черпали бы себя, так что на самом подъёме, когда они строили планы по заведению детей, по встрече совместной старости, их подкараулила беспощадная смерть. — Надо было взять с нами Рину, — сказала Наташа, не понятно, в тему или нет. — Ты же знаешь её, да? — задала она вопрос мне. Я покивала, хотя ни словом не обмолвилась с упомянутой девушкой когда-либо. — Даша не знает японского, а Рина едва говорит на корейском, как бы они общались? — Она бы общалась с тобой, а мы бы секретничали между собой, — хмыкнула заговорщически Наташа. — Мне с ней тоже особенно не о чем говорить. У нас с ней нашлось единственное общее увлечение, она, как и я, обожает поэта Исикаву Такубоку. — Это которого вы цитировали с ней без устали вчера? — Сынхён кивнул. — Его, судя по всему, ненавидит Джи. Я знала, что он не любитель поэзии, но что она будет его бесить — что-то новое! — Женщина повернулась ко мне, чтобы объяснить: — Мы вчера сидели у Сынхёна, выпивали, несли всякую чушь, ну так, по-дружески, как он поднялся и уехал, не прощаясь, без слов. — Она пощёлкала пальцами. — Напомни, на каких строчках он смотался? — Перед огромный морем я один, — уставившись в одну точку, на память стал декламировать друг короля Сингапура, — уже который день, как только к горлу подступают слёзы, из дома ухожу. На песчаном холме я долго лежал ничком, вспоминая далёкую боль первой моей любви. Сто раз на прибрежном песке знак «Великое» я написал и, мысли о смерти отбросив прочь, снова пошёл домой. — Он никогда не любил лирику, — успела вставить Наташа после закончившего воспроизведение Сынхёна. Я застыла. Это не было стихом в европейском, русском понимании. Судя по ритму и размеру, это была классическая японская поэзия, хокку или танка, я не различала. Но меня будто прошибло смыслом этих строк. Я понимала, что Сынхён вкладывал свой смысл, любя поэзию Такубоку, о любви и одиночестве, переплетающихся со смертью, я понимала, что для Наташи это всего лишь депрессивное нескладное нытьё, и что она думает, будто для Дракона всё видится так же, как и ей. Но я услышала то, что не могли знать эти двое. Я услышала описание наших с Джиёном прогулок по пляжу, и, как оказывается, ему неприятно было напоминание о них, а с его памятью, я не сомневалась, он всё вспомнил и подумал о том же, о чем я. Почему он оставил друзей после этого стиха? Вряд ли совесть замучила, её же у него нет. Мне тоже сделалось неприятно и опять, как последние четыре с лишним месяца, мне перехотелось упоминать Джиёна, говорить о нём, называть его имя. Но я, как обычно, когда выпью, зачем-то произнесла всё вслух: — Не хочу обсуждать Джиёна, давайте о чём-нибудь другом? — Ты ненавидишь его, понимаю, — вздохнула Наташа, откинувшись. — Наверное, его нужно было знать молодым, чтобы понимать и любить зрелым. Возможно, он и сам способен проявлять симпатию только к тем, кого знает с юности. Его все боятся, а мне это смешно, потому что, чем больше жестокости и гадости совершает Джиён, тем больше я вижу в нём отчаявшегося и закомплексованного мальчишку, и он знает это, знает, что в моих глазах его «подвиги» всегда будут выглядеть как попытки доказать что-то целому свету. Поэтому он старается держать подальше от своей деятельности меня. Тебе бы тоже в нём увидеть мальчишку-пакостника, и негатив бы прошёл… — Мальчишки-пакостники дёргают за косички, — с гневом, с презрением и омерзением прошипела я, — а не бросают в бордели, не бросают в аквариумы с водой, где я должна была захлебнуться. Тебе не рассказали? — посмотрела я в глаза Наташе. Она, скорее всего, что-то знала, но без подробностей, о чём-то слышала, но сейчас посуровела. — Есть ещё бутылочка? Я хочу услышать полный рассказ. — Я немного успокоилась, оглядываясь. — Нет, у Сынри в квартире нет винного погребка, кажется, только какие-то две-три коллекционные