Начало брачной ночи
Дом ждал нас, светясь окнами, напоминающими витрины какого-нибудь торгового центра «Светильники и люстры»; яркий, тёплый, хрустально-звёздный, кристалл с многочисленными гранями, растущий на побережье, над чёрной водой, отражавшей бликами каждую лампочку, как никогда уютный и гостеприимный уже издалека. Я с содроганием, на ощупь назвала его про себя «наш дом», а не «логово Дракона», пробуя на вкус соотношение имущества и собственника. Это звучало по-роковому и что-то значило, что-то предательское и обманное, что-то иллюзорное. Свет был включен, чтобы любой, кто наблюдал издалека за Джиёном (а близко к нему подобраться было трудно), считал, что он никуда не отлучался. Я складывала свою мозаику без подсказок, взяв направление, заданное Сынхёном. Его гипотеза пока выдерживала проверки, и под неё подходили многие поступки Джиёна. Но не все.
Выйдя из заглушенной машины, я устало побрела к двери, на шаг впереди молчаливого мужчины, убравшего руки в карманы и разглядывающего меня сбоку, чуть сзади. Остановившись перед входом, я приподняла подол и сняла туфли на высоком каблуке, носы которых были украшены жемчугом и стразами, и взяла их в руку за пятки, ещё раз обратив внимание на новое кольцо с секретиком на пальце. Чтобы получить меня, нужно убить дракона? Подразумевал ли Джиён, что отпустит меня на этот раз только через собственный труп? Или в чём заключалась аллегория фразы? Не с собой ли он ею говорил? Если не убьёт в себе неугомонного жестокого и циничного беса, меркантильное чудовище, то не добьётся с моей стороны… чего? Я подёргала дверь, но она была закрыта, охраняя содержимое. Недостижимое ядро при кажущейся прозрачности. — Открывай, — кивнула я Джиёну перед собой. Он достал из кармана ключи и сунул связку мне, знающей, который подойдёт к замку. Не успела я вставить дарованную отмычку в скважину, как оказавшийся рядом король Сингапура стал подхватывать меня на руки, сминая объёмные слои юбок под моими бёдрами. — Что ты делаешь? — ошарашено потеряла я почву под ногами, расправляя поднявшийся почти вертикально подол. — Ты же со свадьбы. Разве невесту на Западе не положено переносить через порог? — напрягшись, выдохнул Джиён, не без труда удерживая меня на руках. — Ты ничего не путаешь? Я не за тебя замуж вышла, — невольно придержала я его за шею, чтобы не соскользнуть и облегчить ему непривычные мучения в виде ношения женщины. У него впервые подобное? Или хотя бы небольшой опыт имеется? — Да плевал я, за кого ты вышла замуж, открывай дверь! — Плевал на то, что сам устроил? — Джиён не смотрел на меня, взирая на дверь. — Что, тяжело? — ухмыльнулась я. — Ты весишь тонну, откормленная на деревенских натуральных продуктах, чёртова русская! — Пятьдесят с небольшим килограмм, слабак. И националист, — повернула я ключ, и он внёс меня внутрь. Мне хотелось смеяться, я не понимала, что происходит и откуда взялся этот Дракон с новыми идеями и свершениями, косящий под добряка. Нет, под понурого и обездоленного плохиша, пойманного на чём-то и разоблаченного, а потому сдавшегося. Или притворяющегося сдавшимся? Опять планы о том, как получше меня запутать и потом сломать? Новые высоты, с которых сбрасывают, чтоб точно шмякнулась в лепёшку и остатки не подлежали опознанию? Ещё полчаса назад я была уверена, что не дам ему никогда коснуться себя и пальцем, этому демону, ненавистному типу, уничтожавшему меня планомерно, но он возник, похватал меня, повозмущался с чувством того, что всё в этом мире принадлежит ему, поцеловал меня беспардонно на дороге и я уже не дёргаюсь от его рук на себе. Что не так с ним? Или со мной? Я не боюсь его больше, совершенно, мне настолько плевать на происходящее, будь то пытки или радости, что не обвинить в покладистости страх. Неужели Дракон вызывает во мне спокойствие? А, я, кажется, начала разгадывать его систему нейролингвистического программирования меня! Каждый раз со мной случалась беда не тогда, когда он присутствовал, а тогда, когда он уходил, и теперь, чем ближе ко мне был Джиён, тем безопаснее я себя ощущала, теряя защищенность по мере удаления этой сволочи. И даже понимая это мозгом, я не могла избавиться от рефлекса, как та собака Павлова. — Тогда ещё девятьсот пятьдесят кило весит платье, — прокряхтел показно Джиён, демонстрируя, как невыносимо ему приходится. — Не спорю, оно тяжелое. — Выпустив из руки туфли, я закрылась за нами, когда Джиён развернул меня к двери, а потом обратно. Пожалев его, я вырвалась и была поставлена на пол. — И зачем мы здесь? — Хотите поговорить о Боге? — приподнял одну бровь Дракон, не отойдя с порога. — Эй, это моя фраза! — поправила я фату и волосы под ней. — Ты должен предложить поговорить о деньгах, сексе… — Рок-н-ролле и