который готов ждать и стоять под окнами, который так хочет ещё испытывать неизведанное в половых актах, что будет рисковать, терпеть, сочинять, искать, лишь бы ему дали и оно случилось. Я столько всего повидал в сексе, что не смогу вспомнить всё, при всём желании не смогу. Даже год отношений с Наташей, самый первый опыт, я помню, что было здорово, помню её комнату, помню квартиру друзей, где удавалось потрахаться, помню ту, семнадцати-восемнадцатилетнюю Наташу, некоторые позы, в которых мы это делали, но подробности и ощущения — нет. А уж после этого, вся череда, превратившаяся в опыт, эксперименты и стандартные соития, групповухи и синглы, мулатки, азиатки, негритянки, европейки, я познал, наверное, все национальности и слышал постельные возгласы на сотне языков. Я пихал во все три дырки, был нежным и жестким, активным и ленивым, голодным и сытым. Меня нельзя уже было удивить, но это не значило, что я пресыщен до того, что больше не хочу секса вообще. Хочу, но этот момент истинного желания, а не инстинкта редок. Он заключается в том, что всё должно происходить естественно, без игр, которых было полно в моей эротической части жизни, без недоразумений, без несовпадений. Я просто хочу, чтобы меня понимали, здесь, в интимном уединении, куда всё меньше хочется пускать кого попало. Иногда, конечно, просто покупаю шлюху, но в них больше всего напрягает то, что им надо сказать, чего хочется. Блядь, я задолбался говорить. Всем бабам, каждой. Мне не нужен продольный шпагат и минет с заглатыванием яиц, даже стоны в диапазоне определенной октавы не требую. Я хочу гармоничного секса. Я раздеваю — она поддаётся, я смотрю с желанием — она подходит, я сажусь на кровать — сядь сверху. Черт, да если самой чего-то хочется, тоже ведь можно подать определенный знак? Прямой и очевидный, как мужские сигналы, а не как однажды мне заявила одна любовница: «Я надела красное, а не бежевое бельё, думала ты поймёшь, что сегодня я хочу пожестче, но ты не понимаешь намеков». Блядь. Сука. Положи мне в руку ремень — вот намёк. Прицепи себя к спинке кровати наручниками — вот намёк. Но я не готов учить язык цветов, чтобы потом искать на подоконниках в вазах орхидеи или гибискус и исходя из этого, угадывать сексуальные желания. Я посмотрел несколько секунд, как Кико достаёт из чемодана дезодорант и какие-то ещё тюбики, для чего наклонилась передо мной, оказавшись задницей вверх. Но и это не спасло, моё возбуждение пропало. — Ну, чего ты молчишь? — не оборачиваясь, сказала она, — ты обедал сегодня? Или потом сходим вместе? Сунув руки в карманы и наткнувшись пальцами на пачку «Lucky strike», я обошёл девушку и направился к двери. Она заметила моё движение и выпрямилась. Голос её сразу же сменился на тревожный: — Ты куда?! — Дела, — коротко бросил я, поворачивая защёлку. Уйти бы отсюда поскорее, обрыдло это, и Кико — дура. — Какие дела? Ты говорил, что будешь со мной до вечера, что тебе никуда не надо… — А теперь — надо. — Я хотел открыть дверь, но Кико подошла и рукой прижала её обратно, захлопнув. — Что случилось? Тебе никто не звонил. Что с тобой? — Всё в порядке, — улыбнулся я, пожав плечами. Она была такая очаровательная ещё пять минут назад, я хотел спустить с неё штаны и трусики, завалить на пол, делать плохие вещи, облизывать губы её большого и призывного рта. Какая-то ласковость была у меня к ней пять минут назад, хотелось гладить её прямые темные волосы и прижать к себе, такую маленькую, как девчонка. Но вот передо мной уже другая Кико, чужая, одна из многих, примитивная и непонимающая. — Номер оплачен на неделю. Располагайся. — А ты? — А я буду у себя. — В лице её флирт сменился на гнев, да так резко, что это искажение на миг обезобразило милые черты. Ноздри её стали раздуваться, а глаза стали огромными. — Что это значит?! Джиён, ты способен