В голове мелькнуло: они не просто броня – они такой же пехотный отряд, как и мы, только лучше. К тому же другой школы. Другой войны.
- Контакт! – крикнул Шестой.
Выстрелы вспыхнули почти одновременно – но всё шло не так. Мы били – они парировали. Щиты, встроенные в наручи, отводили пули. Один из врагов откатился вбок, в то время как второй – двинулся вперёд рывком, почти исчезнув с глаз.
- Пятый! – закричал кто-то.
Не успели. Один из чужих срезал Пятого снизу-вверх клинком, который вышел из предплечья бронескафа. Без крика, без замаха. Просто – чисто, эффективно, холодно, что само по себе много говорило об уровне этого оружия. Пятый рухнул, броня развалилась, внутренности вывалились наружу – запах железа, крови, расплавленного пластика.
- Восемь! Спина!
Но и Восьмого не успели прикрыть. Один из противников вышел из мёртвой зоны, разрезав воздух чем-то вроде энергетического дротика, который свернул ему шею с одного попадания. Он упал, даже не выронив автомат.
Я стрелял – до щелчка, пока индикатор не мигнул красным, безысходным. Шестой бросил в проход последнюю фугаску, но она только отбросила одного – не убила. Они стали быстрее. Хитрее. Опаснее.
Они двигались слаженно, как одна машина. Трое в броне, матово-чёрной, сегментной, с рунами вместо номеров, без опознавательных знаков. Наступали с равной уверенностью, словно каждое их движение давно прописано в инструкциях. Как будто не они, а мы вторглись туда, где они уже сто раз оттачивали каждый угол, каждую реакцию.
Мы остались вдвоём. Я и Шестой. Все остальные либо убиты, либо... нет, все убиты. Была команда, был отряд. Сейчас – только двое. И трое противников.
Едва держал дыхание. Вкус озона на губах, кровь внутри шлема — прикусил язык, даже не заметил.
- Ближе не подпускать! – рявкнул, но голос сорвался.
- Кончились патроны! – бросил Шестой.
В общем, чхал он на мой приказ. Но и у меня – та же картина. Индикаторы гасли, автоматы — мёртвые. Заряды отработаны. Всё, что осталось – нож. Стандартный, пехотный. Ничего особенного. И вес. В теле. В руках. В шее.
- Врукопашную? – спросил он, и на секунду в голосе мелькнуло что-то человеческое.
Что тут ответить? Посмотрел на своих противников. Они уже перестроились, стали расходиться, прикрывая друг другу фланги. Один опустился ниже, второй зашёл чуть сзади, третий – держал нас в фокусе.
– Идём.
Больше не было слов. Мы бросились вперёд, как в шторм. Малюсенький такой…. Каждый удар был рефлексом. Пластина о пластину, резкий визг стали, ломкий скрежет по шлему. Первый противник оказался ближе, чем рассчитывал – пропустил его выпадающий удар, клинок скользнул по боковому креплению и выбил из руки нож.
Рванулся вперёд, сбив его корпусом, и врезал – кулаком, коленом, плечом. Он ответил тем же. Не терял равновесия. Удар в грудь – отступил на шаг. Второй сразу подался на помощь. Но Шестой поднырнул, вцепился тому в ноги и сбил. Тут же прыгнул, ударил по горлу первого. Не пробил, но успел вжать в шлем перочинный аварийный клинок, что был у меня за голеностопом. Рывок – и шлем дал трещину.
Противник отшатнулся. Упал. Сразу же набросился, колотя всем, что было. Пока не замер. Не шевелился.
- Один! – крикнул или скорее прохрипел.
Первый удар – Шестому по корпусу. Он поймал клинок плечом, вывернулся, вставил свой нож между пластинами врага – и вдавил по самую рукоять. Крови не было. Только искры. И трещина на визоре. Противник дрогнул – но уже тянул следующий клинок.
Шестой отлетел от второго, перекувырнулся, врезал в грудь. Тот сделал шаг вперёд и, несмотря на урон, вонзил короткий штык ему в живот.
Шестой отшвырнул его и тут же получил удар в бедро. Противник собирался добить, но успел прыгнуть на него сзади, отрубив внешнюю часть шлема. Под ним – не человек. Или не совсем. Плоть и металл. Живое и мёртвое.
Голова противника дёрнулась, он осел. Второй. Живой. До последнего. Но мёртвый.
- Остался один! – выдохнул я.
Третий молчал. Он смотрел. Потом шагнул. И мы оба поняли – в рукопашной нам его не взять. Не так, как было. Он был быстрее. И ждал.
- Уходим! – сказал Шестой, рванув меня за плечо.
Позади – сдвинулась панель. Новый проход. Кто-то активировал его. Может перегрузка, может мы сами – при ударе по элементам управления.
Неважно.
Мы метнулись в тоннель. Последний противник не гнался. Он стоял. Смотрел. Вряд ли из жалости. Скорее – как охотник, у которого добыча ушла в чащу и которую придётся догонять. Куда мы денемся с подводной лодки-то? А космический корабль по сути она и есть.
Проход оказался длинным. Коридор с закруглёнными стенами, белёсый свет от скрытых панелей, вибрация под ногами. Тело корабля – жилое, но сейчас — словно приоткрывшее свою вену. Мы почти ползли. Спиной к спине.
- Ты как? – спросил, скользнув взглядом на интерфейс Шестого.
- Кровотечение. Жив. До следующей драки – точно.
Промолчал в ответ.
- Слушай, командир… – начал он, потом сплюнул кровь в шлем. – Это были не дроны. Это… такие же, как мы. Живые. В броне. Умные.
