пробормотала вперед: — Хотя нет, знаю. Я здесь по твоему желанию, по твоей прихоти и по твоей воле. Неважно, какая я и кто я. Ты так захотел, и пока тебе будет угодно — это будет продолжаться. Потому что ты умный и сильный. — Ты уверовала в то, что всё решается по моему велению? — Джиён вздохнул. — Нет, Даша, сегодня ночью тебе придётся понять, что ты сама определяешь свою судьбу. Не я, а ты. Иногда удобно снять с себя ответственность и взвалить на того, на ком и так много всего. Если тебе так спокойнее, я даже не буду отнекиваться, я за стольким стою, что одним событием больше, одним меньше — мне всё равно. Но лучше бы было, если бы ты поняла, что только тебе решать, в ад или в рай. Ни бог, ни я, ни все мафиози Азии не смогут сделать выбор за тебя. — Ты сказал, что у меня всего один вариант, — напомнила я. — Даже у одного варианта есть тысяча решений. — Джиён спустил ноги с кровати и встал. — Сваришь кофе? — Может, перестанем переводить продукт? Тебе опять не понравится. К чему это? Давай ты сам приготовишь себе кофе, я заварю себе сама чай. — Если я всё сделаю себе сам, и ты всё сделаешь себе сама, то зачем мы друг другу? — прищурился он, сунув руки в карманы цветастых шортов, и, пошевелив в них пальцами, звякнул своими перстнями о ключи и постукал ими о телефон. Хороший вопрос. Я давно им задаюсь. Мне он нужен для того, чтобы вернуться домой, без него я вряд ли сумею, а вот зачем ему я? Для забавы? Иных мотивов нет. — А зачем друг другу люди, которые делают что-то, что не нравится их спутникам? — спросила я, надеясь получить у него какую-нибудь подсказку, помощь для движения в какую-либо сторону. — Ты считаешь, что приятнее и интереснее рядом тот, кто всегда всё делает правильно и удовлетворяет вкусам и потребностям? — мужчина посмеялся. — Не знаю, Даша, не знаю, но могу сказать только одно: в этом твоём вопросе чувствуется отсутствие опыта, неосознанность того, что такое отношения, что такое взаимосвязь. Вот, взять тебя с твоими братьями. Вы любите всё-всё одинаковое? — я покачала головой. — Так что же, вы не выносите друг друга? Нет же, любите. Ты можешь придраться к ним, они к тебе, вы можете поругаться или покричать, но это не сделает вас врагами или чужими, не так ли? — я кивнула. Джиён вдруг закончил неожиданно: — Можешь не варить мне кофе, но тогда я не сяду в автобус. Приподняв брови, я удивилась, что он всё-таки принял это к сведению и готов на эксперимент. Что ж, ради такого, пожалуй, я вытерплю очередную критику к очередной попытке сварить идеальный напиток для Дракона. И, разумеется, он его раскритиковал, после чего я, быстро приняв душ, спустилась во двор, где он ждал меня в машине, и мы поехали к ближайшей автобусной остановке, чтобы Джиён вспомнил, что такое простые обыватели, горожане, подданные короля. Высмотрев самый длинный маршрут чуть ли ни через весь Сингапур, мы погрузились вместе с парочкой пенсионерок, работяг, школьников и студентов, а на следующей остановке, когда внутрь забралась мать с маленьким ребенком, я велела Джиёну уступить им место. Мы встали вдвоём и поехали стоя. Мне было забавно и интересно смотреть, как этот сингапурский монстр, беспощадный злодей и миллионер качается в душном салоне вместе с простыми смертными, и косится на меня так, будто пристрелит в конце пути. — Объясни, зачем уступать старушкам и этим мамашам? — придержавшись за поручень, прошептал мне Дракон. Мы говорили на корейском, которого большинство сингапурцев не знало, но главарь мафии привык чаще говорить доверительно, словно по секрету, поэтому понизил голос. — Дань уважения возрасту и материнству. — Странно, это же такая прописная истина! Почему он и её не принимает? — А за что их уважать? Вот скажи, ты смотришь вон на ту старую развалину, и что ты видишь? — Чью-то бабушку, — пожала я плечами. — И что