добные туфли на шпильках и отправиться в место, которое меня не прельщало, но которое необходимо было посетить. Зачем и для чего? Боюсь, ответ на этот вопрос я смогу дать нескоро, когда-нибудь, когда осознаю, что же дала мне поездка и какой в ней был смысл. Заняв vip-кабинку, я, Джиён и Сынхён не оказались в изоляции. К ним то и дело подходили знакомые, друзья, они присаживались и болтали, вставали, уходили, приходили новые, мужчины и девушки, старше и моложе, с наполненными бокалами или сигаретами в руках, азиаты и европейцы, люди тех национальностей, которые я затруднюсь определить расово, что-то вроде индусов или филиппинцев, не знаю. Я вжалась в угол, по одну сторону оградившись ото всех Драконом, а по другую сумочкой, так что ко мне никто не подсел. Да я была им и не нужна, и неизвестна, хотя двоим или троим Джиён успел представить меня, как «свою спутницу». После этого заявления я ловила на себе любопытные и нескромные взгляды. Спиртное, как обычно, лилось щедро, но меня они больше не уговорят присоединиться. Тем более, у меня пост. Пост — это святое, как и вся обрядовая часть религии. Она дисциплинирует, и падение духа начинается в тот момент, когда мы перестаём соблюдать правила. В кабинке со временем стало так накурено, что я, предупредив Джиёна, вышла пройтись, в поисках не задымленных мест. Клуб был не тем, что предыдущий, здесь я ещё не очень ориентировалась. Танцпол не был отделен глухой стеной, и когда я выныривала из нашего укрытия, то шла на уровне с ним, отделенная невысокой оградой площадки, полукругом обводившей зал, где тряслась под музыку людская масса, и заканчивавшаяся таким же полукруглым, но выгнутым в другую сторону, баром. Куда было идти? Я сходила до уборных, докуда ритмы и грохот доносились, ничуть не приглушаясь. Со свежим от мощных кондиционеров воздухом, туалеты однако не были тем уголком, где отдохнула бы моя голова. Её всё равно хотелось сунуть в какой-нибудь вакуум без долбёжки чуждой мне музыки. Все эти бьющие и скрипящие звуки никак не вдохновляли на танцы, и я не понимала, как на это решается такое количество пришедших. Хотя, если приглядеться к их хмельному состоянию, то становилось ясно, что же именно заводит и делает вечер радостным. Горло першило от дыма, которого я наглоталась, захотелось холодной воды, и я двинулась к бару. Бармены не были корейцами, я и поначалу растерялась, получится ли им объяснить, что мне надо? Но вспомнив на английском слова «холодный» и «вода», я увереннее продефилировала до стойки и, забравшись на высокий стул, прокричала их, как можно разборчивее. Улыбаясь, мужчина кивнул мне, что понял и, когда поставил передо мной стакан, где кристально-прозрачным столбом пребывала вода, в которой плавало равноценное ей количество льда, сказал «два доллара», уточнив на пальцах, и всё так же сияя. Посмотрев на стакан с водой, я вдруг осознала, что денег при себе не имею. Стало жутко неудобно. Господи, как я не додумалась попросить у Джиёна хоть немного? «Попросить»! В какое же низкое положение он меня загонял, что я должна вечно просить, упрашивать, умолять… Впрочем, я ощущала себя почему-то берущей взаймы должницей. Словно расплачиваться мне каким-либо образом придётся. Потому и не хотелось, наверное, наращивать кредит. Я уже начала поднимать руку, чтобы отказаться от воды и извиниться, когда рядом со мной сел Джиён и, кивнув бармену на меня, сказал «это со мной». Вопрос снялся сам собой. Никакой оплаты не требуется, всё записывают на счет Дракона, а уж как он расплачивается — я понятия не имею. И расплачивается ли? — Я глазам своим было не поверил, что ты пошла к бару, — ухмыльнулся Джиён, себе попросив порцию джина с тоником. — Но ты, как всегда, верна себе. Пить так и не будешь? — Я же говорила — не могу сейчас. — Нам пришлось слегка наклониться по направлению друг к другу, чтобы не орать. — Жарко? — Да, и накурено. Мне нехорошо от дыма, — призналась я, залакав, как забегавшаяся собака, воду. Джиён взял поданный ему стакан и развернулся лицом к танцполу, замолчав. Я повторила его жест и тоже посмотрела на толпу. Композиция, такое