явшись спорить, чтобы вернул мне мои грехи обратно, я его довела до колик от смеха. С кем поделиться? Как облегчить душу?
Вернувшись из Томска со справкой, я сидела на платформе, приехав в Петухово на электричке. Народ разошёлся, а я всё не решалась идти домой. Достав мобильный телефон, на счёт которого положила побольше денег, я вертела в руках визитку Сынхёна. Я не должна этого делать. Зачем мне это? Зачем ему это? Даша, убери, убери его номер! Вместо этого большой палец перенёс цифры с бумажки на экран. Дура, хоть вызов не нажимай! «Нажать». Сделано. Дура. Чего ты хочешь, Даша? Ты беременная или блондинка в климаксе? С сопутствующими симптомами постменструального синдрома, которого у меня не может быть ещё месяцев девять.
— Алло? — От глухого и басистого «ёбосэё»[29] я почти вздрогнула, но сразу же ощутила радость.
— Привет, это Даша, — представилась я.
— Даша? — оживился голос. — Даша, как ты?
— Я… нормально. В общем, я в России, мы с Сынри расстались…
— Ты со своего номера звонишь? — спросил меня торопливо Сынхён.
— Да, я… — Раздались гудки сброшенного звонка.
Я ошалело уставилась на экран. Это что такое? Если я больше не жена олигарха, то со мной и разговаривать не о чем? Телефон запиликал, показывая, что Сынхён звонит мне сам. Я скорее подняла:
— Алло?! — Пока я не знаю номера твоей кредитной карты и не могу оплачивать твои счета, позволь не дать тебе разориться на международных беседах.
Я одновременно улыбнулась и немного оскорбилась.
— С чего ты взял, что я разорюсь?
— Ты сказала, что вы расстались с Сынри, без него, если не ошибаюсь, ты была… бедной студенткой. Кроме того, сомневаюсь, что ты позвонила бы мне просто так. Что-то случилось?
Мне моментально делалось лучше от этого диалога. Я поняла, как соскучилась по Сынхёну, по его шуткам, странностям, придурковатости и по его покровительственному, отеческому отношению ко мне. Несмотря на то, что я обижалась за роль замухрышки и жертвы, я понимала, что ему, чтобы вылазить из своей депрессии и крепнуть, нужен именно кто-то вроде меня, кому надо помогать, ради кого надо становиться сильным и героическим. Я в какой-то мере спасала Сынхёна, а он меня.
— Обещай, что не расскажешь Джиёну, хорошо?
— Заговор против Джи? Мне нравится. Жарь, дочь.
— Ты станешь дедушкой, — разглядывая справку с «диагнозом», заявила я. Повисла тишина. Какое-то кряхтение по ту сторону, не то ухмылки, не то сдержанный кашель.
Потом вновь возник бас Сынхёна:
— Что ж, с дедушкой всё однозначно, а кто papa[30]? — с ударением на вторую «а» произнёс он.
— Угадай.
— Дай подумать. Святой дух?
— Почти. Его полная противоположность.
— Дьявольская плоть? Что ж, под это описание подходит миллиарда три подозреваемых. Однако решусь поставить на Квон Джиёна. Не потому, что верю в его удаль, а потому, что знаю твою избирательность.
— Я его для этого не избирала, это произошло случайно. А впрочем…
— Вот и я думаю, что с Джи скорее «впрочем», чем «случайно». Вот же reptile, salaud[31]! Почему ты не хочешь говорить ему об этом?
— Он обещал выкосить где-то пятую часть населения планеты, если у него родится ребёнок. Я не хочу развязать третью мировую войну. А если серьёзно, то просто хочу иметь от него хоть какую-то тайну. И не хочу забивать ему голову лишними проблемами. И опасность к своему ребёнку притягивать не хочу. О, смотри-ка, причин так много…
— Вы из-за этого разошлись с Сынри?
— Косвенно. Я ему говорить ничего не стала, поняла, что не в силах признаться о чужом ребёнке.
— Ладно, нравственную часть обсудим после. Тебе что-нибудь нужно? Нужна помощь, деньги, что-то ещё?
— Нет, Сынхён, спасибо, из этого мне ничего не надо, я только хотела поделиться с кем-нибудь. То есть, не с кем-нибудь, а именно с тобой. Ты первый, кому я сообщаю об этом.
— Какое счастье, что употреблять сверх меры бросил полгода назад, а то у меня почти создалось ощущение, что отец я, но не могу вспомнить, когда нахулиганил.
Я засмеялась.
— И когда мне ждать внука или внучку?
— В январе.
— Я захочу посмотреть на него. И на тебя. Незаметно от Джи это будет затруднительно, если ты будешь в России…
— Знаешь, у меня всё-таки есть одна просьба, — вдруг осенило меня, и я его перебила.
— Да?
— Есть одно русское дурацкое произведение, об алкоголике-интеллигенте…
— Хочу его прочитать!
— Нет, оно действительно дурацкое. Но не в этом суть. Оно называется «Москва — Петушки». Главный герой едет из Москвы в населённый пункт Петушки, где у него любовница и ребёнок. Но он напивается настолько, что не замечает нужной станции и возвращается обратно в Москву, так и не побывав у них, тех, к кому ехал. А в Москве, как обычно пьяного, его убивают. Этому произведению поставили в Москве памятник, две скульптуры: почти не стоящий на ногах выпивоха и неподалёку не дождавшаяся девушка с косой. — Сынхён внимательно молчал. — Я хочу в Сингапуре памятник, можно?
