Маннергейм прекрасно понимал это. Понимал он и то, что при желании мог бы сыграть значительную роль в Гражданской войне. Финский регент продолжал поддерживать контакты с представителями российских «белых». Большинство из них были его давними и хорошими знакомыми, однако переговорам это помогало слабо. Маннергейм показывал, что совершенно не прочь взять Петроград, однако требовал взамен чего-нибудь весомого. Пока противники большевиков не согласятся признать Финляндию независимой окончательно и бесповоротно, никакой помощи они от бывшего сослуживца не дождутся. Бескорыстно бороться против Ленина во имя России Маннергейм вовсе не собирался. Это была мудрая позиция – разумеется, если мы говорим о финском государственном деятеле, а не о русском патриоте, каким его пытаются представить некоторые.
Весной 1919 года шли напряженные переговоры с Юденичем, который тем временем стал командующим Северо-Западной армией «белых» и готовился к очередному походу на Петроград. Видимо, до белого генерала постепенно начала доходить простая истина: в одиночку ему «колыбель революции» не по зубам. 19 июня был составлен проект договора, в соответствии с которым в обмен на захват финнами Петрограда Юденич обещал признание независимости Финляндии и признавал право на самоопределение населения Восточной Карелии (включая Олонец). Практически одновременно Маннергейм вел переговоры с Миллером, руководившим «белыми» на Русском Севере. Условия помощи были те же, что и в случае с Юденичем, плюс к ним добавлялся порт на Ледовитом океане (в районе Печенги). Казалось, можно снаряжать армию в поход (в успехе которого Маннергейм не сомневался), однако на его пути встали три крупные силы.
Первой было финское правительство. Маннергейм, хотя и сосредоточил в своих руках обширные полномочия, все же не был полновластным диктатором. Финские политики резонно полагали, что главное – это обустроить собственный дом, а лезть на Петроград совершенно незачем. Кроме того, они опасались, что успешный поход против большевиков позволит Маннергейму сосредоточить в своих руках еще больше власти.
Второй силой были державы Антанты. Здесь на Финляндию, недавнего сателлита побежденной Германии, все еще смотрели с некоторым подозрением. Ее чрезмерное усиление считали опасным. Кроме того, в Лондоне и в Париже не хотели конфликта с «белыми» по вопросу финской независимости.
И, наконец, третьей силой был адмирал Колчак, не желавший отказываться от идеи «единой и неделимой России». Недавно установленная в Петербурге мемориальная доска Колчаку вызвала новый виток споров в российском обществе; однако, как бы то ни было, у адмирала гораздо больше прав считаться патриотом, чем у шведского ландскнехта на русской службе, коим, если говорить откровенно, и являлся Маннергейм.
Впрочем, совсем отказываться от помощи финнов Колчак не планировал. Он просто не хотел давать им никаких обещаний. Попытки перехитрить друг друга продолжались несколько недель и окончились ничем. Правда, накануне президентских выборов в июле 1919 года Маннергейм всерьез рассматривал возможность установления диктатуры и похода на Петроград по собственной инициативе, во имя расширения Великой Финляндии. Однако даже у сторонников регента эта идея встретила довольно прохладный прием.
Здесь необходимо еще раз подчеркнуть: планируя поход на Петроград, Маннергейм собирался сделать это вовсе не из любви к России. Россия была для него теперь врагом, финская независимость – основной целью. Даже если бы каким-то чудом Николай II или его наследник вернулся на царский трон, это мало что изменило бы в позиции финского лидера. Как пишет Вейо Мери, «Финляндия должна была получить конкретную пользу от этой операции, чтобы пойти на нее. Россия, которой Финляндия окажет столь огромную услугу, окажется в великом долгу перед ней и навечно признает независимость Финляндии. Финляндцы купились на мысль о возможности одновременно присоединить и принадлежавшую России Восточную Карелию. Но мотивировка Маннергейма была не только тактической уловкой. Он хорошо знал истинную мощь России и уже в 1918 году думал о той великой державе, что вновь поднимется из руин. Кроме того, ему было известно, что в России вряд ли кто-нибудь согласится на отделение Финляндии. Поэтому Россию надо вынудить пойти на компромисс, представить выгоду как цену за выгоду». Лошадиный торг, не более того. Just business.
В своих мемуарах Маннергейм утверждал, что всегда был сторонником борьбы с большевизмом. Вину за то, что помощь «белым» так и не была оказана, он старался свалить на кого-нибудь другого, например на своих преемников у власти. «Я считал, что Финляндия, так же как и Польша, не имела причин оставаться в стороне от общей борьбы против большевиков. Участие в военных действиях, которые для Финляндии могли бы ограничиться захватом Петрограда, создавало предпосылки для прихода в России к власти твердого и здравомыслящего правительства, и такая „услуга“ стала бы основой для будущих дружеских отношений. Если сосед, который долго жил под гнетом России, был готов оказать ей рыцарскую помощь, это могло считаться высоким поступком. Я был твердо убежден, что до тех пор, пока правительство большевиков остается у власти, ситуация в России чревата опасными последствиями для всего мира, в первую очередь для Финляндии: чума, идущая с Востока, могла оказаться заразительной. Нельзя было терять ни минуты». На практике же Маннергейм не пошевелил пальцем, чтобы помочь «белым» – по крайней мере, пока они не были готовы согласиться на его условия.
