Через магазины, мы ехали обратно к Джиёну, а я всё никак не могла сочинить правильной стратегии.
Переизбыток
Не просто высадив меня у особняка, а выйдя, чтобы помочь вылезти из машины, взяв пакеты с покупками и проводив до дверей, Мино уехал. Мы с ним закончили поездку почти так же, как и начали — с минимумом слов, не то обиженные друг на друга, не то не находящие, что сказать. Я подняла все продуктовые покупки и потащила их на кухню, где обнаружила курящего в тишине Джиёна. Его взгляд смотрел вдаль, не дернувшийся даже при моём появлении. Почувствовавшая себя нарушающей чужой покой, я ненадолго застыла. Передо мной, как трамвай по рельсам, пробежали строчки из стихотворения Бродского, на которого меня когда-то подсадила одноклассница: «Великий человек смотрел в окно, а для неё весь мир кончался краем его широкой, греческой туники…». Когда-то эти слова прочно засели в мою душу, заставив размышлять о том, что людей, творящих историю, обозревающих весь мир, увлеченных им в целом, изменением этого мира — мало, а другие, ничего в нем не понимающие, не великие, не видящие дальше собственного носа или, как в стихах, дальше края одежды того, в кого влюблены, всего-то и могут, что восхищаться этими огромными, затмевающими вокруг себя всё личностями. Но и тогда, и сейчас, я рассуждала о величие по доброте и подвигам, а не по злобе и преступлениям. Разве был Джиён великим? Злодеем и грешником — наверное. В конце концов, если всё, что о нем говорят — правда, то он из ничего стал всем, своими, и только своими силами, не прося помощи ни у кого. А вот мне нужно попытаться найти с ним общий язык и выпросить помощь для Вики. Как это сделать? Сегодня школьные знания всплывали одни за другими, и наперекор моим желаниям автор «Мастера и Маргариты» назидательно напомнил мне: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас». Кажется, это были слова Воланда? Уж кому, как ни дьяволу знать, как не надо поступать с дьяволами. Да и Мино сказал, что Джиён терпеть не может прошений. Как же быть? Растерянность моя не знала предела. Смогу ли я без чьей-либо помощи спасти Вику? Для этого мне надобно спастись самой.
— Как прогулка? — первым нарушил молчание Дракон. — Нормально… — Как успехи? — отложив недокуренную сигарету, он развернулся ко мне. — Ты о Мино? — я задумалась ненадолго и, оттягивая ответ тем, что принялась разбирать сумки, выгружая их в холодильник, попыталась выставить ситуацию в лучшем свете: — Он не воспользовался услугами проститутки, хотя мог. Это считается за достижение? — Если он сделал это из-за тебя, то да, а если потому что не было настроения, то нет, — улыбнулся Джиён. — Причины достоверно я знать не могу, — закрыв холодильник, я осмелилась взглянуть в глаза мужчине. — Когда меня привезли в Сингапур… нас было трое. Одну девушку увезли сразу, а вторую — Вику, отправили вместе со мной в бордель… — Джиён слушал, не перебивая, но и не спрашивая ничего. — Вика… она очень наивная… ещё наивнее меня, пожалуй… — Такое возможно? — ухмылка Джиёна не содержала ехидства. Она была переполнена покровительственным очарованием. Воспринять это как любезный настрой и перейти к переговорам? — Нет, правда, она чистый и невинный человечек, только смиряется со всем быстро… в общем-то, я не знаю, в данных обстоятельствах, хуже это или лучше… Она ранимая и нежная… — К чему ты это всё? — брови Джиёна устремились друг к другу, начертив между собой вертикальную складку. — Я не люблю получать много информации о людях, которых не знаю, и знать не собираюсь. — Она забеременела, там, в борделе. — Его лицо никак не изменилось, не дав мне понять, как он относится к таким новостям. — Я узнала, что по твоим правилам необходимо сделать аборт в таком случае… — Да, — коротко подтвердил он, как печать поставил в конце устава. И снова никакого любопытства, откуда я черпаю сведения? Откуда знаю о Вике? Куда я сейчас ездила с Мино? Он что, и без объяснений всё знает? — Но почему? — А