ощущение, никогда не заканчивалась, и была всего одна, но если прислушаться тщательнее, то кое-какие перепады заметить можно было. И всё же это было так неинтересно и примитивно после тех, хотя бы, школьных вечеринок, которые я помнила из ранней юности. Песня от песни отличалась не только музыкой и текстом, но между ними ещё и паузы были, а ещё были медленные композиции, под которые можно было пригласить кого-нибудь. Меня всего однажды приглашал одноклассник, в восьмом классе (а нет, ещё же был выпускной!), а я сама этого никогда не делала, но мои ровесницы пользовались большей популярностью, и сами были куда активнее меня. — Джиён, скажи, для чего ты приезжаешь в клубы? — спросила я у него, и он задумался, не глядя на меня, продолжая с прищуром изучать тряску океана живых тел. Мне на секунду показалось, что он представляет, как они все закидываются в мясорубку и превращаются в фарш, такой у него был взгляд. Не злой, нет, скорее шеф-поварский, сочиняющий, как лучше использовать и приготовить. — Когда как… иногда совмещаю с делами, иногда просто отдыхаю. — Разве тут можно отдохнуть? Голова раскалывается, в глазах рябит. Да после такого отдыха нужно отлеживаться, — смущенно посмеялась я, отставив опустевший стакан. Джиён соизволил повернуть ко мне лицо. — В тишине и покое не всегда получается найти то, что находишь в шуме и толчее. Например, отключиться и не думать ни о чем. К сожалению, я не знаток дзен-буддизма и йоги, и в медитацию погружаться не умею, а от мыслей порой отвлечься хочется. И вся эта мишура переключает лучше, чем уединение на сонном побережье. — Тебе тут не скучно? — Лично мне — да. Я не выдержала бы регулярно посещать такие заведения, и будь моя воля, уехала бы отсюда через полчаса после прибытия. — А почему здесь должно быть скучнее, чем в одиночестве дома? — Он заказал вторую порцию и кивнул мне подбородком на тусовку. — Ты утверждаешь, что любишь ближних своих, однако стремишься держаться подальше от людских скопищ; выпившие и глупые, собравшиеся для того, чтобы найти кого-нибудь, с кем спариться, они тебе неприятны, и ты неуютно чувствуешь себя среди них. Ты хочешь видеть только тех людей, которые правильные, чтобы любить их? Или ты вообще любишь выдуманных, каких-то таких, которых не существует, о которых повествует Ветхий Завет, безгрешных. Кстати о нем, ты хорошо знаешь, что он называет праведностью? Праведный Авраам, который отказался от своей жены Сары, назвав сестрой и отдав фараону, чтобы не отхватить от египтян и получить обеспечение при дворе, а позже согласившийся принести в жертву родного сына. Праведный Моисей, который собрал армию и истребил племя своей жены, которое его приютило и кормило после исхода из Египта лишь за то, что они поклонялись другому Богу. Хорошая плата за гостеприимство, а? Но нет, все помнят только о том, что он получил заповеди! А праведный человек Ной, которого Бог предупредил о потопе, чтобы спасти его праведную семью? Он попытался спасти других людей? Он попытался вразумить их, предупредить? Да он кайфанул, почувствовав свою избранность, стоило представить, что останется чуть ли ни единственным человеком на земле. Но это всё отступление, вернёмся к твоей любви к людям. Так кого же ты любишь? Прихожан церкви, студентов в вузах, деревенских благочестивых тружеников и городских интеллигентов. Но вот же их оборотная сторона, вот те же люди, только в том своём проявлении, которое их раскрывает лучше. Это ведь тот момент, ради которого они учатся и работают, создают вид добропорядочных граждан. На самом деле они зарабатывают и добиваются чего-то, чтобы потом позволять себе всё это и тому подобное: танцы до упада, выпивку, плохо вспоминающиеся от перепития ночи, заграничные приключения (а путешествует большинство в такие места только по той причине, что в незнакомых местах можно ослабить поводок и оторваться так, как хочется, не будучи скомпрометированными перед знакомыми), доступность новых партнеров, свежие ощущения, наркотики ли это или нудистский пляж — не важно. Ты полюби их такими, добровольно окунающимися во все тяжкие.
