она. Мужчина в нём выглядит смешно, поэтому не носит его, но имеет, и когда встречает свою единственную женщину, то вешает его на неё; в итоге и колье и женщина принадлежат ему, она непосредственно это колье хранит, а мужчина любуется на это со стороны, меняя часы, запонки, даря другим женщинам кольца, серьги, браслеты и прочую мелочёвку, которая не сравнится с его главной драгоценностью. Сопоставив всё это в голове, я не отпихнула Сынри, и сама ответила на его поцелуй, не жарко, не жадно, но в меру страстно. Он расслабился, ощутив от этого моего жеста удовольствие и радость, после чего оперся на руку и посмотрел мне в глаза. — Ты похожа на ангела, на самом деле. Эти светлые волосы, которые так золотятся на солнце… Я только от них одних уже схожу с ума. Они… они такие манящие, и они самого красивого естественного цвета, который я когда-либо видел. Никогда не крась их. — Сынри опять коснулся меня поцелуем. — И твои глаза, такие голубые… — Устами он прошёлся по подбородку, ниже, перескочив шею был уже у груди, стягивая вниз одеяло и намереваясь одарить поцелуями не самые приличные места моего тела. Я остановила его, обхватив лицо ладонями. — Сынри, Сынри! Не надо. — Он с сожалением взял себя в руки, опять поднимаясь выше. — Нам нужно ехать в квартиру и собираться. Я бы хотела успеть на ночной рейс. — Как скажешь, — надуто поджав губы, убрал руку Сынри, чтобы я могла спуститься с кровати. Эти его всплески обид тоже не обещали мирного и счастливого существования. Ну не исправить в тридцать два года капризного и избалованного мужчину, привыкшего быть свободным и получающим всё мальчиком! Он будет нежным и заботливым, насколько умеет, пока его не разозлить, но что его разозлит — никогда не угадаешь. Потому что если быть послушной и добропорядочной супругой, он заскучает (в этом все богатые и зажравшиеся мужчины примерно одинаковы), и его нужно то и дело нервировать или показывать ему и мой характер, но в какой момент ему это сильно не понравится неизвестно. Возьмёт, да опять даст по лицу, хотя в целом у него не было тяги к рукоприкладству, он так выражал своё оскорблённое бессилие, а не оскорблять его, в общем-то, было нетрудно, как и успокаивать — через постель. Если бы у меня хватало выдержки, желания и мастерства решать через неё семейные склоки. — И я далеко не ангел, — сказала я, одеваясь. Сынри пока ещё тянулся в кровати и не спешил, как я. — Если тебе обломали крылья, это не меняет твоей сущности. — А если я пожила в аду, разве не стала дьяволицей? — Переспав-то с Дьяволом. Муж выпрастался из-под одеяла, став по ту сторону постели, спиной ко мне, натягивать и застёгивать брюки. — Если подержать овечку среди львов — она научится убивать антилоп и есть сырое мясо? — Она там вряд ли вообще выживет. — Ну, предположим, что всё-таки смогла. Аура у неё была подходящая, не съели её львы. — Сынри накинул рубашку, просунув руки в рукава, и подошёл ко мне, выправляя воротничок. Одевшись в платье, я невольно взялась застёгивать оказавшиеся передо мной пуговицы, на что муж посмотрел с неприкрытым одобрением, явно рисуя какие-то пошлые картинки в своём сознании, потому что его грудь завздымалась выше. Когда я застегнула последнюю, он поймал моё запястье, приложив к себе мою ладонь и, обведя вокруг меня свои руки, поднял молнию на моей спине до самого верха, воспользовавшись этим, чтобы прижать меня к себе. — Только ведь и они баранами не станут, правда, солнце? — Поцеловав меня в щёку, подтвердил он мои мысли. А я вспомнила другую теорию Джиёна. Может, всё-таки, овечка изначально не была овцой? Может, в свой прайд, наконец, попала львица? Нет, это не так, я не хищница по натуре, я могу сопротивляться, но атаковать первой — никогда, и именно поэтому я хочу вернуться на родину, туда, где не нужно будет