Сергей Леопольдович ЛеонтьевМаньякРоман
Пролог
1981 год, город С.
Весна пришла, как всегда, неожиданно. Еще ночью столбик термометра за окном опускался до минус двенадцати. А днем, как уверял Павел Геннадьевич, степенный, предпенсионного возраста водитель, было не меньше плюс пятнадцати в тени. Метеонаблюдениям Павла Геннадьевича Андрей доверял. Тот был завзятым садоводом, и от капризов погоды на его шести сотках в садоводческом товариществе слишком многое зависело. Но и без показаний термометра на улице чувствовалось апрельское тепло. Хотя до конца марта еще оставалось целых четыре дня. Метровые сугробы стремительно чернели и оседали. По дорогам и тротуарам весело бежали ручьи, соединяясь в бурлящие речки. Дворы домов моментально стали непроезжими, и Андрей с Оксаной добирались до подъездов пешком, стараясь обходить месиво из подтаявшего снега и грязи. Оксана переживала за свои югославские зимние сапожки, приобретенные в прошлом году в магазине для новобрачных. Купленные там же пижонские гэдээровские полуботинки Андрея для русской весны вообще не годились, и, поднимаясь в квартиру, доктор останавливался на лестнице, чтобы вылить из обуви воду.
Но настроение все равно было весеннее, радостное, под стать сиявшему над городом солнцу. Казалось, что вместе с темными зимними ночами, пронизывающими ветрами и злыми морозами уйдут в прошлое все тревоги и волнения и впереди их с Оксаной ждет только хорошее.
«Надо заканчивать с расследованиями», — думал Андрей, пока Павел Геннадьевич неспешно вел машину на очередной адрес, ругаясь на городские власти, для которых оттепель, как обычно, наступила внезапно, поэтому снег с обочин вывезти не успели.
— Теперь грязища начнется, «карету», — так водитель называл вверенный ему санитарный автомобиль, — надо будет каждый день по два раза мыть!
Андрей слушал вполуха, кивал головой и думал, что хватит им с Николаем играть в сыщиков, пора остепениться.
«Ты теперь человек семейный, жена на шестой курс переходит, скоро можно и о ребенке подумать. Вот и Коля с Мариной уже о ребенке поговаривают».
В январе Коля с Мариной сыграли свадьбу. Праздник Неодинокий устроил в родной Николаевке, с деревенским размахом: жареным поросенком, томленными в сметане карасями, самогоном, грибочками, разносолами, гармонистом и катанием на тройке. Школьник Вовка под руководством Андрея запустил на свадьбе фейерверк собственного изготовления, после чего его авторитет в глазах николаевских пацанов поднялся на недосягаемый уровень. Правда, участковый Митрич ворчал, что так и избу спалить недолго. Но участковому налили стакан самогонки, и он отвлекся.
Вскоре после свадьбы Марина уволилась из роты охраны, переехала в город к Николаю и готовилась к поступлению в юридический институт. Коля выглядел абсолютно счастливым и однажды признался Андрею, что был полным дураком, когда не послушал друга и поперся на эту чертову Лысую горку[1]. Летом, скорый приход которого обещал сегодняшний день, друзья планировали взять отпуск и махнуть на машине в Крым…
— Все, дальше не проеду, — сказал Павел Геннадьевич, тормозя, — иначе застряну, толкать придется.
Толкать машину в грязи совершенно не хотелось. Андрей вышел, взял в салоне тяжелый ящик-укладку.
— Может, посидишь? — предложил он Оксане. — Я один схожу. Чего тебе лишний раз грязь месить.
Настырная студентка с копной каштановых волос и лукавой хитринкой в больших зеленых глазах, пришедшая три года назад на практику в бригаду Сергеева, прошлым летом стала его женой. Андрей с тревогой ждал, когда семейный быт начнет потихоньку разъедать отношения и убивать чувства, о чем снисходительно рассуждали умудренные жизнью старшие товарищи, и с радостью обнаруживал, как, напротив, с каждым днем открывает в себе все новые и новые грани влюбленности. Сейчас был период особой нежности и заботы. Андрею хотелось защитить самого дорогого человека от всех жизненных невзгод. Он даже подумывал предложить Оксане уйти со скорой, перевестись на более спокойную работу в стационар. Сегодня он физически страдал, видя, как проваливается девушка в глубокие, покрытые коварным ледком лужи, как морщится и прикусывает губу, когда ледяная вода заливается в сапожки…
Оксана посмотрела на квиток вызова.
— Женщина, двадцать девять лет, без сознания…
— Наверняка ничего серьезного, — сказал Андрей, — обморок или вегетососудистая дистония. Точно не инсульт, я один прекрасно справлюсь.
— Нет, — вздохнула Оксана, — пойду с тобой. Все равно ноги уже мокрые. Вдвоем быстрее, потом обедать поедем. Кушать ужасно хочется.