наркотиках? — Мужчина тронулся, обходя меня стервятническим кругом, не отрывая своих глаз от моих пышных многослойных юбок. Будто моя смертельно раненная туша валялась после нападения хищника, и теперь можно начинать рвать куски. — Если быть откровенным, то говорить я вообще не хочу. Я не люблю разговоры. — Да ладно? — усмехнулась я. — Чистая правда. Но что поделать, если без дешёвого трёпа и долгоиграющего базара люди перестали понимать друг друга напрочь? Если бы хоть кто-то — кроме Сынхёна, — умел понимать меня без слов, я бы с ним с удовольствием помолчал. — Тебя и со словами понять невозможно, молча тебя пусть понимают дельфины, или кто там ещё улавливает ультразвук? — презрительно выпалила я, отстёгивая шлейф, догадавшись, что через пять минут обратно не поеду. — Поэтому ты и прижился на берегу пролива? С рыбами друг другу губами хлопаете? — А, может, попробуем понять друг друга без слов с тобой? — остановился Джиён, закончив второй круг и посмотрев мне в глаза. Он пожал узкими плечами. — В тишине услышим мысли друг друга. — Боже ты мой, какой передо мной милый романтик, я даже теряюсь, мсье, как не пасть к вашим ногам прям сейчас? — Да ты и правда общалась с Сынхёном, — заметил Джиён, различив знакомые формулировки и интонации. И он был прав, проведя некоторое время с Сынхёном, невозможно не заразиться особой иронией лже-французской аристократичности. — Падать к моим ногам я не прошу, потому что не этого хотел достичь своим предложением. — Ах, извини, твои тончайшие намёки, как ты уже заметил, по стандартной схеме непонимания людьми друг друга, далеки от меня, как Луна от Земли. Поэтому чего ты там хотел достичь я не пойму, даже если сообщишь в письменном виде, чтобы я смогла сто раз перечитать. — Сколько в тебе появилось сарказма… — Ровно девятьсот пятьдесят кило — это всё платье, знаешь, брак с нелюбимым мужчиной, неизбежный и свершившийся, заставляет превратиться в нечто шипастое и вредное, иначе не выдержишь ежедневного тесного взаимодействия, душа в душу, тело к телу… — А ты твёрдо решила выдержать? — Стерпится — слюбится, как говорила моя бабушка. — И ты в это веришь? — Моя бабушка тебе не Святое Писание, её авторитет ты во мне не пошатнёшь, потому что, между прочим, её существование доказывать нужды нет. Она мне такого подзатыльника как-то дала, за то, что я не уследила за козлёнком, и его час пришлось ловить, что её незримое присутствие я ощущаю до сих пор. — Ещё пара фраз в том же духе, и я признаюсь тебе в любви, — улыбнулся косо Джиён, блестя своими чёрными узкими глазами под веками с прямыми и короткими ресницами, — от восторга и эмоционального восхищения, от неожиданного явления тебя такой… — Вот этого не надо. — Я плюхнулась на пол, где стояла, усевшись в пышном платье, которое вздулось, как пенка на закипающем молоке. У нас дома на старом самоваре красовалась кукла, каких раньше шили для натягивания сверху на горячую посуду, чтобы не остывал чайник, кастрюли, что-либо ещё, вот я напомнила себе её, только не пёструю, а непрактично-в-хозяйстве-белую. Скрестив под юбкой ноги, как йог, я положила сверху руки и посмотрела снизу на Джиёна, разглядывавшего меня так, будто впервые видел. — Ну, давай, рассказывай, как тебе без меня было плохо, тоскливо, как тебя мучила совесть за попытку моего убийства, как ты плакал по ночам в подушку, представлял меня, трахая кучу проституток… что ещё? Как пытался принять христианство, но священник тебя выгнал после первой же, не успевшей закончиться, исповеди, как искал утешение на Афоне[20], выдержал Великий пост, съездил в Иерусалим, совал записку в Стену Плача, та выплёвывала её назад, как банкомат негодную карту, но всё равно забыть меня не смог и сердце заставило выкрасть меня со свадьбы. — Ну, если на то пошло, — смущенно склонил голову Джиён, после чего убрал с лица эту фальшивую неловкость и, хохотнув, достал что-то из кармана и сел напротив меня, тоже на пол. Ладонь протянула мне конверт, который я постепенно узнала. — Это ты пригласила меня на вашу свадьбу, и, если бы не эта весточка, не этот крик души, — ехидно подчеркнул Дракон, скалясь, — я бы, может, уже о тебе и забыл. Я достала из конверта листок, где собственной рукой написала два кратчайших предложения: «Можешь не приходить. Мне всё равно». Я засмеялась, увидев собственное сочинение, и опустила лист, потерявшийся белый на белом подоле. Дракон указал на него подбородком. — Не хочешь объяснить, что это за нервный выкидыш был? — Где же нервный? Написано же чёрным по белому «всё равно». — Если бы тебе было всё равно, ты бы не стала писать вообще. — Мне было настолько всё равно, что я написала, — поправила его я. — Ты хотела вызвать меня на очередной конфликт, чтобы я явился для чего-то, иначе