Кстати, в России женщины получили полное избирательное право между двух революций – весной 1917 года.
Мы говорим о Европе, что уж долго рассуждать об Азии и Африке? Избирательное право женщины получили: в Саудовской Аравии – в 2011 году (чуть более десяти лет назад); в Кувейте – в 2005-м; в Омане – в 2003-м; в Бахрейне – в 2002-м; в Катаре – в 1997-м; в Ираке – в 1980-м; в Анголе – в 1975-м…
Кстати, в Италии женщины получили право отдавать свой голос на выборах лишь после окончания Второй мировой войны – в 1946 году. Монтессори поступила в Медицинскую школу в 1893-м – за полвека до этого.
Почему мы говорим именно о праве голосовать?
Потому что отсутствие этого важнейшего права превращает женщину в существо второго сорта. И это сказывается на отношении к ней, каким бы делом она не занималась.
А теперь, дорогой читатель, вы можете представить, какую стену должны была пробить героиня нашей истории, чтобы заставить считаться со своим желанием выучиться на доктора.
Однако замечу: она ни на секунду не сомневалась, что пробить получится… Такой характер.
К слову…
Когда сегодня мы с большим сомнением относимся к тому, что дети – такие же люди, как и мы, и у них есть не только обязанности, но и права, не напоминаем ли мы себе мужчин, которые веками пренебрежительно относились к женщинам, забывая, что при рождении мужчине и женщине даны одинаковые души?
Как же отреагировали родители Марии на столь экстраординарное, чтоб не сказать – экстравагантное, решение дочери?
По-разному.
В этот период случилась самая серьезная ссора Марии с ее отцом.
Алессандро категорически не поддержал выбора дочери. Человек строгих правил, он не любил нарушений порядка, тем более когда речь шла о государственных делах. К тому же он не видел никаких серьезных оснований верить в то, что его маленькая Мария может стать настоящим лекарем.
Понятно, что Алессандро очень переживал за дочь. Он провожал ее до аудитории, ждал после занятий… Но обсуждать ее учебу, ее медицинское будущее категорически отказывался.
Так продолжалось до тех пор, пока Алессандро случайно – но есть ли в этом мире случайности? – пришел в учебную аудиторию, где его дочь читала свою лекцию.
Папа стал свидетелем настоящего триумфа. И преподаватели, и студенты, и просто слушатели обрушили на Монтессори шквал аплодисментов.
Алессандро встал перед выбором: гордиться дочерью или продолжать обижаться? Вполне разумно он выбрал первое.
Мама всегда поддерживала дочь и гневалась на отца. Ренильде никогда не сомневалась, что у дочери обязательно получится все, что она задумала.
К тому же Ренильде нравилось, что дочь идет «против потока», существует вопреки общественному мнению.
Нельзя не согласиться с биографом нашей героини Ритой Крамер, которая заметила: «В дочери-диссидентке Ренильде видела себя, и это доставляло ей удовольствие»[28].
Напомню: в эти годы Монтессори – едва за 20 лет. Многие родители считают этот возраст вполне себе несамостоятельным: только-только детство кончилось.
Мария в своей семье все равно видела поддержку. Разную. Не всегда безусловную. Но ей не ставили ультиматумов, ей никто ничего не запрещал.
Дом оставался тылом. Мария знала: здесь она всегда найдет защиту.
Первая и единственная женщина, которая получает знания в школе, где учатся одни мужчины…
Коридор. Идет толпа молодых парней. И среди них практически незаметна юная девушка.
На секунду отложите книгу, просто представьте, каково это: быть единственной женщиной среди мужчин?
Представили?
Мария Монтессори существует в мужском мире. Для нее всё – проблема, всё – сложно, даже вымыть руки.
Она обязана заходить в аудиторию последней, желательно – в сопровождении отца.
Случается, что, войдя в класс, Мария понимает: для нее не оставлено ни одного места, ей попросту некуда сесть. Тогда приходится выйти из зала, искать стул. Понятно, что ей никто не помогает. А преподаватель еще и наверняка сделает замечание за опоздание: профессоров тоже раздражает женщина-студентка.
На белую ворону всегда обращают внимание, но смотрят, понятно, недоброжелательно. Часто за спиной она слышит довольно злобное шипение. Я легко представляю фразу: «Куда катиться мир?», летящую ей в спину.
Впрочем, нередко реагируют открыто.
Когда она идет по коридору, некоторые студенты нарочито вздыхают ей в лицо:
– Фу…
На что она с неизменной улыбкой отвечает:
– Дуйте, дуйте, друзья мои. Чем сильнее вы дуете, тем выше я взлечу.
Чисто теоретически Монтессори могла бы стать достопримечательностью школы: первая в стране женщина, которая учится на доктора! Разве это не повод, чтобы ей гордиться?
Но это – только теоретически. Ощущение такое, что все в школе – от преподавателей до студентов – хотят на ее примере доказать: правило, по которому девушек нельзя учить профессии врача, – совершенно справедливое и неотменяемое.