В конце июля президентом Финляндии был избран Каарло Юхо Стольберг. Финские парламентарии признавали заслуги Маннергейма, но не хотели видеть главой своего государства шведского аристократа с диктаторскими замашками. Разочарованно пожав плечами, офицер с безупречной выправкой немедленно удалился в милый его сердцу Париж. Не оставаться же, в самом деле, в этой дикой холодной Финляндии?
После отъезда Маннергейма вялотекущий советско-финский конфликт продолжался. Финская сторона активно использовала такой прием, как создание марионеточных государств. Так, на Карельском перешейке севернее Петрограда была создана крошечная республика Северная Ингрия. Ее флаг, кстати, до сих пор использует группа «ингерманландцев» – петербургских националистов-маргиналов, выступающих за отделение Питера от России и выбор им «европейского пути». Несколько более серьезную силу представляло собой Временное правительство Карелии, базировавшееся в Ухте (ныне Калевала) под финским покровительством. Однако в октябре 1920 года финны, так и не добившись военного успеха и опасаясь втягивания в затяжную войну с победившей в Гражданской войне Советской Россией, предпочли заключить Тартуский мирный договор. Еще одна попытка отхватить кусок карельской территории была предпринята финнами в конце 1921 – начале 1922 года, однако и она успехом не увенчалась.
Это, строго говоря, происходило уже без прямого участия Маннергейма, однако являлось прямым продолжением начатой им политики и воплощением в жизнь его идей. Не случайно осенью 1919 года Маннергейм отправил из Парижа в Хельсинки письмо, текст которого целиком приводит в своих мемуарах:
«Господин президент! В тот момент, когда народ Финляндии стоит перед решениями, которые определят его будущее, я считаю своей патриотической обязанностью публично высказать твердое убеждение, к которому я пришел, тщательно изучив реальную ситуацию и общественное мнение в Париже и Лондоне. Развитие событий, по всей видимости, последний раз дает нашему народу возможность принять участие в решающем сражении против самой жестокой деспотии, какую только знал мир. Относительно малыми силами мы сможем обезопасить нашу свободу, обеспечить нашей молодой республике спокойное и счастливое будущее и доказать всему миру суверенитет государства Финляндии, что отвечает общим европейским интересам.
Никто из политиков не сомневается, что поражение советской власти только вопрос времени. Все европейское общество уверено, что судьба Петрограда находится в руках Финляндии. Освобождение Петрограда – это не чисто финско-русский вопрос, это всемирный вопрос окончательного мира. Если Петроград будет захвачен без нашей помощи, перед всем миром встанет проблема создания будущих отношений между нашей страной и ее восточным соседом… Если белые войска, сражающиеся сейчас под Петроградом, будут разбиты, то в этом окажемся виноватыми мы. Уже сейчас раздаются голоса, что Финляндия избежала вторжения большевиков только за счет того, что русские белые армии ведут бои далеко на юге и востоке.
Советское правительство знает, что сейчас армия Финляндии может решить судьбу Петрограда. Но если это правительство окрепнет, оно, без всякого сомнения, направит против нас свою гегемонию. Заключение мира с большевиками поставит нас в один с ними ряд в глазах мировой общественности и не даст ничего, кроме ложных надежд на будущее. Если мы предоставим русским белым силам оружие и военное снаряжение, которое мы добыли с таким трудом, это лишь самое время, когда мы должны быть готовы всеми силами защищать наши права. Но если вместо этого мы сами примем участие в военных действиях, то получим гарантии, что наш голос будет услышан в международном сообществе, и тем самым мы предопределим нашему народу прочное и уважительное международное положение.
Взгляды всего мира обращены на нас, и все друзья Финляндии беспокойно спрашивают: сможем ли мы, считающие себя свободным народом, внести свой вклад в достижение мира в Европе? Спрашивают: сможет ли наш народ, который год назад, будучи на грани поражения, просил их о помощи, отказать им в той просьбе, с которой они обратились к нам сейчас? Те решения, которые будут приняты в ближайшее время, покажут, сможет ли будущий мир обвинить наш героический народ в том, что он трусливо отказался от обязанности, которой требуют интересы всего человечества и забота о его собственном благе».
Почему Маннергейм столь горячо отстаивал решение, против которого сам же недавно выступал? На этот вопрос может быть несколько ответов. Наиболее очевидный – если бы Финляндия вступила в войну против Советской России, это практически гарантированно обеспечивало бы Маннергейма должностью главнокомандующего и, следовательно, практически всей полнотой власти. Выставленный «в дверь», он планировал вернуться «в окно». И опять же обратим внимание: в своем пространном письме Маннергейм ничего не говорит о «спасении России» и тому подобных вещах. Он говорит об интересах финских – и всего человечества, всей Европы, в состав которой он Россию, по всей видимости, не включает. Россия ему в лучшем случае безразлична. В конце 1919 года он отправился в Польшу – договариваться о совместных действиях против России с Пилсудским. Правда, никаких реальных полномочий для этого он не имел и действовал как частное лицо.