Что главное в картине мира для верующего?
Абсолютное доверие Господу. «Спасибо Господу за все» – это не просто красивые слова. Это понимание главного закона жизни: слышать Бога, доверять Ему, идти Его путем.
Мы благодарим Бога не за хорошее, а за все именно потому, что от Создателя к нам ничего плохого перейти не может. Доверься Богу, и ты не собьешься с выбранного пути.
Господь – это такая же реальность, как дождь или снег. Верующий человек живет в Божьем мире, и только этот факт позволяет ему жить в гармонии и с самим собой и с миром.
Архимандрит Иоанн (Крестьянкин), о котором мы уже не раз говорили в этой книге, сокрушался, что не люди идут за Христом, а Христа ведут за собой, пытаясь указать Богу путь. Это не просто ошибка, но огромная беда человечества.
Монтессори всегда шла именно за Богом. Ему она доверяла больше, чем себе. Интуиция – это ведь голос Бога, звучащий в человеке. Тот, кто умеет доверять интуиции, – тот и идет за Господом.
Мария Монтессори умела.
О своем отношении к вере лучше всех, разумеется, написала сама Монтессори. И дело тут не только в высоком смысле самих слов, но и в том, что написаны они с глубиной и страстью истинно верующего человека.
«Однажды под влиянием эмоций я положила руки на сердце, как будто хотела вселить в себя мужество и подняться на вершину веры; я смиренно стояла перед детьми, спрашивая себя: “Кто вы? Может быть, передо мною дети, которых сам Христос держал на руках и для которых произносилось Божественное слово? Я последую за вами, и мы вместе с вами войдем в Царствие Небесное”. И с факелом Веры в руках я продолжила свой путь»[86].
После таких слов вопроса о том, откуда она черпала силы, по-моему, уже не должно возникать.
Удивительное, во многом уникальное соединение веры и педагогики определяло картину миру великого педагога Марии Монтессори.
Вера в силу Создателя, Который никогда не предаст, всегда укажет верную дорогу, надо только Его услышать. Вера в силу ребенка, который, не суетясь, строит самого себя, и в этом, самом главном строительстве жизни столь нуждается не в окрике, не в бесконечных воспитательных сентенциях, но в понимании и поддержке.
Неслучайно, рассуждая о детях, да и о собственных педагогических открытиях, Монтессори столь часто обращалась к Библии, к Евангелическим метафорам. Дети и Бог были для нее где-то очень рядом, совсем близко.
Темнота в нашем зале.
Полное затемнение. Долго. Зрители начинают волноваться: ничего ли не случилось?
Шорох в зале. Покашливание. Редкие аплодисменты.
Наконец луч света находит стоящую у закрытого занавеса Монтессори.
Она смотрит в зал, улыбается.
Шум постепенно стихает. И наступает напряженная тишина ожидания ее слов.
Мария Монтессори. «Испытывая невероятную физическую усталость от родов, младенец оказывается перед неожиданной необходимостью приспосабливаться к новой окружающей обстановке, совершенно отличной от той, в которой он находился прежде, перед необходимостью немедленно начать выполнять абсолютно непривычные действия. Психологи пришли к выводу, что это самое тяжкое и самое драматичное испытание в судьбе человека (курсив мой. – А. М.). “Ужас рождения” – такое определение они дали этому критическому и решающему моменту в жизни»[87].
Ужас рождения…
Услышав эти невероятные слова – зал затихает.
Рождение – как самое страшное испытание в жизни человека.
Как же должен измениться наш взгляд на младенца, если мы таким образом будем относиться к привычному, казалось бы, факту его рождения!
Если мы услышим Монтессори: рождение – это весьма тяжелое действие, совершенное человеком, может быть, мы сможем к младенцам относиться иначе, если угодно – более серьезно?
Подумайте: человек, которому несколько минут от роду, уже пережил испытание, страшнее которого у него не будет.
И именно с него началась его жизнь…
Вспоминается известный анекдот, даже притча.
Два младенца-близнеца сидят в животе у матери.
– Как ты думаешь, есть ли жизнь после рождения? – спрашивает один.
– Не знаю, – отвечает другой. – Оттуда ведь никто не возвращался.
Монтессори – один из первых педагогов, заметивших: младенец – это не просто личность, у которой есть не только будущее, но и прошлое, есть страсти, желания, в общем, все то, что имеется в наличии у каждого. Но это человек, совершивший сложнейший и важнейший поступок в своей жизни – он родился.
А это – дело. Это – испытание.
Нередко во время моих разговоров с родителями какой-нибудь папа в сердцах заявляет о своем ребенке:
– Да что он знает о жизни? Что он видел? Что он сделал? Вот я, скажем, диссертацию защитил, а он?