- Не совсем. Последний был киборгом.
Шли мы долго. Коридор не менялся – ни цвета, ни формы, ни освещения. Те же белёсые панели, ровный, мягкий свет из потолка, будто через ткань, и тишина, в которой всё громче звучало собственное дыхание, шаги, потрескивание брони и моё сердце. Или не сердце – может, что-то глубже. И он нас уводил в неизвестность, куда-то далеко в сторону от нашей первоначальной цели.
Мы шли спина к спине. Не из красивого жеста – из необходимости. После того, что мы только что пережили, уже не был уверен, что вообще дойду куда-то. Сначала шаг, потом второй. Тело шло. Мысли – нет.
Шестой слегка хромал. Его нога – та, в которую воткнули штык – не гнулась как надо. Но он держался. Мы все так учились: пока можешь идти, иди. Пока можешь стрелять – стреляй. А если не можешь – прикрой, чтобы мог другой. И вот сейчас – прикрывал его. Или он меня. Уже не важно.
- Слышишь? – спросил он.
Остановился. Прислушался. Нет – ничего. Только собственное сердцебиение. Звук дыхания в шлеме.
Впереди. Тихо. Будто… шаги. Но не бег.
Он был прав. Что-то было. Почти неуловимое. Как будто кто-то шёл, не торопясь. Не стуча по полу – скорее, словно касаясь его. Или, может, шаги не отражались так, как должны? Впрочем, кому в голову приходит слово "должны", когда ты уже теряешь счёт убитым из своей команды?
Шестой пошёл первым. Он знал, что прикрою если что. Или, точнее, уже не ждал приказов. Мы перешли тот рубеж, когда старшинство что-то значит. Мы оба знали: если один рухнет – другому конец.
Коридор чуть наклонился вниз. Не сразу, едва ощутимо. Свет не менялся. В какой-то момент понял, что нас как будто ведут. Не напрямую, нет. Но… знаешь это чувство, когда идёшь в помещении, где не бывал, но всё слишком удобно? Повороты мягкие, уклоны незначительные, потолок достаточно высокий, чтобы не чувствовать клаустрофобии. Всё устроено так, чтобы ты продолжал идти. Вот только мы не знали – к чему.
- Спереди нет шагов, – выдал Шестой. – Только сзади.
Он тоже понял. Противник – один. Он идёт где-то за нами. Не уходит. Не ускользает. Он ведёт. Загоняет? Нет. Скорее, просто идёт. Он знает, что мы перед ним. И он знает, что другого пути у нас нет.
Мы остановились. Просто чтобы перевести дух. Даже не потому, что устали – нет, усталость давно сгорела, как топливо в двигателе. Просто… напряжение било в затылок. Как ток. Я огляделся. Коридор был идеален. Настолько, что это бесило. Ни одной царапины. Ни трещины. Ни пятна. Как будто только что построен.
- Командир, – проговорил Шестой, опустив голос, – ты веришь, что мы ещё выберемся?
- Пока мы живы – возможно всё, – ответил ему максимально честно, кажется. Голос не дрогнул. Сам удивился. Врал ли я? Не знаю. Просто… говорил, потому что так нужно.
Он кивнул. Мы двинулись дальше. Шли медленно. Настолько медленно, что, казалось, сами шаги могут разбудить что-то в стенах. Или в нас самих. Ловил себя на мысли, что хочу сказать что-нибудь. Хоть слово. Хоть фразу. Чтобы разорвать тишину, разрядить обстановку, так сказать. Но любое слово тут, казалось, прозвучит кощунственно. Место не терпело лишнего.
Свет начал мерцать. Едва-едва. Но достаточно, чтобы в голове сразу возникли тревожные мысли. Шестой тоже заметил. Остановился. Тут же поднял руку – не как командир, а просто по привычке – но он и сам уже знал. Мы снова стали спиной к спине. Ждали. И снова – ничего.
- Это он, – сказал Шестой. – Он рядом. Играет.
- Нет, – ответил хмуро. – Он не играет. Он даёт понять, что ждёт удобного ему момента. Что может дотянуться, если захочет. Но пока – не хочет.
Он молчал. Тут же почувствовал, как его дыхание стало тяжелее. Как будто давление изменилось. Или гравитация. Или просто страх. Самый обычный человеческий страх, что прячется под бронёй, под шлемом, под всей этой военной машинерией. Мы всё ещё люди. Даже здесь.
- Слышишь? – снова он. И на этот раз – тоже услышал. Щелчок. Один. Тихий. Но не механический. Не электрика. Звук… как от когтя по металлу. Или чем-то твёрдым, неестественным. Но снова – всего один. И тишина.
- Он не дышит, – прошептал тревожно. – Не слышу дыхания.
- Потому что он уже рядом. Он ждёт, чтобы мы шагнули в ловушку.
- А мы и так уже в ней.
Идти дальше – это был не приказ. Это был выбор. Или остаться и ждать конца. Или идти и, может быть, на шаг опередить. Мы пошли.
Следующий поворот оказался неожиданным. Коридор сделал плавный изгиб – и впереди замерцало новое помещение. Что-то широкое, как шлюз. Или капсула. Или просто отсек. Там было темнее. Холоднее. Свет туда не доходил.
Мы оба замерли у порога. Шестой поднял руку – не как военный, а просто по-человечески, как будто хотел ощупать темноту. Пальцы дрогнули. Но он не вошёл.
Шагнул туда первым. Потому что кто-то должен. Потому что если уж вести – то до конца.