Скользя и оступаясь, они пробрались во двор панельной пятиэтажки. Первое, что увидел во дворе Андрей, был милицейский патрульный автомобиль с включенной мигалкой. Машина стояла около подъезда, где, судя по нумерации, находилась нужная им восьмая квартира.
«Что за ерунда, — подумал Андрей. — При чем здесь милиция?»
— Посмотри, — он повернулся к Оксане, — кто скорую вызвал?
— Сосед, Иванов Иван Иванович, — сказала Оксана, разглядывая квиток. — Квартира не указана.
Иванов, Петров, Сидоров — распространенные, безликие русские фамилии. Да еще Иван Иванович. Звонивший наверняка солгал, но зачем? Это было непонятно и тревожно. Накатило дурное предчувствие, у Андрея нехорошо заныло под ложечкой, весеннее радостное настроение растаяло, словно снеговик под лучами июльского солнца. Они зашли в подъезд, показавшийся особенно темным и мрачным после яркого солнечного света, поднялись на второй этаж. В дверях восьмой квартиры стоял мрачный сержант.
— Зачем приехали? — вместо приветствия спросил сержант.
— Как это зачем?! — возмутилась Оксана и помахала квитком. — У нас вызов.
— Нечего вам тут делать.
— Мы обязаны провести осмотр, раз приехали, — миролюбиво сказал Андрей.
— Ну смотрите, дело ваше. — Сержант пожал плечами. — Только ты, доктор, один зайди.
— Почему? — удивился Андрей.
— Ей, — сержант кивнул на Оксану, — лучше этого не видеть.
— Ну вот еще, — дернула плечом Оксана, — вы даже представить себе не можете, что мне приходилось видеть!
Сержант ничего не ответил, только снова пожал плечами, сплюнул на пол и освободил проход.
Они вошли, остановились в маленькой прихожей.
— Направо, по коридору, в комнате, — донеслось сзади. — Руками ничего не трогайте.
Андрей сделал два шага по короткому коридору и повернул в комнату. За его спиной вскрикнула Оксана. Сержант был прав — лучше бы она этого не видела.
Часть 1Дело дураков
При схожести в манерах, поведении и проблемах в формирования личности каждый из «серийников» сугубо индивидуален, у всех свои особенности убийств.
Глава 1
«24 октября 1979 года из медико-санитарной части следственного изолятора города С., убив двоих охранников и санитара, совершил побег бывший сотрудник Карагандинского областного управления МВД подполковник Калиев А. И. Примите срочные меры к установлению местонахождения и задержанию. Вооружен, при задержании представляет особую опасность».
— Стой спокойно, не вертись, — приговаривала бабушка, в очередной раз смазывая кривящемуся и шипящему от боли Сашке ссадины и царапины, — йода на тебя не напасешься, весь в отца пошел, такой же сорванец, хорошо хоть заживает все как на собаке.
Была такая особенность организма у Калиева — что в детстве-юности, что теперь, в возрасте за сорок — бытовые и служебные раны и травмы на нем заживали удивительно быстро. Врачи в милицейском госпитале, куда его однажды доставили с ножевым ранением, полученным при задержании опасного бандита, только недоуменно качали головами и пожимали плечами. Пациент, на которого лечащий врач уже заготовил посмертный эпикриз, через несколько дней бодро бегал по коридорам больницы. А войди лезвие ножа сантиметром левее — и до операционного стола тогда еще старшего лейтенанта милиции Калиева не довезли бы…
Рана на голове, полученная от удара кувшином с водой, когда он спустился в погреб за вредной девчонкой[2], медицинского вмешательства не потребовала. Застрявшую под правой лопаткой пулю без осложнений извлекли, второе сквозное ранение, вопреки прогнозам, не воспалилось и не нагноилось. Дело шло к выписке и переводу из медсанчасти в следственный изолятор КГБ, что в планы бывшего подполковника не входило. Сделать оттуда рывок[3] будет куда как сложнее. А то, что его переведут именно в комитетский изолятор, Калиев не сомневался. Следователь, приходивший допрашивать, сунул под нос раненому конторскую ксиву[4]. Значит, дело ведет Комитет.
Загорая на койке, Калиев старался не тратить нервы на бессмысленные переживания по поводу своего провала. Зудела, конечно, неприятной бормашиной в голове мысль о том, что его, матерого волкодава, не одну пару башмаков на земле истоптавшего, с которым боялись связываться отпетые налетчики и убийцы, переиграли какие-то ботаники-докторишки. Но недаром говорится: «И на старуху бывает проруха». От ошибок никто не застрахован. Разбор полетов и наказание виновных — это позже, на воле. А сейчас главная задача — тихо, не пыля, покинуть данное гостеприимное учреждение. Потому как снисхождения от суда с его-то послужным списком ждать глупо и светит ему вышка[5], без вариантов.
Мясницкая[6]