нормально объяснять?! — Скорее всего. Просто не хочется, — безмятежно повторил я плечами жест безразличия. Это разозлило её ещё больше. — Я прилетела к тебе из Штатов, чтобы провести вместе несколько незабываемых дней, а ты просто хочешь уйти и быть у себя?! Ты издеваешься?! — Ты хотела в душ, — напомнил я, кивнув в сторону ванной. Мне вспомнилась одна знакомая, мы с ней были любовниками несколько месяцев, хотя встречались раз-два в несколько недель, нечасто, одним словом. Это было давно, лет восемь назад. У меня тогда как раз появилась своя квартира, я привёл её к себе. Заказал что-то поесть, пиццу вроде бы, по-моему, это была пицца «Маргарита» — знакомая не ела мяса. Мы ужинали. Потом пили вино. Потом я заморочился кальяном — они были тогда дико популярны, иногда я бодяжил в них травку. В результате, когда я подумал, что ночь удастся, затягиваясь трубкой, она взяла сумочку и направилась на выход. На мой вопрос: «Что случилось?» (выглядел я тогда, зуб даю, как сейчас Кико), она сказала, что если у мужчины женщина в порядке очереди после еды, выпивки и курева, то с ним нехрена делать. И ушла. Я не стал ценить большинство женщин больше еды, выпивки и курева, но почему-то завёл с тех пор вежливую привычку сначала трахаться, а позже остальное. И теперь мне так хотелось сказать Кико, чтоб обедала и еблась с душевой кабиной, раз ей так важно ополоснуться с дороги, но на сарказм не хватило энтузиазма. На мгновение я замер, подумав, что если она позовёт помыться вместе, уберёт это яростное выражение и станет опять пай-девочкой, я оттаю и поволокусь заниматься сексом в ванной. — И что? Вода никуда не убежит, ты объясни своё поведение, пожалуйста! — Мечты не сбываются даже у великих. Мегера не исчезла и я попробовал отвести её от двери, чтобы выйти. — Я ни перед кем не обязан отчитываться, так что дай мне спокойно выйти, хорошо?
— Что?! — Кико вцепилась в мою руку. — Мы с тобой скоро год как вместе, и ты говоришь, что не обязан отчитываться?!
Её взор гарпии испепелял. Вообще-то, мы закрутили роман меньше десяти месяцев назад, кажется, но Кико любила преувеличивать. А мне всё меньше хотелось продолжать спор, перерастающий в ссору и скандал. Тем он мне был чужд, что мы не влюбленные и не пара, чтобы выяснять отношения. Пусть Кико и думает, что они существуют — я никогда ничего серьёзного не обещал ей, и открыто позиционировал нас свободными любовниками, но ей это не приходилось по вкусу, и она видела то, что хотела видеть. — Ты что, завел другую?! — прищурившись, высказала она подозрение. Ну, это уж совсем смешно. Я не стесняясь спал с другими, разве что не тыча этим ей в лицо. Нет, не афишировал специально, но надо быть полной идиоткой, чтобы не знать, что я потрахиваюсь на стороне, а не храню ей верность, пока её нет неделями. Кико не была полной идиоткой, но зачем было устраивать эту сцену ревности сейчас? Потому что женщины не в состоянии без них обойтись? Но что мне понравилось в её вопросе, так это многозначительно слово «завел». Я в последние годы действительно завожу любовниц, как домашних питомцев, в основном за деньги, балую их, развлекаюсь с ними, радуюсь, пока это в новинку. Другое значение слова завожу — будоражу ли я кого-либо, как мужчина? Способен ли я завести другую чем-либо, кроме денег? Я уже лет пять минимум, как и не пытался. Но от шелеста зелёных заводятся отлично, правда. Отодвинув Кико, я открыл дверь. Она выставила передо мной руку. — Я угадала? У тебя новая пассия? — Вздохнув, я позвякал ключами в кармане, желая закурить. — Да будь ты мужиком, скажи честно! Признайся, что нашёл какую-то шлюху! — Разве что тебя, — хмыкнул я, и получил по морде, но улыбка не сошла с моего лица. Как это всё забавно. Спит с мужиком за деньги, большие, конечно, и плата не почасовая, а сдельная. После каждого секса дорогие