Владимир ШеменевМаракуда
Что мы ищем и где это находится?
По длинному коридору университетского музея археологии и этнологии, вдоль резных колонн, статуй и старинных портретов шла молодая симпатичная девушка лет двадцати пяти. Девушку звали Мария. Она была младшим научным сотрудником кафедры истории и этнографии Бразильского университета города Сан-Паулу. Мария любила свою профессию, но больше всего любила тот мир, который она изучала.
А изучала она жизнь и быт индейцев северо-восточной части Бразилии.
Амазония![1] неведомый дикий край, таинственный и необжитый, с тысячами рек и озер, нескончаемыми лесами, под покровом которых днем также темно, как и ночью. Где-то там, среди проток и болот, под кронами деревьев высотой с 30-этажный небоскреб, живут сотни племен, численность которых порой не превышает и ста человек. Живут без машин, телевизоров и телефонов, по своим правилам, со своими страхами, опасностями, с первобытными легендами, обычаями и ритуалами.
Это их жизнь.
Они по-человечески счастливы. Им ничего не нужно от цивилизации. Главное, чтобы «цивилизация» не приходила к ним, не вырубала деревья и не строила дороги. А так всё нормально — лес прокормит, лес укроет, лес защитит.
Это их земля и их мир…
Красный огненный диск уже коснулся крыш домов.
Пылали стекла в оконных рамах, превращаясь из бледно-голубых в темно-пурпурные. По углам за колоннами стали собираться сумерки, поджидая своего часа.
Стук каблучков эхом разносился по пустому зданию.
Мария — невысокая, худенькая, можно сказать, изящная — парила в лучах заходящегося солнца, от которого росли тени гипсовых лучников и метателей копий, игроков в уламу[2] и резчиков по камню, жрецов и вождей, мужчин и женщин. Их руки сползали со стен и бежали по мраморному полу, норовя растопыренными негнущимися пальцами схватить девушку за туфельки. Орлиные носы дергались, пухлые губы шевелились, и в такт шагам нёсся ровный тихий шелест голосов: «Остановись, постой с нами, расскажи, как там у вас — у живых?»
На Марии был строгий деловой костюм европейского покроя: пиджак, юбка чуть выше колен и белая блузка с бантом, на котором была приколота брошь в виде красного попугая с желто-синими крыльями и огненно-красным хвостом. Говорят, что амулет с попугаем наделяет его владельца силой огня и великой энергией солнца. Но для Марии это был всего лишь значок — эмблема Национального географического общества.
Девушка остановилась перед резной дверью.
Темные волосы в косой челке качнулись и замерли. На худеньком личике, словно два огромных блюдца, светились счастливые глаза. По-детски розовые губки всё время шевелились, мысленно проговаривая предстоящий диалог. «Добрый день, профессор!» Он ответит мне: «А, Мария, проходи!» А я ему скажу в ответ: «Вы всё-таки решили отправить меня к ним?». — Мария покосилась на окна и поправила сама себя: — Всё-таки «Добрый вечер».
Её рука сжимала саквояж из темно-коричневой кожи.
Мария стояла перед дверью, не решаясь войти в святая святых — в кабинет, где вот уже почти полвека мыслит и творит «Великий Родригес»: так звали за глаза студенты и сотрудники Председателя Национального Географического общества, директора музея археологии и этнологии, профессора этнографии, доктора исторических наук Родригеса Марионни.
Профессор Марионни был научным светилом, монстром этнографии и всего, что казалось южноамериканских индейцев.
Девушка выдохнула и постучала.
— Да, да… Входите, — пробурчал голос за дверью.
Мария переложила портфель в левую руку, правой надавила на витиеватую бронзовую ручку и толкнула тяжелую массивную дверь. Петли протяжно скрипнули, доводчик подхватил дверное полотно и отвел в сторону, впуская девушку в помещение.
На стенах в полумраке уходящего дня висели портреты первооткрывателей страны Красного дерева[3] — все усатые, все с бородками, в блестящих латах поверх черных бархатных камзолов и обязательно со шпагой в одной и свитком пергамента в другой руке. Между великими и знаменитыми путешественниками громоздились стеллажи с книгами в потертых переплетах. Отдельную стену занимала огромная карта северо-восточной Амазонии — территории на стыке границ пяти государств: Венесуэлы, Гайаны, Суринама, Гвианы и Бразилии.
В глубине комнаты в окружении рукописей и артефактов[4] стоял профессор — невысоким старичок в роговых очках с толстыми линзами и с лихо закрученными усами. Навалившись на стол, он через лупу читал витиеватые надписи на старинной, почерневшей от времени короне. Корона была из оружейной стали, с погнутыми зубцами, местами помятая и оплавленная. В ней чувствовалась некая сила, внушающая трепет и уважение. Это был символ не власти, а скорее могущества.