Я всегда отвечаю:
– Он совершил главное дело человека: он родился. Сложнейшая история. Потом ребенок изучает незнакомый окружающий мир и учится в нем жить. А это тоже – дело нелегкое. Он исследует самого себя – занятие, про которое мы, взрослые, часто забываем, а оно важнейшее. Поверьте: все, что делает ребенок, не менее круто и тяжело, чем защитить диссертацию. Сколько вашему сыну? Десять? Тринадцать? Значит, у него прошло именно столько лет этой очень непростой исследовательской жизни строителя, которая началась с первого часа рождения. Немалый опыт им накоплен, правда?
Как правило, папы удивляются. Очевидно, что так о своем ребенке они не думали никогда.
Впрочем, почему мы вдруг заговорили о младенцах?
Потому что следуем хронологии жизни нашей героини.
В 1921 году у Монтессори родился первый внук, которого назвали в честь его отца, единственного сына Марии – Марио.
Надо заметить, что Марио-младшему Монтессори уделяла больше внимания, чем Марио-старшему.
Она вообще считала младенчество важной и, если так можно сказать, недооцененной частью жизни человека. Говорила и писала о младенцах много, справедливо полагая: законы, по которым будут выстраиваться отношения родителей с ребенком, возникают, именно когда на свет появляется малыш.
Взгляды Марии Монтессори на малышей вполне можно считать революционными, если вспомнить: какой путь проделало человечество прежде, чем начать относиться к только что родившимся людям – как к людям.
Исследователь детства, если можно так выразиться: историк детства Карин Калверт пишет очень жесткие слова об отношении к младенцам всего каких-то два века назад (если считать от нас, а если вести отсчет от времени Монтессори, то это вообще век всего): «К сожалению, на основании тех же самых критериев, которые исключали из человеческого рода дикарей, из него последовательно исключались и человеческие детеныши. Ведь подобно дикарям младенцы не умели рассуждать, говорить, вертикально стоять и ходить. Так же как дикари, младенцы могли быть противными, жестокими и грязными, они нечленораздельно кричали, хрюкали и вопили, ползали на четвереньках прежде, чем начинали ходить по-человечески… В первые десятилетия XIX века, – продолжает исследователь, – многие матери перестали использовать алкоголь, чтобы успокоить своих детей»[88].
Понимаете, да? До начала XIX века младенцам «наливали», чтобы они побыстрее успокоились. А что церемониться? Ведь не человек – дикарь! Мешает своим плачем? Вырубить алкоголем. Почему нет? Какие проблемы?
С каждой эпохой отношение к детям становилось более мягким, но людьми их не считали довольно долго. Да и сегодня, признаемся, всегда ли мы можем смотреть на младенцев так же серьезно, как учит Монтессори? Всегда ли мы умеем видеть в них людей, с которыми у нас так много общего?
Монтессори призывала не сюсюкать с младенцем, а постараться установить контакт с человеком, который спит в душе малыша. Разбудить его, дать ему возможность проявиться.
Это то, чего ей бы хотелось.
А что она видела в реальности?
«Смертность детей рассматривалась как нечто естественное, – замечает Монтессори. – Семьи привыкли к этому, и при этом считалось, что они якобы в действительности не умирают, а улетают на небо. Это принималось на веру, и даже существует утверждение: “Бог отбирает среди всех детей лишь тех, которые, как ангелочки, будут подле него”. Из-за невежества родителей и недостаточно хорошего ухода погибало такое множество детей, что этот феномен был назван “убиением младенцев в Вифлееме”»[89].
Разве не ужас? Замечу: речь идет даже не о XIX, но о начале ХХ века. «Убиение младенцев» происходило в цивилизованной, так сказать, Европе.
Монтессори приходилось доказывать, что младенец рождается не неким бездушным созданием, но полноценным человеком, и он требует к себе соответствующего отношения.
Когда смотришь на жизнь Монтессори, вполне можно решить, будто ей никогда не приходилось биться за свои идеи, за свои школы, да просто – за возможность делать то, что ей хотелось. Кажется, что она никогда не была борцом, в отличие от того же Песталоцци или Корчака.
Ее с удовольствием приглашали читать лекции, помогали открывать школы. Когда в Италии к власти пришел фашизм и она поняла, что ей с Муссолини не по дороге, – она просто уехала. Да, ее книги сжигали на площадях, но сама она была далеко от этого кошмара.
Однако, если вдуматься: вся ее жизнь – это борьба с архаичными взглядами на воспитание, борьба за детей. Подчас не просто за уважение к ним, но и за саму их жизнь.
Правда, справедливости ради стоит заметить, что все-таки Монтессори была не единственным педагогом, который столь серьезно и уважительно относился к детям.
Вот, скажем, что писал все тот же Песталоцци, когда у него родился сын. Иоганн Генрих не мог, да и не хотел сдерживать своих не просто положительных, но возвышенных эмоций.