и забавно, кто остался с нами
этот болгарин, Джимми и Джиба, и они не хотят нервотрепки и ожидать, что они выкинут и кто кого пересидит
как в детской считалке, переглядит.
И он, кажется, когда догнал, захотел выскочить вперед, но передумал, стало страшно и даже пустил Джибу вперед.
И охотнее теперь бы с ними, но неудобно и жалко сил. Он не марафонец, видно, у него в крови нет
экономить силы, и он тоже не приучен, но нет ощущения, что он устал, бежит
как десятку, но вроде и она для него не очень мало, хорошо бежит.
У него все нормально, но растратил избыток, то, за счет чего
вдруг уходят, и вряд ли он сможет зацепиться,
тридцать, жуть, даже с хвостиком,
подождем еще, не поверю только, что так и прибежим, только ведь если так, я тихонько выиграю у них спринт, но Джимми это знает.
А новозеландец просто на это рассчитывает,
и хочет ли он золото
дурацкая привычка воображать всех на своем месте, но а что, собственно,
потому что вопросы типа, скажем, что бы делал кто-нибудь
ну, мой брат, сейчас, имеют смысл, хотя он и двух километров
никогда не пробежит, потому что "что делал"
не намекает даже на то, что приходится на самом деле делать,
что бы ты делал в невесомости
или на раскаленной сковородке
и вот запрет - никаких умных рассуждений, сидел и сиди,
но не ждать же своей минуты, добавить - и взбунтуюсь, но понятно,
что это мешает, бывает даже жалко, что утекает,
все-таки жизнь, и потому, что страшно, что конец близится, и все-таки красивейшая штука, пока нет невыносимых мук, надо получать удовольствие.
Но я переоценил, кажется, свою любовь, и оно могло бы идти чуть быстрее,
осталось больше одиннадцати, и минут сорок, наверное,
и чего же он хочет?
Что бы он делал сейчас, если бы бежал в одиночку?
Сейчас бы легкую разминку, за минуту можно много чего стряхнуть. Сонные деревянные круги, тихо, очень стало, но это не перед дождем, и поскрипываем
мы. И это видно,
От усталости появляется, приходит разнузданность. И
это, чтобы прийти первым,
когда полная защищенность так противна,
сколько нужно для удовлетворения, то есть кончаешь тридцать первый, мысль, если бы это тридцать второй хорошо, но не очень, с другой стороны сорок уже слишком, где бы оказаться
этого нельзя допустить,
и не будет, это все понимают, выиграет сильнейший
стыдно приходить на финиш с запасом сил, даже Джиба на некотором этапе делает все, что может, и не его вина
Легок на помине, но в общем-то
это я просмотрел, странно
перешел вперед, и даже болгарин ничего не сделал,
без возражений,
а у него прекрасные данные и чудесная фигура, никогда не видел его так близко, и это называется капельку быстрее,
он подумал, наверняка, что Джиба прибавит, а тот чуть-чуть, на отрыв не похоже, так раскачивают деревья, где перезрелые фрукты.
Джимми не понял, что я проморгал, и чуть не ткнулся мне в спину,
наверное, я проинтуичил,
он нагрузил, чуть больше, но ничего не изменилось, тридцать второй километр, болгарин точно так же за ним,
мы тоже,
и та колонна, Шмидт не понял, дернулся и сдуру сразу заторопился и заторомозил, как на разминке,
потерял рассудок, и все, Джиба, если этого хотел, добился одним движением, но не то слово, шатает,
бедняга, не очень его люблю, но не так,
и попытался встать, встал и опять
и руками в асфальт, бессильно,
жаль, оглянуться нельзя,
четыре на четыре, меньше одиннадцати километров, чего же он ждет,
они с Джимми как договорились, но я видел, как дико он на меня налетел, нет, еще неизвестно, кто кого стережет, но вот Джимми его... точно,
интересно, где сейчас отставшие, такая красивая трасса, их не видно совсем,
как групповой забег, а,
рядом прокатилась около дороги машина за Шмидтом,
лидер гонки, он был бы, ну не в пятерке, зачем это
сам.
Дурацкий вопрос.
Мы дохлее, чем раньше, Бикила за счет своей элегантной, как он, как его, говорил, техники был бы на полкилометра впереди, ну так он и был,
правда, мы все трое, и Войтошек, и другие даже бегали быстрее,
его, но совсем не та была конкуренция, отсюда и результаты
с кем бы? Да.
Джимми темнит, Джиба, наверное, сам не знает, чего хочет,
а одному нельзя, а просто уходить рано,
еще рано,
тридцать два сейчас,
спасибо, на этот раз есть колышки и прочее,
один раз бегал даже вслепую, - благодарю покорно.
Еще разок.
