ь от этой косой улыбки, а теперь ощутила себя счастливой, потому что она предназначалась мне, потому что только со мной ему было интересно, только моё присутствие развлекало его и делало его жизнь счастливой. Я запоздало поняла, что в этом сарказме искренний Джиён и его неподдельная реакция, его желание отвечать и впутываться, вмешиваться, а не как со всем остальным во всём мире — наблюдать со стороны. Это ради меня он начинает говорить и бесится, это со мной он хочет что-то доказывать и слушать. Только для меня, а я — только для него. — Да, да, Даша! Да, мне проще жить, прикинь? — хохотнул он. — Я не хочу умирать, не вместе, не по отдельности. Мне не девяносто лет, не восемьдесят и даже не семьдесят. Я не хочу сдохнуть и тебе не советую к этому стремиться. — Но ты не испугался ножа в моей руке… ты не верил в мою решительность? — Почему же, вполне. Я не знал, чего от тебя ожидать, вообще не знал. Ты была для меня когда-то tabula rasa[25], а теперь стала terra incognita[26]. — А мне показалось, что мы с тобой, наконец, стали как будто идентичными, и теперь поймём друг друга. — Последний человек, которого я когда-либо понимал — это я сам, — посмеялся Джиён. — Зачем же пытался уподобить меня себе? — нахмурила я брови, но Дракон тронул морщинку между ними, после чего наклонился и поцеловал, призывая не сердиться. — Потому что со стороны проще в чём-либо разобраться. Я надеялся взглянуть на себя со стороны, — он поцеловал меня глубже и настойчивее. — Это всё выдумка, Даша, у меня не было плана создать тебя по своему образу и подобию, я просто постепенно захотел, чтобы ты достигла того уровня разума и сознания, когда сможешь принять мой мир, когда тебе не будет ото всего этого горько и противно. — Мне не перестало быть горько и противно ото всего этого. — Хорошо, — сдался Джиён, — главной целью был я, я хотел, чтобы ты смогла стать моей. Добровольно. Захотеть этого. — Кстати, — кокетливо расплылась я, приподнявшись на локте, — кто-то говорил, что если мы переспим, то это будет самое большое разочарование для нас обоих. Ну и, разочаровался? — Джиён облизнул губы, очевидно взволнованный чем-то, так что тоже приподнялся, чтобы смотреть глаза в глаза. — Ни на миг, — твёрдо промолвил он. — А ты? — Я не знаю, как это можно назвать, но точно не разочарованием. Это… это было совсем не грязно, не пошло и не так, как мы спим с Сынри. Когда он забирается на меня… — Пожалуйста, без подробностей, ладно? — оборвал меня Джиён. Я прищурилась. — Ты же не ревнивый? — Это не ревность, я просто не хочу говорить о других, когда мы вместе, когда… — … он забирается на меня, — поняв, что это дико раздражает Джиёна, продолжила я, будто не услышав его, — и его член оказывался во мне… — Даша… — прошипел мужчина. — А его пальцы собственнически тискают мою грудь… — Даша! — повысил он тон. — А пальцы щиплют вот эти самые соски — твоего любимого цвета… — Джиён, как когда-то, заставил замолчать меня поцелуем. Мне хотелось смеяться сквозь него, но губы Дракона не давали уйти из-под них в смех, и я, побрыкавшись, раскрыла уста, чтобы с удовольствием принять в себя язык, язвительный и ядовитый, но обезвреженный на эту ночь. Одну ночь. До приближающегося утра. Посерьёзнев, я остервенело врезалась в поцелуй в ответ, и мы с Джиёном несколько минут не могли отпустить друг друга, сливаясь телами, пока какая-то синхронность снова не заставила отступить. Моя рука осталась на нём, обнимающей, как и его ладонь на моей талии. — Мы не должны умирать, Даша, мы должны жить долго и… — И как же мы будем счастливы, если придётся расстаться? Какой смысл будет в дальнейшей жизни, если самое прекрасное, что могло случиться с двумя людьми — уже случилось? Жить воспоминаниями? — Какая выходит интересная штука, Даша, смотри, — глядя в потолок, призывал