Без обид. Без выяснения отношений. Принял так, что всю свою жизнь провел рядом с матерью и от пятнадцати лет до собственного ухода занимался только одним: пропагандой и воплощением ее метода.
Этих пятнадцати лет в их жизни словно и не было. Они не оставили никакого негатива. Никакого недоверия.
Вот что пишет об отношении сына к матери Марилена Хэнни-Монтессори, дочь Марио и, соответственно, внучка Марии Монтессори:
«Все, что он [Марио] любил, было ничем по сравнению с его любовью к матери и ее работе. Эта любовь затрагивала всю его жизнь и доминировала надо всем его существованием. Ему было почти пятнадцать лет, когда он начал жить с матерью. Марии не было рядом с ним в период “впитывающего ума”[53]. Он жил для нее и с нею. Благодаря сыну Мария никогда не переносила изоляции, характерной для гения, никогда не становилась статичной. Когда она стала старше, он взял бóльшую часть работы на себя, организовывая курсы, исследуя работы студентов, читая лекции по материалам. Он позволил Марии Монтессори полностью сконцентрироваться на творческой работе. Он подарил ей новые идеи. Он понимал и верил в значении ее космического видения для развития человечества. Он стал столпом ее работы. Он продолжал ее работу после ее смерти. Марио Монтессори, мой отец, был необыкновенным человеком»[54].
Какие слова!
Как? Почему? Вообще никакой обиды, только благодарность и безусловная любовь!
Папы не было в его жизни совсем. Мама являлась, если угодно, сутью и смыслом его жизни.
Ощущение, что Марио Монтессори пятнадцать лет готовился к тому, чтобы с ней встретиться, а встретившись, уже не отпускал никогда и никуда.
Я не знаю, что это такое… Просто голос крови, и всё?
Как говаривал персонаж одного чудесного мультика: маловато будет.
Я убежден: в выстраивании отношений отцов и детей решающая роль принадлежит «отцам». Именно старшее поколение строит те законы жизни, которым младшие либо абсолютно подчиняются, либо категорически отрицают. Так в семье алкоголика вырастает или сильно пьющий, или совершенно не пьющий человек.
Мария Монтессори сумела сделать так, что они с сыном стали самыми близкими на земле людьми. Как ей это удалось, учитывая обстоятельства, одному Богу известно.
Она не просто взяла сына из интерната для проведения некоей совместной жизни. Она поделилась с ним самым дорогим, что у нее имелось: своим делом. Попросила о помощи. По сути, разделила с ним собственную жизнь.
Материнское дело оказалось для Марио и важным, и интересным. Чуть позже о нем все будут говорить как о замечательном педагоге и превосходном организаторе.
Мне кажется, что первые пятнадцать лет воспринимались им как некое недоразумение, которое он пережил, чтобы оказаться в одной упряжке с мамой.
Все, кто пишет о Монтессори, непременно замечают: она была очень обаятельной и контактной. Очевидно: это обаяние не могло не распространиться и на ее сына.
Мария была человеком успешным и удачливым. К тому же очень известным – едва ли не самой известной женщиной Европы, и, без сомнения, самым знаменитым педагогом.
Дети, разумеется, гордятся такими мамами. Тем более что успех Монтессори был продиктован не связями или деньгами, а только и единственно – талантом.
Но что же она? Как пережила все это? Было ли у нее чувство вины? Страдала ли она из-за первых пятнадцати лет разлуки с сыном или нет?
Нам, взрослым, даны дети, чтобы предоставить возможность жить в присутствии будущего. На самом деле это особый отсвет и особая обязанность. А мы, увы, не всегда отдаем себе в этом отчет.
У Монтессори полтора десятка лет ребенка как бы не было. Она тренировала свое отношение с будущим на чужих детях, причем довольно долго на детях больных.
Было ли ей от этого тяжело? Неизвестно. Она никогда не жаловалась.
Только не надо считать, будто Монтессори сама сделала свой выбор. Выбора у нее, в сущности, не существовало. Если бы она призналась в незаконнорожденном ребенке, – мы сегодня не знали бы великого педагога Марию Монтессори, и сотни тысяч детей по всему миру (если не миллионы) не воспитывались бы по ее чудесному методу.
Было ли у Марии Монтессори чувство вины в отношении собственного сына? Тоже неизвестно. Во всякому случае, она никогда об этом не говорила.
Мария прекрасно понимала, что поступает со своим ребенком пусть и вынужденно, но нехорошо. Искупила она эту вину не разговорами, а подарив мальчику свое дело, по сути все свое существование.
Она словно бы дважды подарила сыну жизнь. Первый раз, как любая мать, – родив его. Второй раз, отдав ему всю свою жизнь, – как извинение.
Марио Монтессори свое существование до конца дней посвятит делу матери, пропаганде и реализации ее системы, строительству новых Монтессори-школ. Он был и переводчик, и организатор сети международных обменов, вел обширную корреспонденцию.