сама как думаешь? — расслабился немного он, посмотрев на плиту. В глазах как будто бы уже пошли другие мысли, о том, чем бы перекусить, выпить ли что-нибудь или велеть мне приготовить что-то. — Я думаю, что это жестоко и несправедливо. — Ты права, и вполне вписывается в жизненные реалии, — расплылся он и, щелкнув пальцами, указал мне на конфорки. — Разогрей чего-нибудь, лень ехать в центр сегодня, думал там пообедать, но перехотел. — Я автоматически подчинилась, принявшись разбираться с едой, но язык мой не успокоился, выражая не менее беспокойные мысли. — Джиён, если ты понимаешь, что это плохо, почему не изменишь хоть что-то? — А для кого это плохо? Разве для меня? Мне нормально, так зачем же я буду вмешиваться и что-то менять? — А разве люди должны вмешиваться только тогда, когда страдают они сами? А как же забота о других? — Мне это несколько чуждо, как ты могла заметить, — честно развел руками он, состроив печальную моську. Мне в очередной раз зазудело по ней влепить. — Да как же так можно? Я не понимаю… — Скорее понимаешь, но не разделяешь моей точки зрения. Понять меня нетрудно. Если ты выучишь слово «выгода», то перестанешь задаваться ненужными вопросами по поводу причин моих поступков. — У меня опускались руки от его мудрствований, но в данный момент приходилось себя пересиливать, чтобы не останавливать готовку. — Выгода… я прекрасно знаю это слово, но тебе не помешало бы выучить слово «любовь». К ближним, к окружающим, к друзьям. Хоть к кому-нибудь! — К себе, — поиграл он бровями, ликуя от своего замечания. — Себя же я люблю? Значит, это чувство мне известно. — А нельзя его попытаться развернуть в других направлениях? — Во-первых, моё чувство к себе огромное, жирное и неподъёмное, разъевшееся за три с лишним десятка лет, поэтому неповоротливое. А во-вторых — зачем? — Чтобы сделать этот мир лучше! — резонно воскликнула я. Для чего люди прикладывают старания на благо общества? Чтобы получать отдачу. Даже эгоисты должны понимать, что вклад в общую копилку оборачивается ответными действиями. Хотя я никогда не рассчитывала на получение чего-либо взамен. Меня воспитали так, что давать нужно бескорыстно, ориентируясь на общечеловеческие ценности, доброту и справедливость. — Лучше? — Джиён облизнул губы, с едким звуком чмокнув ими. Как у многих курильщиков, у него на них видимо оседал никотиновый привкус. Он поднялся, подойдя к плите и встав рядом со мной. Несмотря на совсем небольшое его преобладание в росте — сантиметров пять-шесть, не больше, — я почувствовала то самое подавление, когда рядом находится кто-то очень значимый, известный. Когда стоишь со знаменитостью, допустим, невольно испытываешь мандраж. То же самое произошло сейчас и со мной. — Мне жаль, что у меня под рукой нет географической карты, чтобы на пальцах объяснить тебе то, что ты, видимо, упускаешь из вида. Даша, нас на Земле наплодилось семь с половиной миллиардов. Миллиардов! Эти обожаемые тобой людишки засорили до невозможности употребления несколько водоёмов, вырубили тысячи гектаров леса, осушили благодаря своим ирригационным новаторствам чуть ли не целые моря, на местах которых сейчас пустыни. Погубили несколько видов животных, вымерших безвозвратно, некоторые на грани вымирания. И это при том, что три четверти населения живут на уровне ниже среднего, а половина и вовсе за порогом бедности, в нищете. Ты включила вычислительную машинку в голове? Включай. Сама жизнь на Земле находится под угрозой для удовлетворения потребностей только части людского населения. Относительно небольшой части. Что нужно сделать, чтобы удовлетворить потребности всех и все семь с половиной миллиардов зажили хорошо? — Сглотнув слюну, я вжала голову в плечи. — Я тебя спрашиваю: что будет, если пустить все наши старания на то, чтобы сделать идеально комфортной жизнь абсолютно всем? А для этого нужно будет пускать в ход новые и новые природные ресурсы. Да что там — все ресурсы планеты воо