меня, конечно, не уставиться на него тоже, а воображать, как и он, Джиён, — ты говоришь, какой будет смысл в раздельной жизни? Но тогда, выходит, что все свои бренные дни, которые я искал смысл и задумывался над ним — да, скорее просто задумывался, чем искал, — я не признавал, что смысл единственно в том, чтобы найти себе подходящую девочку и охренеть с ней от любви, подальше от всей грязи и призрачности мира. И теперь вдруг встаёт выбор, так и остаться без смысла или сделать единственным возможным смыслом женщину? — Любовь, — поправила я. — Любовь — вот смысл. — Ну, ещё скажи, как раньше, что она есть Бог. — Чем бы она ни являлась, Джи, — впервые так просто назвала я его, и мне это понравилось. Он тоже улыбнулся самодовольно, хотя не повёл и глазом. — Ты говорил, что сам себя мотивируешь и определяешь свои поступки, но, однако, встретив меня, твои поступки, пусть направляемые и из твоей головы, переиначились. И я постепенно перестроила себя… не специально, ни ты, ни я не действовали намеренно. Была некая сила, которая толкала нас на мысли друг о друге, которые и определяли наше движение дальше. Что это, как ни некая всемогущая сила, которая всё же выше нас? Неужели ты и сейчас скажешь, что абсолютно сам всё решил? Что не было какой-то предрешённости, которой было бесполезно сопротивляться? Или ты сам её создал? Джи, признай, что что-то в этом мире есть, что нам не понять, что нам не подвластно, во что можно только верить. — Это так унизительно, но одновременно с тем так неостановимо, — он опустил на меня взгляд и погладил по щеке. — Я не могу сейчас тебе ни в чём отказать: хорошо, Бог есть, ты счастлива? — Джи… — покраснела я, шокированная, даже сильнее, чем если бы он сделал мне предложение. Я не так опешила, когда он в любви признался. — Ты всё-таки уверовал? — Даша, я всего лишь ему позволяю быть на эту ночь. Завтра опять его убьём, ладно? — Нет, никуда он не денется. Однажды выдуманное, обратно не задумаешь, — чуть отстранилась я, поглаживая татуировку на боку Джиёна. — Так, он всё-таки выдуманный? — Нет, иначе не было бы чудес. И не говори, что их не бывает. Посмотри на нас! Разве это не чудо? — И ты ещё скажи, что оно вызвано силой твоих молитв, — скептически хмыкнул Дракон. — Не моих. Ты не правильно понимаешь, как работает эта система. — Поцеловав его губы, я объяснила: — Спасается не тот, кто молится, а тот, за кого молятся. За меня молится моя семья, я знаю. А за тебя молилась я. — Меня опять начинает подташнивать, я может и милый до рассвета, но не бесконечно терпеливый. — Зато всегда молодой, — указала я на татуировку, которую гладила. — Ты бы хотел жить вечно? — Мм… в большинстве случаев — нет. Но есть кое-что… Помнишь, в обсуждениях с Сынхёном, была произнесена такая фраза: если любовь заканчивается, то это не любовь? — Помню. — Я не люблю начинать дела, которые не смогу завершить, я никогда не берусь за неисполнимое. А тут… вот ведь в чём дилемма, любовь не заканчивается, а жизнь обрывается. Значит, взявшись любить, ты подводишь это чувство? Оно вечное, а ты нет. Я правильно мыслю? — Абсолютно, — поддакнула я. — Тогда что же, все люди в любом случае предатели? — А может, именно и только любовь уносит нас в вечность после смерти? — Для этого нужно знать, что после неё что-то есть. — Для этого достаточно верить, что после неё что-то есть. — А если нас всё-таки расщепляет на атомы? — Тогда о нашей любви складывают легенды и душещипательные истории, и она всё равно остаётся в веках. — Ууу, святые угодники, дамочка, у вас от амбиций губы по ветру не заколосятся? — Я стукнула его в бок. — Да я не о нашей конкретно, я о нашей — людской, ты первый употребил местоимение «нас», я и продолжила. — Не отрицай, в тебе полно самолюбия. — Да иди ты! — отвернулась я, находясь в заигрывающем