Глава 8Вместе — навсегда
До венчания Дагмар предстояло преодолеть еще несколько рубежей. И главный из них — миропомазание. Принадлежность к государственной конфессии — Православию — была непременным условием для невесты, в будущем Царицы. Другие иностранные принцессы-протестантки, становясь членами Дома Романовых, получая титулы великих княгинь, отнюдь не обязаны были менять свои религиозные привязанности. Некоторые из них, прожив десятилетия в России, став родоначальницами целых ветвей обширного древа Императорской Фамилии, или вообще не вступали в Православие, или принимали его через десятилетия после прибытия на новую родину.
Дело это было сугубо добровольным, и насилия над личными пристрастиями здесь не допускалось. У Цесаревны же такого выбора не существовало. Принцесса знала об этом и готовилась серьезно к будущему.
Она была девушкой воспитанной и благонравной, соблюдавшей все христианские обряды, знавшая и почитавшая символы веры. Но в Православии имелось много специфического, существовали вещи и явления, неизвестные в Датском Королевстве. Там не было монастырей, монахов, чудотворных икон, почитания Богородицы, святых мощей, не существовало постов, и еще много чего не было из того, что Принцессу ждало в России.
Да и власть Монарха базировалось в Империи Двуглавого Орла на совсем другой основе. В Дании Король правил, опираясь на мирские учреждения, по воле своих подданных, а Русский Царь — по благоволению Всевышнего, перед Которым только и держал ответ за дела свои.
В России даже время было другим. Здесь все еще жили по Юлианскому календарю, тогда как в Европе перешли на Григорианский, а разница составляла 12 дней. Она приехала в Россию 14 сентября, в то время как в Дании уже было 26-е, а 14-го она еще была дома. Первое время она иногда путалась в датах.
Дагмар предстояло научиться определенным правилам, молитвам и кодексу поведения. Но этого было мало. Нужно было теперь уметь чувствовать и жить по-иному. Понимая это, изо всех сил стремилась стать своей среди нового, но уже дорогого для нее мира. Царская Фамилия трогательно опекала Принцессу, которую все как-то сразу стали за глаза любовно звать «Минни». В ее присутствии никто не позволял себе говорить по-русски; все старались изъясняться или по-французски, или по-немецки. На этих языках при Русском Дворе говорили многие, и ими свободно владела и датская, пока еще, гостья.
Конечно же, главную заботу, основное внимание уделял Цесаревич Александр Александрович, находившийся с ней рядом каждую свободную минуту. Он ей многое показывал и объяснял. В первые же дни отвез невесту в Петропавловскую крепость, в Петропавловский собор, на могилу Никса. Молча стояли рядом со слезами на глазах. Рассказал ей о других родственниках, покоившихся рядом: дедушка Император Николай I, бабушка Императрица Александра Федоровна, старшая сестра Александра («Лина»), умершая в семилетнем возрасте в 1849 году.
Дагмар было внове величественность и богатство, окружавшие Царскую Семью. Бессчетное количество прислуги, готовой удовлетворить любое желание, строгие придворные ритуалы, множество сопутствующих лиц при любых выходах и проездах Императора и его близких, шикарная сервировка стола и изысканные яства на Царских трапезах, бессчетные толпы народа на улицах, красочность кортежей.
Она приняла новую обстановку как должное, и со стороны могло показаться, что в атмосфере богатства и надменной чопорности она прожила все предыдущие годы. Но это было не так. До того как ее отец стал Королем, она была лишь Шлезвиг-Гольштинской Принцессой и была удалена от придворного мира. В ее детстве все было скромным, тихим, бесхитростным. Она прекрасно научилась обходиться без слуг, умела сама убирать поутру постель, причесываться и умываться без посторонней помощи, запросто общаться с простыми людьми. Когда же судьба сделала ее дочерью Короля, то многое вокруг стало иным. Она с легкостью приняла новые правила жизни-игры.
В России Дагмар пришлось меняться. Нельзя было задавать лишних вопросов, предосудительным считалось более мгновения смотреть на кого-либо, начинать самой разговор с Царем и Царицей, надевать туалеты по собственному усмотрению, без предварительного согласования с гофмейстериной.
Здесь немыслимо было выбежать после дождя в парк и босиком пробежать по теплым лужам, или, заскочив перед обедом в столовую, утащить со стола тартинку, или пойти одной на конюшню и кормить лошадей, или, без напыщенных придворных, посидеть в одиночестве с книгой в парке.
Иногда правила приличия озадачивали. С некоторым удивлением, например, узнала, что увлекательные романы француженки Жорж Санд (1804–1876), которые она читала с большим интересом, в России хоть и не были запрещены, но считались почти вульгарными. И многое другое ей надо было открывать, узнавать и осваивать без предубеждения в этой странной, своеобразной стране, в которую она прибыла навсегда. Природная чуткость, доброжелательность и воспитанность помогли ей справиться с новой ролью.
Многое удивляло на первых порах, но она не показывала вида и не ставила неловких вопросов. Хотя они нередко возникали. Через несколько дней по приезде Царская Семья и блестящая свита посетили вечером спектакль в Мариинском театре — главной Императорской сцене. Публика была изысканная, так как приглашались по особым билетам лишь избранные. Впервые Дагмар увидела такое обилие драгоценностей на дамах.