— Но ты ведь их не любишь никакими… — произнесла я, силясь понять, а ему-то в чем удовольствие присутствовать тут?
— Не люблю, — согласился он. — Но мне нравится наблюдать за ними. Возможно, ты слышала выражение о том, что если хочешь изменить мир — начать надо с себя? — я кивнула. — Так вот, мне кажется, ещё можно сказать, что если хочешь понять себя — пойми этот мир для начала, — Джиён провел большим пальцем по губе, вытерев с неё соскользнувшую каплю джина с тоником. — И ночные клубы — одни из лучших исследовательских лабораторий.
— Ты хочешь сказать, что не понимаешь себя?
— Иногда я способен в этом усомниться. Сомнение — одно из лучших качеств, позволяющих оставаться здравомыслящим. Когда нас настигает стопроцентная уверенность в чем-либо — мы становимся слепы, тупы и глухи.
— Или спокойны. Каждый хочет дойти до чего-то такого, в чем обретет уверенность, почему нет? — мы с Джиёном переглянулись. Он ждал, что ещё я скажу по этому поводу. — Не потому ли все так ищут любви? Любящий человек надежен, как каменная стена. — Каменные стены имеют свойство ветшать и обрушиваться, как и любовь. Так что в любящем человеке надежно всё, кроме самой любви, которая непредсказуемо и внезапно может оборваться в любой момент. — И снова мне нечего было возразить. Я замечала, что когда исчерпываю аргументы, это печалит в большей степени Джиёна, чем меня. Я всего лишь расстраивалась, а он огорчался, пусть и незаметно. Возможно, ещё неделю назад я этого бы не разглядела, но после ежедневного общения с ним начинаешь видеть чуть больше. Не потому ли он никого к себе не подпускал, что всё-таки не был непроницаемым и непобедимым? — И что же, — отвлеклась я от зашедшей в тупик беседы. — Эти просиживания в клубах уже помогли тебе как-то в самопознании? Или пока эксперимент безрезультатен? — Нет, знаешь, когда забывается, для чего вся эта власть и зачем она мне нужна, зачем я добился миллиардов и статуса, то посещение всей этой челяди напоминает, как хорошо, что у меня это всё есть, и я тот, кто есть, а не среди них, где-нибудь вон там, один из намасленных гламурных придурков, который фотографируется с подругами-губы-из-силикона на свой последней модели айфон, чтобы выложить в инстаграм и считать, что он король жизни. А я сижу тут скромненько и думаю, настолько ли меня раздражают подобные ему педиковатые мажоры, чтобы велеть продать в сексуальное рабство какому-нибудь олигарху-пидорасу, или достаточно будет пристрелить его, чтоб не мозолил мне глаза своим насоляренным рылом. — То есть… ты вот так вот… просто из-за того, что тебе что-то не нравится, можешь приказать убить человека, который ни в чем не провинился? А вдруг он добрый и хороший?! — ужаснулась я. Но всё равно посмотрела на того парня, о котором он говорил. Бесперебойно наблюдать за кем-то в толпе было трудно, головы выныривали и прятались обратно, но я разглядела типа, который, если честно, внешне и мне не импонировал, как и его спутницы. Такие же шоколадные от искусственного загара, губы, действительно, были накаченными и слишком вульгарными, платья почти ничего не прикрывали, ну а манеры… трудно судить с расстояния, но, конечно, почему-то вот такой внешний обли