Даже свою любовь Марио нашел не без помощи мамы.
Однажды Мария взяла своего сына в деловую поездку в США. Ехал он, как всегда, под видом ее племянника. Лишь в старости, да и то вынужденно, она публично призналась, что Марио – ее сын.
Именно в Америке Марио встретил Хелен Кристи, которая стала его женой. Сначала у них родилась дочка Марилена, потом – Рональдо, а потом – любимая младшая внучка Марии, названная в честь ее матери – Ренильде.
Маленькая Ренильде вырастет и скажет о своей бабушке: «Это была потрясающая женщина. В ней были ум, страсть и решительность»[55].
Монтессори умела влюбить в себя всех.
Некоторые противники метода Монтессори настаивают: мол, ей нельзя верить потому, что она сама была плохой матерью.
Так хорошей или нет мамой была Мария Монтессори?
С одной стороны, на первые пятнадцать лет жизни она отдала своего сына чужим людям; но, с другой, сумела сделать так, что он стал самым главным, самым преданным ее поклонником.
На мой взгляд, история отношений матери и сына безусловно доказывает: Монтессори была не только хорошей матерью, но и замечательным педагогом. Она сумела сделать так, что сын стал ее ближайшим другом – это ли не цель, которую ставят перед собой любые родители?
И если мать добилась этой цели, какие к ней могут быть вопросы и претензии?
Ее сын – счастливый муж и отец, профессионал, который занимается любимым делом? Разве плохая жизнь?
Заметим: не было бы у Марио такой мамы, не было бы у него и такой жизни.
Как бы я ни пытался красиво, эмоционально и предельно честно высказать свою позицию, я прекрасно понимаю: многим отношение Монтессори к своему сыну не понравится. А это приведет к недоверию и, собственно, к сути ее метода.
Печально…
Но давайте-ка подумаем вот о чем.
Великий педагог Иоганн Генрих Песталоцци очень любил своего сына, воспитал из него вундеркинда. Но, когда сын умирал, Песталоцци не приехал с ним проститься, а потом не поехал и на похороны. И, что может быть еще печальнее: не поддержал свою жену, потерявшую ребенка, которую очень любил и которая отдала мужу всю свою жизнь.
Великий педагог Януш Корчак в юности взял обет безбрачия и детей не имел вообще.
Как и другой гений педагогики, Антон Семенович Макаренко. Правда, он воспитывал детей приемных.
Знаменитый детский психолог Бенджамин Спок – автор книги «Младенец и уход за ним», которая стала одной из самых продаваемых книг ХХ века (к моменту смерти Спока было продано около 50 миллионов экземпляров) и по которой не одно поколение родителей воспитывало своих детей, – сам был не очень внимательным отцом и дедом. Его дети публично признавались, что им не хватало отцовского тепла, а его внук покончил жизнь самоубийством.
Великий педагог Мария Монтессори отдала своего только что рожденного сына в чужую семью, потом перевела в интернат. Она возила его с собой, представляя всем как племянника.
Да что же за напасть такая!
Мне неизвестно, почему у великих педагогов так, скажем мягко, нелегко складывались отношения с собственными детьми или почему они, воспитывая чужих отпрысков, не желали иметь своих. Хотя факт, конечно, сам по себе занятный, по его поводу можно много философствовать. Но, как говорится, в какой-нибудь другой «сказке».
Однако вот что интересно. И, как мне кажется, – важно.
Мы даем право людям любых профессий на свои слабости. Нас не смущает, скажем, что Пушкин – ловелас, мы все равно понимаем гениальность его поэзии и верим его лирическим стихам. Лермонтов вообще был человеком очень сложным (мягко говоря), что не мешает нам любить его поэзию и прозу. Мы понимаем, что Е = мс2, вне зависимости от того, хороший ли человек Эйнштейн или нет. В книге Ломброзо «Гениальность и помешательство», о которой мы уже упоминали, описано множество примеров гениев, которые являлись психически больными людьми, но мы тем не менее любим их произведения.
На знаменитый пушкинский вопрос: «Гений и злодейство – две вещи несовместные?» – мы давно уже ответили:
– Совместные! И еще как!
Мы научились отделять произведение от создателя во всем… Кроме педагогики.
Нам всерьез кажется, что хороший, а уж тем более великий педагог должен быть непременно хорошим человеком и эталонным родителем.
Мы по-прежнему радостно не верим ни в какие педагогические системы и ни в какие педагогические законы.
В физике и математике, например, верим.
Е = мс2 – это закон.
2 × 2 = 4 – и это закон.
В евклидовом пространстве две параллельные прямые не пересекаются никогда – это тоже закон.
И периодическая система химических элементов Дмитрия Менделеева – закон.
А в педагогике, как мне кажется, властвуют не законы, не системы, не методы, но – люди.