Присутствовавшие (ей сказали, что здесь около трех тысяч) плотно занимали партер и все ложи огромного театра. Нельзя было не заметить, что собравшиеся, затаив дыхание, не столько наслаждались романтической оперой Джакомо Мейербера (1791–1864) «Африканка», сколько прислушивались и приглядывались к тому, что происходило в Императорской ложе, там, где восседал Самодержец и его близкие. Но ее озадачило не это.
Когда Императорская Семья вошла в зал, воцарилась мертвая тишина. Все стояли, обернувшись к Царской ложе, замерев в почтительном поклоне, но не было ни привычных криков «ура», ни оваций. Раздался гимн «Боже, Царя храни» и по окончании — опять тишина. Затем оркестр исполнил Датский гимн, в ответ — леденящее безмолвие. От внимания Дагмар не ускользнуло, что Император раздосадован и что-то с негодованием говорил подоспевшему министру Императорского двора графу В. Ф. Адлербергу (1790–1884), но что именно он сказал — она не поняла.
Как только закончился первый акт, Царь сообщил Цесаревичу, что они уходят, и Императорская Фамилия покинула театр. А вслед им летели торжественные звуки русского гимна. Но никто не оборачивался, и никто ей ничего не объяснил. Она не знала, что это скандальное происшествие было ненароком спровоцировано начальником русской полиции графом П. А. Шуваловым (1827–1889). Чтобы не затягивать время, он запретил публике аплодировать, о чем и было сообщено особой повесткой, приложенной к каждому приглашению. Подданные Царя беспрекословно подчинились.
Побыв с сестрой неделю, брат Фредерик 21 сентября на «Шлезвиге» покинул Россию. Дагмар взгрустнула; она впервые оказалась в полном отдалении от всех своих родственников. Принцесса привезла с собой фотографии родных и часто перелистывала альбомы, наполненные дорогими изображениями. Она им регулярно писала. И хоть времени было всегда в обрез, она выкраивала его из своей очень насыщенной программы жизни в России. Корреспондировать приходилось не только в Копенгаген. Не реже раза в неделю листки ее посланий регулярно отправлялись и в Англию, к милой сестре Александре («Алике»).
С самых ранних пор Дагмар любила старшую сестру, доверяла ей все детские тайны, которые та надежно берегла. Они всю юность прожили в одной комнате, и сколько там было всего обсуждено перед сном! Она была рада за Алике, когда та собралась выйти замуж за Наследника Английского Престола, старшего сына Королевы Виктории Альберта-Эдуарда, принца Уэльского (в русских документах той поры часто писали «принц Валлийский»).
Она видела Принца, когда он приезжал к ним в Копенгаген и произвел на всех хорошее впечатление: веселый, добродушный человек, который так заразительно смеялся и мастерски рассказывал забавные истории. Она знала, что Александра счастлива со своим «Берти», которого любила глубоко и преданно; всем сердцем.
Алике же не была знакома еще с ее женихом. Хотя она ей много писала и о Никсе и о Саше, но Дагмар так хотелось, чтобы она лично познакомилась с будущим мужем. Но не получилось. У Александры была уже большая семья. В январе 1864 года родился сын Альберт-Виктор, в июне 1865 года — Георг (будущий король Георг V). Осенью 1866 года она опять была в «интересном положении» и намечалось еще одно прибавление в Ганноверской династии (в феврале 1867 года в семье Уэльских появится дочь Ауиза).
Кроме того, Королева Виктория — женщина сильная, своенравная и властная, оплакав и похоронив в 1861 году своего горячо любимого мужа Альберта, герцога Саксен-Кобургского, переключила внимание на детей и внуков. Невестке приходилось спрашивать у правительницы-свекрови согласие почти на все. Согласие же давалось далеко не всегда. Положение Принцессы Александры порой напоминало положение придворных служащих: она и муж получали распоряжения, которые нельзя было оспаривать, а надлежало лишь выполнять. Принцесса Уэльская, будучи кроткой и незлобивой натурой, относилась к подобным вещам, иногда похожим на причуды, спокойно, не вступая со свекровью в пререкания.
Королева в то время не склонна была поощрять даже неофициальные встречи семьи Наследника Короны с русскими. Она всегда была очень щепетильна и иногда придавала второстепенным событиям чрезмерное значение. Конечно, Виктория никак не могла повлиять на решение Датского Короля, да выбор Копенгагена ее и не заботил.
Но вот все, что касалось поведения ее близких, — это была сфера интересов Британской Империи, а к этому она не могла быть равнодушна. Правда, со временем, по мере расширения состава семьи и эволюции строгой бытовой регламентации, родственники Королевы иногда стали совершать эпатажные поступки, делать скандальные заявления журналистам. Пресечь всё это, предупредить недопустимые, а порой и безнравственные «эскапады» Королева Виктория уже не имела возможности. Болезни, физическая слабость Королевы, как и заметный пересмотр пуританских этических норм в высшем обществе, привели к концу XIX века к заметному ослаблению морального авторитета Британского Монарха.