бутылки. — Ладно, не будем их трогать, поехали в бар какой-нибудь? Потрещим по душам, — поднялась Наташа и посмотрела на не шелохнувшегося Сынхёна. — Ты с нами? — Нет, я вас тут подожду, всё равно же не пью. — Я посмотрела на часы. — Мне завтра в восемь вставать, а уже полночь, может, никуда не поедем? — Поднимай свою задницу, невеста! — подошла ко мне решительная кореянка и поставила на ноги. — Успеешь поспать часа три-четыре, чтобы выстоять церемонию. — Но Сынхён… — Езжайте, — согласился он, устраиваясь поглубже на диване. — Я тоже хотел поговорить с тобой кое о чем, один на один, но подожду возвращения. — Я заинтриговано на него покосилась, но поддалась Наташе, двигаясь к выходу. Она протянула ладонь к мужчине. — Ключики от машины, дядя, девочки поехали кутить. — Он вытянул из пиджака ключи, улыбнувшись, и отдал нам их. — Спасибо, мой хороший, — сделав в воздухе громкое «муа» в сторону Сынхёна, она махнула ему и увела меня. Мы с Наташей, немного трезвея, вошли в лифт. Не глядя в зеркало на задней стенке кабины, она достала помаду и накрасила ею губы, при этом вышло ровнее некуда. Опыт, что поделать. — Рина влюблена в него чуть ли ни с самого знакомства, — вдруг сообщила мне она. — Уже больше полутора лет, когда впервые прилетела сюда по делам брата, договариваться с этими разбойниками. Теперь любой вопрос, который можно решить по телефону за пять минут, она превращает в необходимость вежливого визита, и затягивает его дней на пять-семь. Бедняжка, — в поисках понимания, покосилась на меня Наташа. Я развела руками, как бы показывая, что не в силах помочь. — Я уже познакомила Кико с Джиёном, так что, учитывая, чем всё кончилось, второй раз сводней быть не хочу, но Рина и не Кико… — Кончилось? — услышала я. — Да, они же расстались недавно, — достав сигареты, женщина закурила, держась от меня подальше. На фильтре остался тёмный бордово-фиолетовый след помады, цвета роковой зрелой женщины. — Кико до сих пор умоляет меня помочь всё вернуть. Я не знаю, что там вышло, но Джи дал ей пинка, как я поняла. — Что от него ещё можно было ждать, — подытожила я. — Опять ты за своё, — улыбнулась она. — Говорю тебе, от него можно ждать всё. И хорошее тоже. — Да конечно… — Ладно, речь не о нём. Я не знаю, как быть с Риной. Убедить её, что Сынхён ей не пара? С одной стороны, ему полезно бы было попробовать построить роман, хотя бы столько лет спустя. Нужно же когда-то начинать новую жизнь? С другой стороны, я очень боюсь, что он не сможет полюбить второй раз так же, как любил Элин. И обрекать Рину на роль второго плана тоже не хочется. Наташа неплохо водила, я бы сказала снова «по-мужски», лиховато и уверено, не подрезая, но достаточно рискованно лавируя на дороге. Автомобиль Сынхёна, как и Дракона, никто не останавливал и не наказывал, в случае каких-то нарушений, так что я сомневалась, что Наташа вписана в страховку, или что-нибудь вроде. Мы забрались в тихий бар, где уселись под зелёную лампу, дающую свет только для того, чтобы видеть поставленные перед нами напитки и лица друг друга. В этом же зале, за условной перегородкой, играли на бильярде, и кроме музыки беседа наша проходила под удары по шарам. Бокал хереса окончательно развязал мне язык и я, не сдерживая себя, в подробностях, в том числе эмоциональных, рассказала Наташе о том, какое последнее преступление по отношению ко мне совершил Дракон. Я буквально плевалась словами, источая яд ненависти, я выливала из себя остатки той воды, которой захлёбывалась, но, сколько не извергала её, было ощущение, что она никогда во мне не кончится. Солёная она была или пресная? До нюансов ли мне было, но, наверное, комнатной температуры, она до сей поры вспоминалась леденящей, щёлочью разъедающей изнутри и снаружи. Я считала, что время убило во мне все эмоции, и я погибла в той