Мария старалась ни с кем не ругаться, ни на кого не выплескивать свое раздражение.
Для нее обучение в таких условиях было еще и школой сдержанности, выдержки – качеств, которые она сохранит на всю жизнь.
Однажды сидящий рядом с ней студент специально болтал ногами с такой страстью, что парта Монтессори начала качаться.
Мария посмотрела на него. Просто бросила взгляд.
Студент перестал болтать ногами и испуганно прошептал своему соседу:
– Оказывается, я бессмертен.
– Что? – не понял тот. – Почему?
– Если бы я не был бессмертен, – я бы уже умер. Ты видел, как она на меня посмотрела?
Мария должна знать все предметы лучше своих однокурсников: те могут рассчитывать на снисхождение, она – нет. К тому же она обязана доказать: то, что она поступила учиться на врача – правильно и справедливо.
Она понимает, сколько девушек захотят последовать ее примеру. И значит, она должна показать такой пример…
Но самая большая проблема – занятия в морге, в анатомическом театре.
Надо заметить: одна из причин, из-за которой женщинам было запрещено учиться на доктора, заключалась в том, что будущий врач должен был вскрывать трупы мужчин. Было принято считать, что женщине это делать неприлично.
Однако работа в анатомическом театре – основа обучения любого врача. Запретить Монтессори присутствовать на вскрытии невозможно. Если она будет ходить с однокурсниками и вместе с ними вскрывать трупы мужчин – вроде как неприлично.
Как быть?
Ответ один: пусть ходит одна. Последняя. Ближе к вечеру.
Ей даже будто бы специально выключали свет, чтобы она производила вскрытие при свечах…
Юное существо в морге, при меркнущем, тусклом свете дрожащих свечей вскрывает трупы, чтобы лучше узнать строение человека…
Такую картинку описывает один из исследователей жизни Монтессори. Может, так и было, но мне такая картина кажется излишне мистически-красивой, чтобы быть правдой. Хотя кто знает…
В любом случае, она приходила вдвоем с профессором и каждый раз словно держала экзамен и на человеческую выдержку, и на медицинский профессионализм.
Однажды после очередного урока в морге Монтессори спросила педагога:
– Сколько времени должно пройти, чтобы привыкнуть есть в тот же день, когда вскрываешь трупы?
Профессор ответил:
– Я могу есть сразу.
Мария улыбнулась. Она решила, что это шутка, и не поверила учителю.
Кажется, что улыбка – главный ответ Монтессори на всю недоброжелательность, злобу и непонимание. Она не позволяет себе гнева. Не разрешает себе срывов. Старается держаться ровно, как бы ни было тяжело.
Школа выдержки – серьезная.
Эта внешне спокойная реакция на любые проблемы, любые сложности останется у нее на всю жизнь. Мало кому удалось увидеть Монтессори в гневе или тем более в истерике.
Однако она – живой человек, а любому терпению может прийти конец. И вот однажды Монтессори не выдерживает, уходит с занятий домой в твердой уверенности, что никогда больше не вернется в школу.
Отец оказался, как всегда, прав.
Она устала каждый день идти в школу как на бой. У нее больше нет сил. Она готова учиться – подолгу, по многу часов, сколько надо. Но она больше не хочет воевать. Она утомилась от борьбы.
Дорога домой шла через парк. Мария шла, понурив голову, обессиленная и уставшая.
Человек в таком состоянии ни на что не обращает внимания. Но она почему-то заметила нищенку с младенцем на коленях, которая сидела на скамейке и просила подаяния.
Какая-то неясная, интуитивная сила с этой минуты начала руководить Монтессори.
Мария подошла к нищенке, подала милостыню. Две женщины улыбнулись друг другу. Мария села рядом, о чем-то спросила несчастную. Та ответила. Непонятно почему потек разговор, словно между подругами.
И вдруг Монтессори увидела лицо младенца. Весь мир куда-то исчез, остался только крошечный ребенок.
Он играл красной лентой и, казалось, был абсолютно спокоен и даже счастлив. Лицо его излучало доброжелательность, он смотрел так, будто вся эта грязная, нищенская жизнь его вовсе не касалась. Смотрел прямо в глаза Марии. И во взгляде малыша читалась не детская наивность, а мудрость, которую не у всякого взрослого во взгляде прочтешь.
Лицо младенца светилось счастьем, словно он умел любить жизнь не за ее хорошие проявления, а просто за то, что она есть. Мария поняла, что малыш счастлив не чем-то конкретным, но самой текущей жизнью.
Глядя на это очаровательное лицо, стыдно было проявлять слабость и малодушие.
Почему стыдно? Мария, наверное, не смогла бы ответить на этот вопрос, но твердо знала: стыдно.
Она поблагодарила нищенку, развернулась и пошла обратно к школе, твердо понимая: пока не окончится обучение, она никуда не уйдет.