ества я уже готова была вот-вот согласиться на какую-нибудь вечеринку, если Джиён и Сынхён позовут. На контрасте с этим тянущимся неприкаянным временем, каждое появление Мино расцвечивалось в стократном размере золотым, розовым, синим, желтым и всеми яркими красками. После того, как я просиживала сутки без возможности поговорить хоть с кем-нибудь, парень виделся спасителем, образцом харизмы, красоты и ума. Нет, он и без этого был прекрасен, и всего в нем хватало для бурной симпатии, но каково же было ощущение на сравнении! На сравнении и с Джиёном становилось говорить всё приятнее. Сначала мне думалось, что он пытается навязать мне свою точку зрения, убеждает меня в чем-то и ему нужна моя перемена, но потом я пригляделась. Он никогда не заводил споров всерьёз, хотя всё, что озвучивал — непосредственно проповедовал. Что именно? Отсутствие каких-либо твердых убеждений. На самом деле, судя по всему, Джиёну было всё равно, каких позиций я придерживаюсь, кому молюсь и с какой целью. Иногда он точно так же, как я и Сынхён, дошедший до наркотиков, скучал, а это толкало к диспутам, выходившим порой забавными. Я пыталась тоже переставать выходить из себя (хотя я и не показывала того, что меня злит что-то, в душе-то я негодовала от святотатств и безбожничества), перенимать терпение и хладнокровие Дракона, с которым он мог толковать совершенно обо всем, от сортирных тем до возвышенных. В его мировоззрении все они были на одном уровне, и беспорядочный секс мог оправдываться так же, как монастырский аскетизм — субъективным мнением. Он отрицал какую-либо истинность и объективность, и, отталкиваясь от этого, был абсолютнейшим конъюнктурщиком. Его процветание наглядно демонстрировало, что придерживаться такой философии жизни полезно для материального обогащения, но я чувствовала, что этого недостаточно. Разве был он счастлив? Я силилась понять это. Джиён выглядел всегда и во всем уверенным, удовлетворенным и довольным. Как же я могла пытаться его перевоспитать или образумить, если у него, думающего таким образом, было всё, чего он мог желать? Убедить его, что хуже — было бы лучше? Я стала запутываться в логике и без его помощи. А если допустить, что все-все люди на Земле были бы такими же, как и он? Планета бы погибла. Ведь его возвышение происходит именно из-за того, что другие — не такие. Выходит, он паразитирует на обществе? Да, так оно и есть. Но назвать его паразитом ему в лицо я не решилась. — Джиён, а ведь ты хорошо живешь благодаря тому, что кто-то просто не умеет устраивать свою жизнь и живёт плохо, — попыталась тонко я упрекнуть его после одного из ужинов, пока он не ушёл. Я была уверена, что начнётся очередная мирная перепалка. Мужчина провел языком где-то по задним зубам, избавляясь от остатков пищи, и кивнул. — Да, пожалуй, — согласился он. Вот так обескураживать он тоже умел постоянно. Все обвинения и попытки пробудить совесть или стыд он брал в свои руки, опускал в копилку личных достижений и ждал, дадут ли ещё. — А если бы все были такими, как ты? Ну, представь… — Выжили бы сильнейшие. Естественный отбор — слышала о таком? — Слышала, — пробормотала я под нос, вновь порезавшись об острословие мужчины, всегда находящего, что ввернуть. — Но выжил бы всего один. Ты же станешь убивать всех, пока не залезешь на самую вершину. Разве нет? — Ты считаешь, что я не умею признавать власть над собой? — Джиён откинулся на спинку и извиняющимся жестом развел руками. — Огорчу, но я ценитель мудрости, опыта и силы, поэтому такие как я образовали бы куда более организованное иерархичное общество, где царил бы порядок. — Я думала, что ты любишь нарушать законы. — Люблю. Но нужно знать, где нарушать, когда и что. Будучи никем не качают права. Никто имеет только обязанности. Добейся чего-то, докажи, что ты из иной весовой категории, не