дальше? Это подвиг? Геройство? А что, если она работала проституткой, которых ты так не любишь? Жила за счет любовников, пока была молодой и красивой, развлекалась, спала за деньги, потом состарилась, не перетрудившись, и теперь едет прикупить себе витаминов в виде фруктов, чтоб поддержать своё здоровье. Я должен ей уступить? Или другой сценарий: лет в двадцать она вышла замуж, чтобы не работать, родила ребенка или двух, занималась ими, не сильно напрягаясь, не любя особо ни их, ни мужа, лишь бы быть ленивой домохозяйкой, до сих пор ещё не вдова, и теперь едет навестить уже подрастающих внуков. За что мне уважать этого человека? За то, что он ничего не сделал и всего лишь пожил подольше меня? Я прожил больше тебя на двенадцать лет, но только потому, что я не отвечаю твоим моральным требованиям, ты считаешь меня ужасным. А что ты знаешь об этой бабуле? — Ты не отучишь меня уступать старикам места, — настойчиво поводила я носом, держась за вертикальную перекладину. Мы с Джиёном ещё немного поприрекались по поводу достойных уважения, после чего переключились на обсуждение проезжаемых нами улиц. За окнами то и дело проскакивало то, что вызывало во мне любопытство, я спрашивала об этом у собеседника, но, как чаще оказывалось, он мало что знал об окружающем его крае. В отличие от Мино, Джиёну было всё равно на ту или иную легенду, историю холма, дворца или ещё чего-то, зато все бизнес-организации, клубы и рестораны он мне перечислял быстро, без запинок, зная о них, похоже, всё, от имени владельца и номера его кредитной карты до лучшего вина, что там могут подать. Где-то через час с лишним мы вернулись к машине и, покатавшись недолго уже на ней, забрели обедать. Официантка сияла нам подобострастной улыбкой, явно зная, кто перед ней, и спешила, как на крыльях ветра, приносить блюда и предугадывать наши желания. В настроении Джиёна я почувствовала перемену, но никак не могла угадать, в какой момент она произошла. Но это случилось ещё в автобусе. Изредка, за всё то время, что я жила у него, он становился вот таким… отстраненным, что ли. Это всего второй или третий раз, когда он перестаёт таинственно ухмыляться, бросать на меня многозначительные взгляды, говорить умные вещи. Просто замолкает и становится таким… даже не выжатым, нет. И не уставшим, хотя что-то от этого есть. Джиён выглядит безразличным, но не пугающе, а слишком по-человечески сдувшимся, как бывает с каждым в конце тяжелой рабочей недели. Кто-то утомляется, кто-то загружается какими-то проблемами, а кто-то, не устав и хорошо отработав, вдруг теряет смысл того, чем занимался до этого все дни. Вот что-то такое я видела и в Драконе. — О чем ты думаешь? — решилась спросить я, чтобы узнать наверняка. — Почему тебе интересно? — сразу же вернулся привычный мне Джиён. Ухмылка и попытка найти в кармане зажигалку. Тщетная. Ха-ха. Прекрати сарказм, Даша, ты вообще пьёшь вино. Уже который день, как аперитив. — Я заметила перемену настроения, и хочу узнать, что её вызвало, — ещё откровеннее сказала я. — Я думал о разнице в возрасте. — Я оценила, сделав уголками губ характерное движение вниз. Да-да, точно, он глубже стал уходить в это равнодушное состояние после того, как произнес, что между нами, мной и им, двенадцать лет. — Ты опять думаешь о времени и о том, что не в силах остановить его или поймать? — Джиён расплылся лениво. — Нет, в этот раз я думаю не об этом. Мне показалось безумно глупым, что я, человек настолько более взрослый, рисуюсь и пытаюсь соответствовать своему возрасту в твоих глазах, хотя обычно дурачусь, как незрелый идиот. Согласись, тебе ведь кажется, что я солидный и выдержанный бандюган, который всегда вот такой? — Я предпочла тотчас занять рот куском красной рыбы, чтобы не отвечать, а иметь возможность рассудить. Джиён покачал головой. — Я ведь не