Подойдя к столу, Мария поздоровалась с Родригесом Марионни:
— Добрый день, профессор, — покраснела она и тихо исправилась, — то есть вечер.
Старичок не придал значения её оговорке. Он оторвался от чтения текста, идущего по ободу короны, и посмотрел на стоящую перед ним девушку.
— А, Мария, я как раз рассматривал ваш экспонат, — он отложил лупу, поправил очки и протянул девушке руку. — Волнуетесь?
— Немного, — Мария почувствовала, как пересохли губы. — Вы всё-таки решили отправить меня к ним?
— Ну что с вами делать, — старичок развел руками. — Тем более за вас хлопотал господин президент.
— Я вам очень благодарна.
— Чтобы не забыть, отдам сразу, — старичок порылся в документах и протянул ей два листа формата A4. На обеих был компьютерный текст, печати и подписи. — Это разрешение из Министерства иностранных дел Республики Гайана на проведение этнографической экспедиции на их территории. А это рекомендательное письмо из Университета в Джорджтауне. Порядок есть порядок. Всё-таки другая страна.
— Спасибо, профессор. — Мария взяла бумаги, сунула в боковой карман портфеля и показала на корону. — Можно?
— Конечно.
Мария взяла корону. Руки задрожали, отчего пришлось спешно поставить экспонат на стол. Девушка вытерла выступивший на лбу пот. «А корона-то не простая», — подумала она, чувствуя немоту в пальцах.
— Да, она не простая, — будто читая её мысли, проговорил профессор, — дух Макунаймы всё еще в ней. По легенде и всем имеющимся в архиве записям, сия корона была сделана из чистого золота. Текст, орнамент, форма — всё об этом говорит. Непонятно только одно: как золото могло изменить свою природу? Вот ваша задача, и вам её предстоит решить.
— Может, муиски сделали два экземпляра?
— Вряд ли. Углеродный анализ показал, что корона изготовлена из редкого метеоритного металла. А вкрапления золота поставили ученых в тупик. Температура плавления благородного металла меньше, чем у стали, а следовательно, золота там не должно было быть.
Во время разговора корона стала подрагивать, будто хотела что-то сказать. Одновременно профессор и Мария посмотрели на вибрирующий и от этого ползущий по столу экспонат. В нём была сила, и эта сила пугала.
Мария перекрестилась, что не осталось незамеченным профессором.
— Лучше её убрать, — сказал он, засовывая корону в сейф. — У меня такое ощущение, что она подслушивает нас.
— Дух Макунаймы рвется наружу.
— Честно сказать, я мало верю в сказки, связанные с этой злополучной короной. Тем не менее считаю, что легенды имеют под собой некую почву, так сказать — исторический базис, основанный на реальных событиях, которые по прошествии веков превратились в мифологию.
Профессор порылся в коробке, вытащил пожелтевшую фотокарточку и протянул девушке.
— Вот еще один интересный тип. Профессор химии Франсуа Рошель, единственный, кто уцелел из экспедиции Гонсалеса. Его в полубезумном состоянии нашли индейцы племени яномама[5] в тридцати милях[6] к северу от Боа-Висты[7].
Взяв из рук профессора фотографию, Мария перешла поближе к свету, который ярким пятном лежал вокруг настольной лампы. Опустила взгляд, всматриваясь в худое, изможденное лицо в тонком позолоченном пенсне, с редкими седыми волосиками на плешивой голове. Левого глаза не было, левую щеку и часть лба покрывали тонкие, загрубевшие от времени рубцы. «Следы ожога, — подумала Мария, — полученные при неких обстоятельствах, известных только этому типу». Она перевернула карточку и прочитала надпись: «Франсуа Рошель. Парижская психиатрическая клиника. 1912 год».
— Он здесь… — договорить Мария не успела. Профессор перебил её на полуслове.
— На закате своих лет. Пережив нечто неописуемое, он лишился рассудка и остаток дней провел в психбольнице.
— Какая страшная судьба!
— Я вот думаю… Может, это всё звенья одной цепи? Корона, Макунайма, Гонсалес, Рошель и белые индейцы, к которым вы летите?
— Вы хотите сказать, что экспедиция Гонсалеса была на самом деле.
— Судя по этой фотокарточке — скорее всего, да. Кстати. Мы готовим многотомное издание «Сказки, мифы и легенды народов Амазонии», и было бы прекрасно, если бы вы привезли хорошую, правдоподобную историю из жизни индейцев.
— Я не подведу вас, профессор.
— Верю, доверяю, поэтому и посылаю.
Маленький одномоторный самолет летел над бескрайними лесами.
На борту был нарисован красный крест и надпись ICRC[8]. Внизу расстилался настоящий лесной океан. От горизонта до горизонта — сплошное зеленое море, по которому бежала крошечная тень от летящего над джунглями воздушного кораблика.