— Памятник? — разразился вежливым и удивленным хохотом Сынхён. — Почему бы и нет? Тут полно всякого… жирная птица Фернандо Ботеро, подражание Дали, прыгающие с набережной мальчики в бронзе от Чонг Фат Чонга…
— Я знала, к кому обращалась. Кто ещё знал всё об искусстве?
— И что будет изображено?
— Две скульптуры. Дракон, а неподалёку девушка с косой.
— С косой? В Сингапуре?
— А почему нет? В твоей любимой Франции, между прочим, есть статуя Анне Ярославовне, русской княжне. С косой. Называть композицию «Сингапур — Петухово» не надо, но что-нибудь вроде залога дружбы с Россией же можно?
— Тогда почему Сингапур представлен не мерлионом?
— Сам знаешь, почему.
— Я-то да… — Сынхён оборвал себя и, сообразив, сказал: — Мы поставим его поближе к ROM[32]. Свяжем с любовной историей. Что-нибудь вроде принцессы и чудовища. Коса зайдёт под Рапунцель.
— Тоже неплохо, в принципе, мне всё равно, какую историю ты сочинишь. Главное, чтобы Джиёну на глаза почаще попадалось.
— У него во дворе поставить?
— Слишком навязчиво.
— Согласен, что-нибудь заподозрит, — мы засмеялись. Успокаиваясь, Сынхён пообещал: — Я обязательно займусь этим, ты не представляешь, как мне нравится эта идея! Найти бы дельного скульптора только. Я буду держать тебя в курсе дела. И ты меня тоже держи, ладно?
Я дала взаимное обещание, и мы распрощались. Убрав телефон, я ощутила прилив сил, радость и спокойствие. Солнце пригревало, кедры шумели макушками на несильном ветру где-то на высоте. Поднявшись, я спустилась на дорогу и пошла через лес к посёлку.
Понедельник, Ваня и Настя ещё в Томске, младшие в школе. Мама, должно быть, дома с бабушкой и дедушкой. Отзову её в сторону и скажу, что жду ребёнка. Одно в моей семье было неистребимо и прекрасно: в ней всегда радовались хорошим новостям и новой жизни, и не обращали внимания на финансовые трудности, недостаток средств или тесноту. Это я тут, горе-королева, приехала из удобств, и никак не могла пока привыкнуть вновь жить без условий, делить с кем-то маленькую спальню, толкаться с кем-то, не иметь возможности уединиться. Я вспомнила о Хадиче, как она там? Как поступил с ней Сынри? Выгнал? Как я могла не поговорить с ним о ней! Прогулка подходила к концу, я взбодрилась, ощущала лёгкость в теле. Сегодня обычная слабость и тошнота не беспокоили, и от хорошего самочувствия настроение сделалось приподнятым. Я плавно, со скрипом и ломкой, но привыкала к той судьбе, которая была у меня до Сингапура. Когда-то я умела здесь быть счастливой, а потом, попав в бордель и неизвестное государство, считала себя несчастнейшей и погибшей, но после, в результате, выяснилось, что там я могу быть ещё счастливее, чем была до этого, что отчаиваться не стоило, что ждали такие повороты событий, которых никто не мог предречь. И вот опять я меняю место, людей вокруг, и временами кажется, что счастье и будущее разрушены, что дальше — только хуже. Но разве не так же размышляла я в Сингапуре? Как рано мы отчаиваемся, как быстро мы сдаёмся, как любим унывать, а не присматриваться вокруг, чтобы найти нечто… некое нечто, которое есть в любом уголке Земли, я уверена, лично наше, особенное, способное спасти нас, успокоить, преобразить и сделать счастливыми.
Я поднялась на холм со стороны станции с этими позитивными мыслями, готовая к новым битвам и сражениям за свою жизнь, ведь теперь от неё зависела ещё одна, крошечная, но уже такая мною любимая. Ветер перемен тормошил мои волосы, он нёс что-то необычное, и этим могло быть, что угодно. Разве не вся наша жизнь — необычна? Разве повторяется дважды один и тот же день? Разве обычны рассветы и закаты, пение птиц и лай собак? Да, мы привыкаем ко всему, и только от перемен и чего-то нового страдаем или радуемся. Но в нашей власти раз и навсегда понять, что страдать или радоваться — это наш выбор, наша точка зрения, и воспринимать что-то с радостью наше сердце способно ежедневно. Даже если оно уже было, случалось, происходило, принадлежало нам, оно не стало обычным, оно — часть нашей жизни, и делать из этой части серое и неприметное, значит, превращать постепенно в серое и неприметное всю свою жизнь.
У нашего забора стояла незнакомая машина. Это не папина старая «нива», кто это к нам в гости пожаловал? Приближаясь, я увидела на лавочке за ней два контура. Ноги стали вязнуть в земле, не смея приближаться. Но меня заметили, и я двинулась дальше, стараясь держаться отстранёно. Остановившись в нескольких шагах, я посмотрела на Сынри, поднявшегося мне навстречу. Рядом с ним сидел дед, дымя сигарету. Они не могли ни о чём говорить, но само их бессловесное объединение меня едва не рассмешило. Я сжала ремешок от сумочки на плече.
— Ты зачем здесь?