той, где ковыряется всякая шелуха, тогда выделывайся. Даша, я умею стелиться, прислуживать, выполнять черную работу и исполнять грязные дела. Я всё это делал, поэтому я здесь. Теперь я этого не делаю, и не нашлось ещё того, кто заставил бы вернуться к началу. Но сбросить меня всегда можно. Только обычно с таких высот рассыпаются сразу вдребезги. Проще говоря, если на карьерной лестнице бюрократа подрежут или понизят, то бандита ликвидируют — убьют. Тут другие правила. Ты же не станешь играть в карты по правилам футбола, так? Всему своё место. Я занимаюсь этим, и веду себя соответственно. Ты невольно попала в этот мир, и тоже должна соответствовать. — Я попала не невольно, а по твоей воле, — поправила его я. Джиён опять улыбнулся. — Я не искал конкретно тебя. Мне всё равно было, ты или другая. Но под руку подвернулась ты. Не лети ты тем рейсом в тот час, всё сложилось бы иначе. Я ли ответственен за твою судьбу? Нет, случай, а он сложился из двух решений — твоего и моего. — Хочешь убедить меня в том, что я в Сингапуре по своей вине? — постаралась я не принимать его слова близко к сердцу, но не смогла. — Я мог бы поставить шах, задав встречный вопрос по поводу того, а как ты сама думаешь? Но я не стану. Я лишь скажу, что не отрицаю своей вины ни в чем: убийства, наркотики, контрабанда, нелегальные грузы, похищения — да, я всё это делаю, это всё, как бы ты сказала, на моей совести. Но есть ли у меня совесть? Я думаю, что нет, потому что никаких угрызений не ощущаю. Я знаю, ради чего я всё это делаю — ради себя, потому что я люблю себя, а большинство людей вокруг и чуть подальше — не люблю. Поэтому смело признаю и подтверждаю — да, ты здесь по моей вине, и другие тоже, и человек десять, двадцать, тридцать… сто или тысячи? Не знаю, не могу знать. Гибнут по моей вине. Плохо ли мне от этого? Нет. Понесу ли я за это наказание? Сказать честно? Думаю, что нет. В крайнем случае, меня пристрелят наёмники конкурентов, и моя жизнь оборвется в один момент. Справедливая ли это будет расплата за мучения многих? По-твоему, нет. И ты будешь убеждать себя, что уж на том-то свете я сполна поджарюсь на сковородках. На том свете, — повторил Джиён и хохотнул, намекая мне о наших вечных идеологических разногласиях. — И неважно, Даша, совершенно неважно, к чему мы придём в своих лабиринтах фраз при жизни, к тому, что меня покарают после смерти, или нет. То, что случится после смерти в действительности неизвестно никому. Никогда не было известно, и никогда известным не станет. Медиумов, экстрасенсов, пророков и мессий, несущих истины и глаголющих откровения отделяет от умалишенных, психов, фантазеров, мошенников и обманщиков всего одно. Знаешь что? — я нетерпеливо мотнула головой, поймав себя на том, что слушаю Джиёна ещё более увлечено, чем проповеди собственного отца когда-то. — Наша вера, Даша, — сказал он. — Потому что мы одинаково люди, и можем одинаково ошибаться. Я могу сбиться с добропорядочного (в твоём понимании) пути и отвергнуть веру, а ты, сама того не замечая, можешь стать жертвой жулика, уверяющего, что он божий посланник. И кто же будет в дураках? — он поднялся и, как-то без надменности и победного блеска, а с легкой тоской, ухмыляясь, вышел из кухни. Я подтянула к себе его тарелку, начав собирать посуду со стола и решила, что лучше бы он вернул мне вопрос и поставил мне только шах, а не шах и мат, которыми обернулся его продолжившийся монолог. Мино привёз мне записку от Вики, что внесло разнообразие в моё существование. У меня где-то неподалеку была знакомая, землячка, говорящая со мной на одном языке! На нем она и написала мне весточку, которую я жадно читала, попросив Мино дождаться, когда я напишу ответ, и отвезти ей. Виктория писала, что с ней всё в порядке, что будни ничем не изменились, и подробности о клиентах она