делать ни первого, ни второго. В квартире я аккуратно сложила все даренные мне мужем ювелирные украшения в шкатулку и убрала её в глубину ящика комода в спальне. На мне осталось только обручальное кольцо от Джиёна, и, не удержавшись, пока Сынри звонил и заказывал билеты, я всё-таки полюбовалась на внутреннюю надпись. Кроме этого не возьму с собой ничего ценного, мне ничего от них не нужно. Даже раздутый гардероб, который у меня тут образовался — Сынри считал необходимым каждую неделю отправлять меня по бутикам, чтобы я ходила в новых и свежих вещах, соответствуя статусу — я не буду с собой брать, лишь самое необходимое на первое время. Апрель, в России, под Томском, ещё более чем прохладно, и грязно, а у меня даже сапог ни одних тут нет, так что всё равно большая часть вещей не к месту. — Я заказал билеты, — вошёл Сынри с протянутым вперёд смартфоном, на экране которого собирался мне что-то продемонстрировать. — Смотри, вылет слегка за полночь, лететь десять с лишним часов, учитывая смену часовых поясов, в Москве мы будем в шесть с чем-то утра. А дальше вот что получается: либо ждать прямого рейса до этого твоего… — Сынри нахмурил брови, читая в телефоне. — Томска, — подсказала я. — Да, до Томска в десять вечера, либо брать билеты с пересадкой через Санкт-Петербург на половину девятого утра. Как ты хочешь? При втором варианте мы будем в… Томске завтра же ночью, при первом — послезавтра утром. — Сынри произносил «Москва» и «Санкт-Петербург» без проблем, по-корейски, потому что это были известные города, и у них были на его родном языке привычные, адаптированные названия, но Томск был для него чем-то новым, и он произносил его по-русски, повторяя за мной, что получалось с запинкой. Я задумалась, какой вариант перелёта мне больше нравился. Само понятие очередной пересадки не вызывало доверия. Я уже в Сеул слетала с пересадкой, ага, до сих пор туда лечу. К тому же, оказаться глубокой ночью в Петухово — это разбудить всю семью, мои всегда ложились не позже одиннадцати. Приемлемее и лучше вернуться домой рано утром, как раз, все проснутся и начнут новый день. И тут вдруг я. Боже, как это всё волнительно. Послезавтра… оказаться… дома. — Первый, я выбираю первый вариант. — Проторчать восемнадцать часов в аэропорту? — Мы сможем прокатиться по Москве, посмотрим столицу моей родины. Прогуляемся по Красной площади, посидим где-нибудь в кафе на Старом Арбате, — я назвала стандартные туристические места всех приезжих, перейдя и к основным развлечениям: — Сфотографируемся с двойником Ленина и купим тебе матрёшку. — Выпьем водки и встретим медведя? — Это будет в Томске, ансамбль медведей поводит с нами хороводы, а потом сыграет нам на ложках и балалайках. — На ложках? — Я от его удивленного вопроса вспомнила старый диснеевский мультик про русалочку, где она причёсывалась вилкой, и не смогла сдержать улыбки. — Русские — придурковатый народ, ты по мне ещё не заметил? — Немного, — хмыкнул он. — Один человек — это мало, чтобы сложить впечатление о нации. Ты вот поняла что-нибудь о Корее по мне, Тэяну, Джиёну? — Да, кое-что, — я подтянулась к его уху и шепнула: — Вы не менее придурковатые, чем русские. — Особенно Сынхён, особенно с его любовью бухать. Насквозь наш парень, чистокровный сибиряк. Сынри сунул свой смартфон мне в ладони, опять уходя в другую комнату. — Тогда забронируй нам такси на послезавтра, из аэропорта до твоего… этого… — защелкал он пальцами. — Петухово, — напомнила я. Он кивнул. — У вас же есть такие услуги? — Теперь я кивнула, подумав о Яндекс-такси, которым приходилось пользоваться пару раз, больше года назад. — Там везде, где попросят оплатить услуги, — тыкнул пальцем издалека Сынри, — нажимай кнопку «оплатить», у меня работает мобильный банк. — Он вышел, оставив меня с доступом к своим