состоянии духа. Джиён положил подбородок мне на плечо, прижавшись сзади. — Эй, мадам Дракон, иди сюда, не дуйся. — Буду. — Он поцеловал меня в шею, вздохнув. — Если не разочарование… то что именно ты чувствовала, когда всё произошло? — Я задумалась, пытаясь вспомнить и сформулировать. Вообще-то, верным ответом было «ничего», но если сказать одним словом, то оно будет неправильно понятно. Потому что это «ничего» означало не отсутствие ощущений, а отсутствие возможности их уловить. Я была настолько пьяна духовным открытием и разрывающимся изнутри чувством, что плыла где-то над нами, в других пространствах. Я помню только вкус губ Джиёна, их действия, и неимоверное счастье. А потом я пришла в себя, когда всё кончилось. Это как глубокий обморок без потери сознания, и это был не оргазм, какие я испытывала с Сынри. Это была эйфория — души, сердца, разума. После занятия любовью мне только и хотелось хватать руками разбегающееся во все стороны ощущение, которое быстро пропало, растворилось и было неповторимым. Но разве не пролетают лучшие моменты в нашей жизни именно так, когда моргнул — и всё, часы и даже дни счастья позади, ведь ты себя потерял в этом всём и не чувствовал отдельно взятой ни секунды, просквозив по времени на одном дыхании. Вот чем было моё «ничего». — Всё. Я пропустила через себя Вселенную. — А-а, видела космос? — ухмыльнулся Джиён. — Мой космос — это ты, — обернулась я, позволив начать себя целовать снова. Дракон принялся ласкать моё тело, явно желая повторить то, что мы сделали, как вдруг меня озарило. — Джиён! — Он отвлёкся, посмотрев в мои глаза. Я толкнула его прочь, округлив их. — Джиён, ты надевал презерватив? — Выражение лица у него на какой-то миг просигналило «я не Джиён» и «прикинулся шлангом». Но он всё-таки ровно произнёс: — Нет… — Ты… ты… чудовище! — крикнула я и, схватив подушку, начала лупить его со всей силы, так что от первого удара он не успел прикрыть голову руками, защитившись лишь со второй попытки. — Ты бездушная тварь! Ты безмозглая скотина! — Я остановилась, и он, насмехаясь, пугаясь и не зная, что ждать дальше, безропотно застыл, держа ладони над головой. — Нет, ты не безмозглая скотина, ты же никогда ничего не делаешь, не подумав… — Даша, я, правда, не подумал… — Врёшь! — стукнула его я. — Нет! Я же сказал тебе, что на эту ночь хотел поддаться чувствам… — Да?! Чтобы не предохраняться со мной? Урод моральный! — огорошила я его подушкой снова. — Говнюк! — Даша, прекрати! — он попытался выхватить подушку, но когда она была у меня вырвана, я схватила вторую — его, и заработала атакующей дальше. — Даша, это было не предумышленно! Я забыл, я тебе честно говорю! — А прикидывался продуманным и умным! Тупарь ты последний, Квон Джиён! — хлопнула я его по щиту из подушки, запыхавшись и подув на упавший локон. — Козёл! — Да что ты нервничаешь, может, обойдётся всё? — покосился он на меня загнано. — А если нет? Сынри пусть воспитывает? — Вряд ли его затруднит материально, — хотел пошутить Джиён, но опять огрёб от меня подушкой. — Я не отказываюсь от алиментов! — Ты дракон, или кукушка, мать твою?! Или они тоже яйца в чужие гнёзда откладывают? — Смотря по обстоятельствам… — Я тебе устрою обстоятельства, я тебе устрою, сволочь ты земноводная, только вот окажись я в положении, я ж тебе весь Сингапур на уши поставлю! — Пока я продолжала материться, ругаться и сыпать угрозами, Джиён ничего не делал и, когда меня стало отпускать, я увидела, что он сидит и смотрит на меня глазами, полными восхищения, удовольствия и восторга. Он был настолько зачарован, что боялся пошевелиться. — Тебе что, нравится, когда я нервничаю? — Я люблю, когда ты захвачена страстью, — слегка охрипнув от заволакивающего рассудок возбуждения, изрёк Джиён, — всё равно какой, гневом ли, слезами, с