмотрел мне в глаза. — Если бы тебе сказали, что тебя убьют, кому бы ты доверила эту миссию? — Я испугано вытаращилась на него. После королевской недели я думала, что ему настолько всё равно на меня, что меня вот-вот прикончат, но, как выяснилось, он дал четкий указ, чтобы я осталась живой. Неужели после идеальной недели такого правила не будет? — А какие есть варианты? — сковавшимся горлом изрекла я. — Любые. Нет. Давай так: я или кто-то неизвестный? — Меня затрясло. Он всё-таки планирует мою смерть? — Я не хочу отвечать на этот вопрос. Или ты хочешь знать, рассержусь ли я на тебя, если ты меня грохнешь? Смешно. Если ты меня грохнешь, я, наверное, даже осмыслить это толком не успею. И вообще — чему быть, того не миновать. Я предпочитаю жить в неведении до последнего момента. Я не хочу жить в страхе, особенно если пожить осталось дня три. — Я попыталась тут же забыть всё, о чем мы говорили, но это не выходило из головы. Надо как-то отвлечься, как-то отвлечься… — Кто-то неизвестный. Я не хочу, чтобы это сделал ты. Да, я знаю, насколько ты жесток и сказала, что ты меня уже не разочаруешь, но… глупо и странно, но я верю, что ты не хочешь моей смерти. — Я почувствовала приближение слёз и постаралась взять себя в руки. — И если это окажется не так, если ты окажешься способен убить меня… Я не прощу тебя. Даже на том свете. — А я бы тебя простил, если бы ты меня убила. — Очередной светофор и наши взгляды встретились. — Я привык уничтожать веру в лучшее. Даже если это лучшее — я сам. — А я привыкла верить до последнего. Даже если этим последним будешь ты. — Джиён задумчиво улыбнулся и, нажав на газ, помчал нас дальше. Больше о смерти мы не заговаривали.
У бассейна
Я накрыла у бассейна белый деревянный столик, какие часто ассоциируются с набережными, курортами и чем-то дворянским из девятнадцатого века; круглый, с ножкой в центре, которая расходится под столешницей тремя ветвями, и так же, симметрично, тремя корневищами упирается в пол, закручиваясь наподобие скрипичного ключа на концах. Вокруг него Джиён включил фонари, сиреневатым рассеивающимся светом озаряющие пелену сумерек. Прохлада, наконец, опустилась на землю, позволив мне надеть платье с рукавами. Сынхён приехал к нам на ужин, привезя бутылку вина, как намек, чтобы друг доставал из своего погребка ещё. Мне тоже налили, и мы втроём сидели и выпивали, глядя то на воду пролива, то на воду бассейна, одну такую темную и глубокую, а другую такую прозрачную до дна. Почти как я и Джиён; он, которого никогда не узнать до конца, не объять, не разгадать, и я, которую он способен прозреть насквозь. Такие разные. Но если бы между проливом и бассейном прорыть канал и их воды слились бы воедино, разве кто-нибудь когда-нибудь уже бы различил, где чья вода? Да и она уже почти одинаковая, просто в той, что течет без границ, омывая берега Сингапура, много соли и прочего, лишнего, занесенного случайно или специально. А в этой, что возле нас, чистой и пресной, ничего, кроме того, что должно в ней быть, она стерильна, предсказуема и безопасна. В ней никогда не поднимется шторм, способный погубить, а чтобы её слить, достаточно включить систему насоса, открыть трубы, даже вычерпать можно. А кто способен осушить пролив? Никто.
