178.
Вторая выставка проходила с 1 по 14 сентября 1910 г. в уже известной галерее современного искусства Г. Танхаузера. На выставке было представлено 115 произведений 31 художника, а именно: М.В. Веревкиной, А.Г. Явленского, В.В. Кандинского, Г. Мюнтер, И.С. Бехтерева, Э. Босси, Ж. Брака, братьев Д.Д. и В.Д. Бурлюков, А. Дерена, К. Ван Донгена, А. де Фоконье, А. Халлера, П.-П. Жирье, А. Канолдта, М.Г. Когана, А. Кубина, А.П. Могилевского, П. Пикассо, Ж. Руо, М. де Вламинка. Положительных отзывов в прессе в свой адрес художники после открытия второй выставки также не нашли.
Несмотря на очередные неудачи, новаторские идеи художников Мюнхена были представлены на первой выставке московского художественного объединения «Бубновый валет». В салоне дома Левинсон на Большой Дмитровке в декабре 1910 г. – январе 1911 г. состоялась эпатажная выставка «Бубновый валет». Картины были предоставлены бывшими учащимися (МУЖВЗ). По мнению Д.Д. Бурлюка, М.Ф. Ларионова, выставка носила вызывающий характер, а название символизировало приверженность молодежи к «страсти». В Москву были приглашены представители нового искусства «Нового мюнхенского объединения художников»: М.В. Веревкина, А.Г. Явленский, И.С. Бехтерев, В.В. Кандинский, Г. Мюнтер, Э. Босси, а также француз А. де Фоконье. В представленной выставке организаторы стремились показать свое понимание прекрасного, новую дефиницию красоты в своих произведениях.
Подобное выступление было революцией относительно традиционной живописи. Состоявшуюся выставку можно считать первой демонстрацией тенденций авангардного изобразительного искусства в Российской империи, синтезирующих идеи Запада и Востока.
Несмотря на столь лестное приглашение художников Мюнхена в Москву и две состоявшиеся выставки объединения в Мюнхене, в «Новом мюнхенском объединении художников» происходит раскол. При отборе картин на третью выставку «Нового мюнхенского объединения художников» по формальной причине не была принята работа В.В. Кандинского «Композиция № 5». Полотно размером 190 х 275 см было просто слишком велико. Пикантность ситуации заключалась в том, что именно Кандинский включил пункт о максимальном размере экспонатов. «Баронесса объяснила, что параграф включен в самом начале – Кандинским, – хотевшим таким образом защититься от слишком больших и слишком многочисленных картин бывшего члена Пальме. Но никто и никогда не обращал на этот параграф никакого внимания. Это значит, продолжала баронесса, что Франц может не беспокоиться – каждый имеет право выставить два произведения без отбора. И вот утром в субботу – отбор: по алфавиту, Бехтеев, Эрбсле и т. д., все принято – Кандинский: он хочет выставить без отбора большую прекрасную картину «Ангел страшного суда». Встал вопрос: каковы ее размеры? Более 4 квадратных метров!!! Это против принятого самим Кандинским устава, поэтому подлежит отбору – картину приносят – жюри голосует… и она не проходит. Долгое молчание – затем встает Франц и заявляет – он выходит из Общества <…> баронесса энергично пытается усадить его на место, она говорит: «Не торопитесь, Марк, вначале Кандинский имеет право задать вопрос, «почему» отклоняют картину». Вызывают Кандинского, он заявляет, что готов выслушать ответ. Мучительное молчание – потом Эрбсле, смертельно бледный, говорит, заикаясь, что можно пойти и по алфавиту <…> бормочет: «Я этой картины не понимаю», на что баронесса возражает: «Это не повод отклонять картину», а потом держит действительно замечательную, умную речь, которую завершает выразительным пожатием руки Кандинского, поздравляя его с таким удивительным произведением»179.
Последовавшие вслед за этим разбирательства побудили внести изменения в манифест объединения. В.В. Кандинский, Г. Мюнтер и А. Макке объявили о своем выходе из общества. После заявления М.В. Веревкина констатировала: «Так, мои дорогие, теперь мы потеряли двух самых достойных членов, а к тому же и замечательную картину, и скоро мы сами окажемся в дураках»180. В.В. Кандинский покинул пост президента «Нового мюнхенского объединения художников» 10 января 1911 г., при этом остался членом общества.
Председательство переходит к А. Эрбсле, была запланирована следующая выставка, но перспективы существования группы оставались зыбкими. Ф. Марк, предвидя трудности, возникновение которых он считает неизбежностью, делится своими опасениями с А. Макке: «…мы не хотели выходить из ассоциации, но не все могут более состоять в объединении, мы должны уйти. Я твердо убежден, что Канолдт, Эрбсле и Коган рано или поздно, откажутся от участия в «Новом мюнхенском объединении художников»181.
Неудачи преследовали искусство, которое проповедовали М.В. Веревкина и А.Г. Явленский, однако, стоит обратить внимание на то, что именно мюнхенцы оказывают влияние на формирование творческих принципов московских художников. В отчаянии М.В. Веревкина ищет поддержку своему детищу в других творческих союзах и художественных колониях182.
Летом 1911 г. М.В. Веревкина вместе с А.Г. Явленским совершает поездку на море. Проезжая через Росток и Штральзунд, они останавливаются в Прерове, на берегу Балтийского моря. На вилле «Звезда» в гостевой книге сохранились записи, подтверждающие их местопребывание: «Г-жа Веревкина, Россия; Явленский Алексей, – вне службы, Россия; Незнакомова Элен и сын, Россия»183.