деньгам через интернет, которыми я не собиралась злоупотреблять. Я вообще раньше была далека от всего подобного: карточной системы, оплаты через интернет, отсутствия интереса к цене. Просто заказываешь и покупаешь то, что тебе нужно, представления не имея, какая сумма требуется, какая списывается. Господи, это действительно развращает и создаёт совершенно другую психологию. Всё так просто, так доступно. Сынри весь из этого. Как хочется посмотреть на него в Москве, где он будет ловить на себе взгляды «понаехали!», где его могут обозвать китайцем, вьетнамцем, гастарбайтером, лимитой и подумать, что он торгаш с местного рынка. Что очень ярко характеризует россиян, так это абсолютное неумение не торопиться с выводами, не клеймить людей вокруг себя тем и этим, у нас на всех вешают ярлыки, никто не интересуется сутью проблемы, возникновением какого-то прецедента, все сразу начинают ругать и поносить. Я вот, вернувшись в Петухово, не собираясь никому ничего рассказывать и объяснять, наверняка удостоюсь звания проститутки и всех нехороших слов, которые вспомнят соседки. Где я пропадала столько времени, что вернулась живой, сытой и здоровой? Само собой шалава, никак иначе. Ещё и богатея подцепила — только за этим за границу и летала, искала там днём и ночью без устали олигарха, пока не наткнулась на наивного чукотского юношу[28]. Заказав такси, я отдала Сынри его телефон и вошла на кухню, где готовила обед Хадича. Я могла с ней говорить обо всём, она ничего не сумеет передать мужу, потому что они не знают ни одного общего языка. А если бы и знали, я сомневалась, что ей хотелось бы меня выдать. — Мы уезжаем… — начала я, медленно усаживаясь за стол. Она не прекращала хлопотать, поглядывая на меня. — Уже собрались? — Ещё нет, но… Я не вернусь, Хадича. — Женщина остановилась, вытерев лоб тыльной стороной ладони. Волосы у неё были под платком, как принято у мусульманок, она с радостью вернулась к этому правилу, когда я вызволила её из нижнего борделя. И платков я ей купила несколько, простых и нарядных, броских и скромных. — Совсем? — Совсем. — Хадича подсела ко мне, вытирая руки о передник. — И он? — Нет, он не знает ещё… я хочу остаться там, в России, а он вернётся. — Как же так? — Новость эта не вызвала понимания в моей собеседнице. — Муж же. — Ну, в России этот брак не считается, к тому же, я никогда не хотела за него замуж… — Но вышла же. — А что было делать? Жить любовниками? Я до самой свадьбы не думала, что смогу уехать отсюда, что уеду. — Хадича помолчала, не собираясь со мной спорить или учить меня чему-то, у неё логика была из серии джиёновской, только чуть проще: кто при возможностях, тот лучше понимает в жизни. Если я обеспечивала хорошее существование ей, то мне было виднее, как распоряжаться судьбой. Но всё-таки она заметила: — Неплохой парень-то, чего не хотеть с ним жить? — Я уставилась на свои пальцы, а там снова было кольцо, которое я закрутила. Хадича указала на моё лицо. — Потому что ударил? — Нет, это ерунда. То есть, не совсем ерунда, но дело не в этом. Я не люблю его, — набралась я смелости и посмотрела в её тёмные глаза на потрепанном жизнью лице, лице матери, которая разлучена с детьми и пережила в сотни раз худшие вещи, чем я. И она не плачет, не жалуется, не ищет лучшего. — Если таких не любить, кого любить тогда, Даша? — всплеснула она руками. — Не старый, не жадный, красивый. — Но сердцу же не прикажешь. — А какой ты хочешь? Старый, жадный и… урожливый? — неправильно произнесла она. Я хихикнула, помотав головой. — Хочешь какой-то определённый? — Хочу, — тихо прошептала я. — Но я не могу с ним быть. Нам не быть вместе. — Значит, Аллах всё за тебя решать. Который Бог, — перевела она мне на тот случай, если я не в курсе. — Если он тебе даёт этот муж, а не другой, значит этот хорош