пучине, но, оказывается, я просто не пыталась никому пересказать произошедшего. А это, выяснилось, горько, больно и скверно, настолько, что даже почти полились слёзы. Наташа слушала молча, попивая виски со льдом и качая головой. Ей совсем не нравилось то, что она слышала. — Он убил меня, Наташа, ты понимаешь? Убил! — стукнула я агрессивно бокалом по дереву стола. — Если бы он хотел тебя убить, ты бы по-настоящему умерла, Даша. Значит, он был уверен, что Сынри тебя спасёт. — Да как в таком можно быть уверенным? А если бы не спас? — Я подлила себе ещё хереса, ощущая, как приподнятое настроение сменяется непостоянным, взбудораженным, неусидчивым. Одним словом — пьяным. — Даша, я понимаю, что это звучит дико и глупо, но… но я никогда не видела, чтобы Джиён так зацикливался на ком-то, как на тебе. Это что-то да значит. — Что? Что я оружие в его руках? Он использует меня для того, чтобы вертеть похотливыми мужиками, в то время как сам — бесчувственное чудовище. — Да нет, он тоже, всего лишь, похотливый мужик, — курила очередную сигарету Наташа, — и я уверена, что он тебя хочет. Притом настолько, что готов убить, лишь бы не показать этого. — Отлично! Мне от этого должно быть легче? — Фыркая и морщась, я оперлась подбородком на руку. — А я его не хочу, может, именно это его бесит? Хотя не думаю, что он привык к влюблённым взглядам, разве что на почве денег. — Сынри ты не хочешь, Джиёна тоже… А у тебя девичник. Может, закажем стриптизёра? — с энтузиазмом предложила Наташа, но я понимала, что это принесёт удовольствие ей, и переспит, скорее всего, с ним опять она. — Не хочу, — отмахнулась я, приглядываясь к играющим на бильярде. Один из парней мне напомнил Мино, но только был попроще, а если присматриваться, то вообще не симпатичный, но напоминание возымело своё действие, и моя нетрезвая голова вновь нашла повод для страданий накануне свадьбы. Мино. — А чего ты хочешь? — Мино, — так и сказала я. — Прости? — не поняла Наташа. Я немножко опомнилась, но запоздало. — Не слушай меня, это всё алкоголь. — Это один из драконов? Парень, занимающийся документами? — Я расстроено мотнула головой, вспомнив, как когда-то напоил меня чем-то Сынхён, и возбуждение буквально затмевало разум. Иногда, когда Сынри прилагал усилия и возбуждал моё тело ласками, я закрывала глаза и, представляя Мино, ощущала почти то же самое, и готова была рыдать от того, что не он со мной в постели. Как странно, ничего чистого и светлого не осталось, даже о любви я не пыталась вести речь, но желание побывать с Мино в кровати до сих пор теплилось во мне. Особенно во мне пьяной. — Так что, может, его заказать? — повела бровью Наташа. Впервые за всё моё пребывание в Сингапуре слово «заказать» означало не убийство, а секс. Шлюх снимали и покупали, но заказывать? Ладно, ещё заказывали блюда и выпивку из меню, но человека? Я непонимающе посмотрела на Наташу. — Он не стриптизёр. — И что? Все драконы ведутся на деньги. — Наташа, он не мальчик по вызову. Он заместитель начальника паспортного отдела. — Господи, он хотя бы не импотент, я надеюсь, и просто на красивую девчонку повестись может? — У него есть девушка, — промычала я, желая вроде бы и прекратить разговоры о Мино, но, с другой стороны, скоро год как я здесь, в этом городе-государстве, а у меня ни разу не было подруги, собеседницы, чтобы я выговорилась по поводу несчастной любви и безответных пристрастий. Единственный, кто о них знал — Джиён, но что-то не тянул он на милую подружку, с которой раскрываешь свои сердечные тайны. Хотя он умудрялся выведывать их через добровольную сдачу. — И что? Я вообще замужем. Надеюсь, у него есть приятели без лишних заморочек? — Я вспомнила Зико. — Я знаю одного, но не советую… так, стоп, о чем мы говорим? Наташа, он изумительный, и буквально парень моей мечты, но я сказа