В документальных источниках пока не найдено описание данной поездки, неизвестна причина, по которой они остановились на выборе именно этого места. Вполне возможно, что М.В. Веревкину и А.Г. Явленского интересовала встреча с художниками колонии Аренсхопа, лидером группы «Мост» Э. Хеккелем. Дрезденское объединение художников можно было рассматривать как своего рода мост к уже признанному кругу экспрессионистов. Этот шаг стал попыткой найти путь взаимодействия в кругах современных художников для дальнейшего творческого поиска, сотрудничества.
В живописи 1911 г. М.В. Веревкина пытается воплотить принципы художников колонии Аренсхопа. В ходе этой поездки она пишет «Побережье Аренсхопа» [1911, фонд Марианны Веревкиной, Музей современного искусства, Аскона]. Это морской пейзаж, где изображен летний погожий день. На переднем плане двое – мужчина и женщина, композиционно размещенные художником в левом нижнем углу. Колорит произведения построен на противопоставлении красного и желтого кадмия ультрамарину и зеленому оксиду хрома. По мнению колонистов: «Мы не знаем иную картину художника, которая показывала бы его характерные черты – море и широкую равнину, со схожей глубиной искусства»184. Совокупность цветов и оттенков за настроением беспечного отдыха скрывает напряжение и тревогу М.В. Веревкиной.
Третья, последняя выставка «Нового мюнхенского объединения художников» была открыта 18 декабря 1910 г. и продлилась до 1 января 1911 г. Количество участвующих художников сократилось: М.В. Веревкина, А.Г. Явленский, И.С. Бехтерев, уже замужняя Э. Баррера-Босси, П.-П. Жирье, А. Канолдт, М. Коган. В галерее Г. Танхаузера было выставлено всего лишь 58 работ. Эта выставка так же, как и две предыдущие, прошедшие в Мюнхене, не была принята широкой публикой и успеха не имела. «Новое мюнхенское объединение художников» само себя изжило.
В декабре 1911 г. В.В. Кандинским и Ф. Марком в Мюнхене было основано объединение «Синий всадник» («Der Blaue Reiter»). Творческие интересы объединения были направлены на изучение и переосмысление средневекового и примитивного искусства, выраженного средствами живописного языка фовизма и кубизма. В галерее на Театинерштрассе 7 В.В. Кандинский и А. Макке организовали выставку «Синий всадник», на которой было представлено 43 произведения 14 художников. На выставке были представлены картины братьев Д.Д. и В.Д. Бурлюков, Г. Мюнтер, Блоха, Кампердонка, Р. Делоне, А. Макке, Ф. Марка, А. Руссо и А. Шенберга. Стоит отметить, что картины художников объединения «Синий всадник» созданы под влиянием фовизма, несомненно, и, в частности, творчества А. Матисса. В Дрездене аналогичным художественным объединением являлось die Brücke (Мост) с участием Э.-Л. Кирхнера, Э. Хеккеля и К. Шмит-Ротлуффа. Художники как мюнхенского русского круга, так и берлинского почти одновременно и вместе с кубистами попадают под очарование полной свободы цвета и культа примитивизма. Этот период, по выражению Э. ван Дерена, «испытание огнем», очистившим живопись и раскрепостившим цвет, открыл лучшее, что в них было.
Эта ассоциация стояла на более радикальных позициях, чем «Новое мюнхенское объединение художников». Не стоит умалять значение М.В. Веревкиной в предпосылках создания «Синего всадника». Ф. Марк признает, что «Веревкина по основным вопросам искусства перевернула все с ног на голову. Речь идет о кардинальной ошибке работать в живописи с освещением. Она побудила меня пересмотреть проблему света в живописи: это была моя элементарная ошибка принимать свет за цвет»185. Подобные высказывания заставили констатировать А. Макке, одного из самых ярких участников ассоциации, что, несмотря на внутренние разночтения, В.В. Кандинский является «головой», а М.В. Веревкина – «сердцем» объединения «Синий всадник».
В первую выставку объединения «Синий всадник» были включены работы членов общества: И.С. Бехтерева, братьев Д.Д. и В.Д. Бурлюков, Н.С. Гончаровой, М.Ф. Ларионова, К.С. Малевича, М.В. Веревкиной и А.Г. Явленского. Объединение выпустило альманах (1912), провело две выставки (Мюнхен – Кельн – Берлин – Бремен – Хаген – Цюрих – Франкфурт-на-Майне, 1911–1912 гг. и Мюнхен, 1912).
Теоретические воззрения М.В. Веревкиной были озвучены на конференции «Ассоциации художников» в г. Вильно. М.В. Веревкина выступила с докладом-беседой: «О символе, знаке и его значении в мистическом искусстве», в котором она доказывала право на существование и самостоятельность художественного языка своего искусства и искусства своих мюнхенских друзей. Текст доклада декларирует право на реализацию мистических идей в национальном русском искусстве: «Я верю, чтобы за мной верили и другие, что кроме суетного мира преходящих форм есть мир незыблемого покоя истины, мир примирений, куда тянет меня всей душой. Это мое чувство и моя вера, моя художественная суть, мое Я художника. Я долго искала язык, на котором я могла бы говорить обо всем этом, на котором я могла бы выразить собственную веру. Сквозь все извилины принятого ложного художественного воспитания, сквозь реализм моего учителя Репина и шик моих заграничных учителей, сквозь свою личную талантливость, столь враждебную исканию чистых идеалов искусства, добралась я наконец до сознания, что в душе моей, рядом с моей любовью и верой, – живут совершенно тождественные им линии и краски, что ближе всего всякой фотографии, ближе всякой аллегории, могут передать суть моего двойственного Я. С минуты этого сознания во мне проснулся настоящий художник: я перестала думать символом слова, который не может быть символом, а думаю исключительно символом линий и красок»