Ускориться бы, только чтобы дотянуть до моих мест, сейчас не то,
с тридцать четвертого - или пятого - эра Джимми, с тридцать девятого моя, ну а если все спокойно, когда диктуешь остаток, а
до тридцать пятого три километра,
до конца ровно десять,
ну, черт, сейчас же пора, чего ты ждешь, осел,
теперь неожиданно никто ничего не делает, лучше в открытую, до чего же сухо в горле и
Я так двигаться не умею,
А-а-а, старый трюк, он не должен пройти, бразилец рано лезет,
да не может быть,
зачем ему это нужно, и так ясно, что Джиба начнет, а то он вдохновится и решит, что спровоцировал.
Ну, все, губы кусать не кусать
Джиба, болгарин и я, и никого так не пущу, и Джимми, бразилец и длинный - шесть,
до чего же паршиво, если он так собирается идти десять я ему не завидую, даже ему, разве что у него открылось, ах,
как он меня подловил, за ним надо пройти до тридцать пятого - ну, тридцать шестого, там точно будет легче, почему у меня на этот раз запоздало,
как будто судорога по ноге, надо быстрее отключиться,
болгарин как железный, но быстрее не может, а Джимми как застоялся, так для тебя поздно, что в следующую волну будешь делать?
Сергеич бы, дышать научил ты меня, нужно бы их дернуть хорошенько разок, и два-три назад отпустить, а они бы пошли, никуда не делись, сейчас ясно, и шли бы себе смирненько и я бы дожил,
я, кажется, не дойду,
как каменный
какой дурак, трус, ничтожество, хотел без риска
и что всех умнее, ни фига,
ну не сходить же,
черно, выскочу, черт,
мыльный пузырь, или воздушный шарик,
тридцать три
прелестная цифра,
то есть на тридцать третьем километре, на тридцать четвертом.
Бикила сошел на тридцать шестом, но он до того два раза Олимпиаду выиграл. вот Джиба, молодец,
но этот парень болгарин,
он меня вытащит, надежда не хлипкая, даже,
Он не пытается меня сбить, хоть видит - маразм, ведь легче легкого,
разок дернуться вперед и я в пустоте задохнусь,
Самое
сейчас не учащать дыхание, и не мельчить,
как шел, так и иди, организм переживет,
справится сам, второе дыхание - это еще когда
Джимми как автомат,
как будто ничего не видит.
Деревушка, несчастная,
горячая или нет,
вот что такое усталость, и чего не было у Агесилая из Спарты, хромого
Я не могу больше и мне еще так далеко,
что, даже пересилив, не дотяну,
так похоже на агонию,
я помню убитого этого, только хрипеть,
он не мог устать
я не видел
закрою глаза и перепутаю ноги и небо с землей,
может, засну на лету или задохнусь,
ноги,
как проваливаются, невозможно выдрать,
где они кончаются,
невозможные мучения,
в гору труднее, значит
это гребешок, лечь и скатиться вниз, верная смерть,
бессмертные
безнадежное предприятие
у меня тоже так, слишком долго было легко, и припадки
усталости проходили, так можно только бежать бежать
Слепо и тускло, шатаясь и покачиваясь,
как будто не надо мной, а я
фокусничаю
и из этой темноты возможен взгляд на вещи и даже здравый,
если бы выключить голову
можно бежать
и
люди мелькают только в таких местах,
он далеко, но слишком,
Они почему они такие белые?
Это мука как с болями в желудке,
они невыносимы, но проходят
Сколько же там?
Огненное полыхание в легких выжигает мякоть, они съеживаются и отступают,
нагретый воздух, и невозможно
только преодолеть последние
у седловины, а не взлететь, как Фаэтон.
И упасть,
вниз это падение, трудно поверить,
но падение, когда ноги идут по склону точь в точь, без скольжения без скольжения.
Я не могу понять, сколько это
идет ли время, и то, что осталось,
затянуто, или слишком быстро и неудержимо.
Греция,
а,
опасная страна, слишком велика, обманчиво
велика, никогда
не поверю, что нельзя добежать до Афин,
и как голос ветра внятно-невнятный,
вечная загадка, можно ли,
я не знаю, и
и не узнаю, даже если добегу, и тем более если нет,
вода и нельзя пить,
умрешь, это хуже, чем Танталу, он хоть не может и если ему надоело, сядет в теньке вздремнуть, от него не зависит, я могу,
не побегу обратно,
смешно, не боюсь, не добежать - потерять голову, как будто это
остановит, когда падаешь, я бы упал, но раньше,
у гребня,
тогда упал от удовольствия, а не от у
он надо мной смеялся,
нельзя не только останавливаться, но и замедлять бег,
если так называть его не кретинизм, так сходили с ума герои
а чем они отличаются от нас
вряд ли
прыгать с камня на камень опасно, вряд ли они делают это лучше, дорогая цена, да и как поднять ноги
так
все-таки полегче,
оно меня отпустило, наивное безумие усталости.
Отпустило надорванным, нет сил, в которые я могу верить.
Своих сил.
Не стал легче, стал просто тяжелым и муторным, а
не мучительным,
и силы действительно уходят с каждый шагом