подарки, плачу по её счетам, не жадничаю на исполнение капризов. Вот, в ушах у неё сейчас серьги Piaget из белого золота, около шести тысяч долларов — безделушка. Купил ей заодно, когда покупал у швейцарцев часы в подарок одному дельцу-компаньону. Мне не жалко, но благодарность в виде пощечины какая-то черная. — Козёл! — крикнула она и хотела повторить удар, но я поймал её кисть. Тонкая, но не очень слабая. — Ублюдок! Ты просто моральный урод! Ты придурок, самодур, неадекватный псих! Если у тебя меняется настроение, это не значит, что ты имеешь право оскорблять всех и унижать! — Ты так смело меня обзываешь… по-моему, это ты нашла нового спонсора. — Я не интересовался тем, что делает Кико, когда уезжает из Сингапура, не следил за ней. Но она спала с другими, я это знал без каких-либо доказательств. Когда у неё не было запасного аэродрома, где пригреют и оплатят, она бывала кошечкой, тихой, всепрощающей и готовой на всё, лишь бы не пнули. Как только появлялся второй любовник-олигарх, высокомерие и самолюбие подскакивали до небес, и она показывала, что не нуждается в тебе, ведь есть и другие, которые готовы её покупать. — Не надо судить о других по себе! Сволочь! Ты не мог сказать, что трахаешься с кем-то, пока я не села в самолёт? Зачем тебе нужно было это всё?! Посмеяться и поиздеваться надо мной?! — Ты говоришь с таким трагизмом, как будто я погубил десять лет твоей жизни и бросаю с тремя детьми, — вздохнул я. В самом деле, не понимаю обид, в отличие от других вкладчиков в любовниц-моделей, я никогда не губил их жизни, не запирал под замок, не бил, не фигачил без резинки, чтобы они потом делали аборт за абортом. Да я святой человек! — Ты вытираешь об меня ноги! По-твоему, ты нормально себя ведёшь?! — Нет. Это тебя успокоит? — Дрянь! — Опять хотела влупить мне пощечину она, но я держал оба запястья, и она только трепыхалась, почти голенькая, худенькая, злая и рычащая. Я отпихнул её и быстро открыл дверь, ступив на порог. — Давай, иди! — заорала вслед она. — Иди к другой, я посмотрю, кому ты нужен по-настоящему! Кого ты способен удовлетворить, а? Сколько в тебе пафоса! Я не жаловалась, потому что любила и терпела все твои выходки, но какой женщине будет достаточно твоего маленького члена? — Я остановился, спиной к ней. — Ты думаешь, что это ты меняешь женщин? Что это они тебя не удовлетворяют? Да ты просто бежишь от своего комплекса! Потому что ты — ты не способен доставить удовольствия! Любая заведёт ещё армию любовников, чтобы чувствовать хоть что-то и заполнять пустоты, до которых твой обрубок не дотягивается! — Я выслушал её тираду, из неё вылилось столько грязи и дерьма на меня, что было удивительно, как это всё поместилось в таком маленьком теле. Поток оскорблений и попыток задеть, казалось, не закончится, но я дождался небольшой паузы, чтобы продолжить движение. — И ты ничего не ответишь?! — с удивлением спросила она. Я просто шёл дальше. — Джиён! В тебе есть хоть капля гордости, совести, хоть чего-нибудь?! — Интересно, в других номерах слышно эту коридорную истерику? — Джиён! Эй! — Я удалялся, а она, поняв с изумлением, что меня не обидело ни одно её слово, вдруг пошагала следом. Я слышал топот её босых ног. — Джиён, подожди! Джиён! — Не прибавляя скорости, размерено ступая, как и ступал, я был настигнут Кико. Она взяла меня за локоть, но я вырвал его. Она хваталась снова и снова, и мне, в этом неприглядном сражении для киношной драмы, где полуголая девица, разве что без размазанной по лицу туши, пытается остановить уходящего от неё мужчину, пришлось всё-таки развернуться, отпихивая её от себя, не то останавливающую меня, не то бьющую. Я вяло убирал от себя её руки, остро вычерченные, как ветки молодого дерева тонкие. — Ты можешь сказать что-нибудь?! Скажи же, наконец, хоть что-нибудь скажи, сволочь! Твоё необъясни