таков. Знаешь, как я себя веду обычно? Матерюсь через слово, никаких вот этих культурных речей не толкаю… я либо быстро и нервно решаю деловые вопросы, либо оттягиваюсь с Сынхёном, Тэяном или другими приятелями, напиваясь и вставая на уши. Или мы наоборот упарываемся травкой и нудим часами, пока не отпустит. Я всё пытаюсь показать тебе себя настоящего, но настоящий я по-прежнему не это. Я задался целью при тебе сдерживаться, и, даже когда меня что-то злит — сдерживаюсь. Я могу это делать и с другими, но не делаю, потому что не хочется, и тогда я могу покричать, наговорить гадостей, послать… А с женщинами я ещё и сплю. Собственно, кроме как за этим процессом они редко меня как-либо видят, я стараюсь их сбагрить побыстрее, чтобы не умереть со скуки. И я вот думаю, почему же мне на самом деле с тобой ещё не скучно? Потому что мы не переспали, и я не потерял интереса, или потому что сам себе дал установку поставить увлекательный спектакль, в котором приятно участвовать? Или есть что-то третье? — То есть, — растерялась я. — Тебе со мной может быть неинтересно, но ты сам себе внушил, что весело, и это становится действительно так? — Он кивнул. — Или всё-таки причиной веселья, действительно, могу быть я… как же узнать, что есть истина? Не переспать же? — напряглась я. — Нет, я подозреваю, что есть другой способ, — Джиён улыбнулся, окончательно отделавшись от того состояния, в которое погрузился в автобусе. — Но не будем об этом. Вот видишь, каким я скучным могу быть? Настолько тошным, что даже сам перестаю понимать, о чем я рассуждаю. — Мне сложнее представить, что ты можешь орать или впадать в истерику, — хихикнула я. — Это возможно? — Возможно, но поверь, этого лучше не видеть, — произнес он так убедительно, что я приняла к сведению. Если человек во вполне благом настроении может приказывать казнить, то на что он способен в гневе? Вернувшись в особняк, мы провели там некоторое время, и Джиён вновь пришёл ко мне, но теперь постучавшись и попросив, чтобы я начинала собираться в клуб, на вечеринку, ведь нам ещё нужно было заехать в салон красоты. Я достала купленные вчера вещи, что превращали меня на вид в профессиональную путану. Но деваться некуда, пусть будет так. Натянув шорты, ботфорты, развратный топ, я была готова. Джиён надел рубашку на выпуск, светлые джинсы и, подав мне руку, повёз меня к мастерам визажистского искусства. Когда я увидела себя в зеркале, то сама обомлела. Это была не я — другая, чужая, незнакомая девушка с огромными блестящими глазами, вокруг которых подводка и темные тени создавали ощущение похотливого взгляда. У меня не могло быть похотливого взгляда! Но эти стрелки, и выведенные брови, затемненные карандашом, и яркие губы — всё смотрелось одновременно вульгарно-призывным и неприступно-гордым. Я не знаю, как удалось создать подобный образ талантливому гримеру, но он произвел впечатление даже на меня. Прическу мне уложили тоже восхитительную. Собственно, волосы оставили распущенными, только придали объём у корней и крупными волнами накрутили, завив концы в естественном стиле. Я и нравилась себе, и казалась отталкивающей, но лучшей оценкой был взгляд Джиёна, который, не сказав ничего, вновь подал мне руку, чтобы я не упала с высоченных каблуков. Я снова стала выше него, но он и не заметил этого. Мы отразились в витрине, когда вышли, и мне в голову откуда-то пришла мысль, что я, как девушка, красивее, чем Джиён, как мужчина. Ещё со школы одноклассницы завидовали густоте моих волос, у меня была, как я сейчас увидела, стройная фигура, а в таком наряде я и вовсе бросалась в глаза. А что же Дракон? Невысокий, для мужчины щупловатый и неприметный, с харизмой в лице, но не более. И всё-таки, он весомее меня, я ничто по сравнению с ним, пусть даже прохожие пялятся на меня, а его и не замечают. Как это