Кисловатый привкус совиньон-блана на языке и запах нескончаемого океана, где песок, водоросли, медузы, экзотические рыбы, туземцы, днища кораблей, подгнивающие сваи пристаней смешиваются в сингапурский коктейль. Из звуков только плеск воды и звон стекла и фарфора, если мы задевали посуду. — Скоро Новый год, — произнес Сынхён, откинувшись на спинку и вытянув ноги в жемчужно-серых брюках, из-под которых показались белоснежные носки, уходящие в черные ботинки. — Хочешь бурно отметить? — так же тоскливо и негромко спросил Джиён. — Напиться, разве что. — Для этого не нужны праздники. — Надо бы делами заняться… — Подзапустил? — Я допила вино, которое никак не могла оценить. Понимая, что оно настоящее и дорогое, я всё равно считала его противным. Я люблю что-нибудь послаще, но не пойду за соком в дом, хочу послушать этих двоих. — Немного. Тут возникла перспектива расшириться в Джакарте, фактически без риска. К тому же, там нет конкуренции… — Они заговорили о делах, а не чём-нибудь интересном. Я поднялась, сразу привлекшая этим внимание Джиёна, изменившего только положение зрачков. — Давай не будем о бизнесе. Даше скучно. — Я хотела принести ещё закусок… — Это повод. Причина — тебе скучно. — Сдавшись, я развела руками и села обратно. — Я ничего не понимаю в ваших махинациях, кроме того, что они незаконные и приносят много вреда людям. — Зато много пользы нам, — улыбнулся Дракон. — Ты всё вывернешь так, что тебе это принесет пользу, — заметила я. — Да-да, он такой, — подтвердил Сынхён. — Это как ухудшающаяся экология не вредит крысам и паукам, так никакие преступления не вредят ему. — Теперь я уже в одном ряду с крысами и пауками? — уточнил Джиён, разочаровано вздыхая. — А что, ты и паутины плести умеешь, — загнула я палец, — и… — Я едва не выразилась грубо, но не стала первой начинать очередную склоку, изобретая скабрезности, поэтому замолчала. — И крыса та ещё? — засмеялся Джиён. — Да, возможно, с той разницей, что я никогда бы не побежал с тонущего корабля. — Как это стало часто происходить в последнее время, мы посмотрели друг другу в глаза. — Любой корабль, когда узнает, что на его борту ты, испугается и перестанет тонуть. — Дракон развеселился громче. — Ты преувеличиваешь мои возможности. — Ты же сам говорил, что тебе нравится проводить аналогию между собой и Богом? Почему бы и не приписать тебе некоторые его способности. — Если бы я на самом деле обладал всемогуществом — это было бы ужасно. Не исключено, что я просто уничтожил бы всё. Ради развлечения, или потому что оно мне не нравится, или что-то стало раздражать. Махнул рукой — и нет ничего. Вот ты бы сама, если бы стала Богом, что бы сделала? — Когда-то первой же реакцией на это стало бы замечание «что за святотатство!», но сегодня я приняла эту игру и задумалась, решив представить, что бы делала я, если бы обладала неограниченной властью? — Навела бы порядок. Устранила несправедливость, уничтожила болезни и стихийные бедствия. — Хорошо, я не беру снова в расчет то, что люди тогда бы уничтожили Землю от переизбытка себя самих. Допустим, наступила гармония. Но мы сейчас говорим о тебе, как о повелевающей этим всем силе. Ты бессмертна, вечна, не подвержена никаким изменениям. Ты наладила жизнь на планетке, которая находится под твоей опекой. Что ты будешь делать дальше? Ты живёшь с начала времен, и никогда не умрёшь. Ты будешь просто наблюдать, как копошатся эти муравьишки под твоей щедрой дланью? — А что ещё я должна делать? — Нет никаких «должна». Ты высшая инстанция, что хочешь, то делаешь. — Я опять задумалась. Что-то снова мозги начинали шевелиться, может прекратить эту беседу, пока она не ушла слишком далеко? — Да, тогда просто буду смотреть, и если что-то пойдёт не так — буду вмешиваться, чтобы помочь и исправить. — Ничего не пойдёт не так, всё, ты создала идеальный мир, твоя функция исчерпана. Ты можешь сдать пост и уходить на пенсию. Только уходить некуда. Вокруг бесконечная безмолвная Вселенная. Не исключено, что ты вся она полностью и есть, мы же не знаем, что такое Бог, верно? Ну, если предположить, что он всё-таки есть. Так вот, на Земле у тебя всё заебись, как ни глянь — процветают, орут песни, радуются. Прямо вайшнавы, поющие «Харе Кришна». Может, тебе захочется присоединиться, но разве это осуществимо? Нет. Разве не начнёт тебя раздражать, рано или поздно, эта счастливая и беззаботная возня? — Почему она должна меня раздражать? Я их создатель, значит, они мои дети. Разве счастью и успехам детей не радуются? — Вечно? Не имея возможности участвовать? И они при этом даже не знают о том, кому всем обязаны, кто их породил. Какая неблагодарность! — Если бы я была Богом, я бы дала знать людям, есть я или нет меня. — Каким образом? Ты же не думаешь, что ты была бы в человеческом теле, имела бы руки, ноги, голос. Ты