обсуждать не хочет. Всё у них по-прежнему там, с одной из девиц она чуть не подралась из-за какой-то ерунды — они поругались на невнятном английском — ни то не так поняв одна другую, ни то случайно задев. Вика описывала всё как-то скомкано, не потому, что не хотела рассказывать, а потому что не всякий обладает способностью дельно изложить что-либо на бумаге. Но я изъяла основную мысль — Сынри больше не посещал её. Он приезжал всего раз с тех пор, как их покинула я, и навестил другую девушку. Моя подруга была в глобальном огорчении, которое правильнее было бы назвать депрессией. Она просила меня посоветовать что-нибудь, написать ей какие-нибудь слова на корейском или поспособствовать налаживанию их отношений, если я смогу. Под конец она спрашивала, где же я, как же я, и что вообще со мной сотворили? Бедная Вика, ей куда тяжелее, чем мне. Отнеся кофе Джиёну и Мино, я помчалась в комнату наверху, рядом со спальней хозяина. Там я видела ручку и блокнот. Вырвав пару листов, я спустилась вниз и уселась в холле, начав писать ответное послание именно тут, чтобы не пропустить, когда Мино станет уезжать. Мне не хотелось травить Вике душу тем, что у меня условия куда лучше, чем у неё, я бы даже сказала сказочнее, поэтому не стала расписывать о себе много, ограничилась заверениями, что всё хорошо, я здорова, сыта, цела. О невредимости уточнять не стала — пусть лучше думает, что я тоже чем-то тем же самым занимаюсь, ей так будет легче. А мне что? Уж не до репутации, да и с кем бы в борделе Вике меня обсуждать? Я постаралась дать как можно больше корейских слов в письме с разжёвыванием по произношению, проставленными акцентами и прочим. Пожелала ей удачи, крепиться и не сдаваться, верить в лучшее и не стелиться перед Сынри, даже если он к ней придёт. Я посоветовала иметь чувство собственного достоинства и постараться переключиться на другого. Возможно, среди посетителей есть более внимательные мужчины? Терраса открылась и оттуда вышли Джиён с Мино. Я встала, успев за полчаса закончить и проверить письмо. Сложив два листочка, исписанных с обеих сторон, я протянула их молодому человеку. — Передашь Вике? — Хорошо, — взял левой рукой их Мино и сунул в карман брюк, поскольку в правой держал что-то вроде делового кейса, с которым и приехал. Я видела, когда подносила им кофе, как он доставал оттуда какие-то папки и показывал Джиёну. Я не слышала через стекло двери диалог, но они уделили им немало времени. — Правда, не знаю, когда теперь туда поеду, но обязательно передам. И только когда он произнес это, я поняла, каким образом он оказывался в борделе и зачем. Я вспомнила тот раз, когда увидела его там. Он тоже пользовался услугами девушек. Вернее, одной конкретной. Но это не меняло сути. Как и все здешние мужчины, окружавшие меня, он платил за секс и получал его, без чувств и любви, без привязанности, не ища человеческой теплоты. Я не выдержала вдруг смотреть на него, осознавая это, и отвела глаза на Джиёна. Он молчаливо смеялся взглядом за плечом своего подчиненного. Его лицо будто говорило со мной, понимая мои мысли. «Да-да, — искрились глаза Джиёна. — Он всё ещё катается по шлюхам и далек от того, чтобы не относиться подобным образом ко всем женщинам». Я незаметно стиснула кулаки и опять воззрилась на Мино. — Это не к спеху, — промолвила я, понятная лишь для Драгона. «Не надо ездить к блудницам, Мино» — таков был смысл моих слов. — Мино тут сказал, — вступил в разговор мужчина. — Что ты хотела бы прогуляться, и он обещал выкрасть тебя у меня на часок? — Я постаралась переключиться и не думать больше о том, о чем думала секунду назад. А рассудок уводил далеко, выводя картины посещения Мино индивидуальных апартаментов. Я-то знала теперь, как это всё выглядит и обставляется. Не испытала, к счастью, до конца, чем заканчивается, но уже