– Не сейчас, а сейчас же! – крикнула она еще раз, злее.
Я пожал руки пацанам и пошел к своему подъезду. По пути я всеми силами старался разглядеть, что же там случилось в центре двора, но ничего не было видно из-за кучи людей и деревьев.
Струковых тоже позвала домой их мама. И Наталья Михайловна вышла на улицу. Они, как и я, поплелись к своему подъезду. Чтобы попасть домой, им надо было пройти через двор, и я очень надеялся, что уж Саньку и Диману-то удастся увидеть, что же там у шахмат происходит. Точно увидят. Вон Санек остановился и смотрит. Ладно, потом они мне все расскажут.
Я попросил у мамы еще погулять хотя бы десять минут, но мама взяла меня под локоть и завела в подъезд.
– Нечего, – сказала она. – Там ваши пацаны что-то натворили.
Да уж, натворили. Надеюсь, это не Костик натворил. Хотя наверняка Костик, кто же еще? Тогда надеюсь, что это не Арсен и не за ним приехали скорая и милиция. Нет, Арсен сидит дома. Он должен быть дома.
Меня не выпускали из дома два дня: позавчера, когда мама звала меня у подъезда, и вчера. Я спрашивал почему, но родаки мне говорили, что полезно пару дней и дома посидеть. Ага, полезно, как же! Я приставал к ним с расспросами: я же видел и слышал, как мама звонила Наталье Михайловне и что-то они там говорили, – но мне никто ничего не рассказывал. Дома мне сидеть надоело, на компьютере не игралось. Я звонил несколько раз Струковым, но трубку всегда брала Наталья Михайловна и говорила, что лучше бы нам всем пока посидеть дома. Очень весело.
Я весь вчерашний день провел у окна, но во дворе было пусто. Почти ни души. Похоже, что все пацаны, даже старшие, сидели по своим квартирам. Понять, что случилось, крикнуть кому-нибудь из пацанов на улице и расспросить их было нельзя. Нет, ну можно, только некому и некого.
Наконец, сегодня утром, когда мама рано собиралась на работу, я подошел к ней и опять попросил разрешить пойти днем гулять. Мама посмотрела на отца, который тоже стоял в коридоре и завязывал шнурки на ботинках. Отец кивнул.
– Только гуляй с Сашей и Димой. Мы их знаем, они ребята хорошие.
– Почему только с ними? – спросил я.
– Ну не только с ними, – ответил отец. – Кто у тебя еще дружок? Леха?
– Да, Жири… Леха.
– Хорошо. Со старшими ребятами – нет. Я тебе запрещаю. И если увижу, то ты сразу пойдешь домой.
– Да почему? Чего такого-то? У нас все со всеми дружат.
Отец посмотрел на маму. Она пожала плечами и ничего не сказала.
– Позавчера… в воскресенье у нас во дворе погиб мальчик. Андрей. Ты же знал его, да?
– Андрей? Дрон?
– Да, – ответил отец и открыл дверь, чтобы уйти на работу. – Ладно. Гуляй, но только со Струковыми. Они пацаны хорошие. А вечером, когда я вернусь, мы поговорим. Идет? – спросил отец, и я кивнул.
Мама и папа ушли. Я оделся, умылся и сел завтракать. Есть не хотелось, а хотелось позвонить Саньку, но он, наверное, еще спал. А может, уже и нет. Я встал, вышел из кухни и подошел к нашему коридорному телефону. Он как раз зазвонил.
– Маркуша, ты? – с ходу спросил Санек, когда я поднял трубку. – Я видел, у тебя родаки ушли.
– Я.
– Выйдешь сегодня?
– Да. А вы?
– Две минуты.
Пацаны, оказалось, не спали. Они тоже торчали два дня дома и только и думали о том, как побыстрее выбраться во двор. Можно было сбежать гулять и вчера, но мои и струковские родаки забрали ключи и закрыли нас дома.
Через две минуты мы втроем вышли во двор, пожали друг другу руки и решили зайти за Жириком. Но у него дверь никто не открыл. Зайдем попозже.
– А может, Жирика в больницу увезли? – спросил я.
– Да с чего?
– Ну ему палкой по башке…
– Да не. Спит, наверное, – сказал Санек, но я продолжал думать, что Жирик из-за меня страдает.
Санек с Диманом стали рассказывать. Они знали больше меня: их родаки говорили им все сразу и без секретов. Не как мои: «Поговорим потом», «Нечего пока гулять». Нет. Ну, короче, Костян трубой убил Дрона. Да, убил. Размозжил тому башку. Санек с Диманом сами видели, когда менты пытались накрыть Дрона мешком.
Все очень быстро случилось два дня назад. Дрон как ни в чем не бывало сидел на шахматной лавке, стругал ее ножом и жевал свой насвай. Тут пришел Костян с Лётки, увидел Дрона и два раза треснул ему трубой по голове. Старшаки потом оттащили Костика от Дрона и трубу отобрали, но было поздно. В башке Дрона уже была дырка с кулак. Это так Санек сказал и показал свой кулак. Да, большая дырка.
Дрона увезла скорая, а Костика увезли менты на «жигулях». Потом приехали еще менты, еще и еще, опросили всех пацанов и отвели их по домам. Бабушка Костяна и Ромы, когда узнала про Дрона, померла. Говорят, что сердце лопнуло. Не знаю, может ли сердце лопнуть, но похороны ее будут завтра. Деньги на гроб и гвоздики собирали всем двором. Родственников у бабушки, кроме Ромы и Костяна, больше и не было.
– Костяна в тюрьму посадят теперь? – спросил я пацанов, но они пожали плечами.
– Родаки говорят, что сначала в больницу. Он же наркоман. Да и несовершеннолетний. Сколько лет Костяну? Пятнадцать? Наверное, его в тюрьму для малолетних отправят. Навсегда.
– Навсегда?
– Навсегда. Он же Дрона совсем убил. Вот и его навсегда, – сказал Диман.
– А Рома что? – спросил я.
– Да фиг его знает. В больнице он. Если жить будет, то его в детский дом отдадут.
– С Костяном вместе?
– Дурак ты, Маркуша! – сказал Санек. – Костяна в тюрьму, а Рому – в детский дом. У него же родителей теперь больше нет.
– А если помрет?
– Тогда в детский дом не отдадут, конечно, – сказал Санек. – Маркуш, у тебя же старый мяч есть? Вынеси, хоть попинаем.
Я сбегал домой и вынес потертый мяч. Мяч был давно проколот и спущен, но дырка в нем была маленькая, и воздух выходил из него медленно. На час поиграть хватит. У Струковых был «качок» с иглой, Диман его вынес, и мы уселись на шахматную лавку его накачивать.
Я посмотрел на лавку. Наверное, вот прямо тут Дрон и сидел. А потом его Костик трубой шмякнул. Брр! Вон даже видно, где он ножом лавку стругал.
– А Дрон что? – спросил я пацанов.
– А что Дрон?
– Похоронили?
– Не знаю. Может, и нет. Может, менты еще что-то расследуют.
– Что тут расследовать? Все же видели, что Костян его.
– Ну, например, кто оставил трубу в нашем подъезде, – сказал Диман, – кто Рому этой трубой того…
– Я маму Дрона на днях видел. В магазе, Дрон ей даже сумку нес.
– У Дрона мама есть? Сумку нес? – переспросил Диман. – Я думал, он только наркотики свои глотать и умел.
Мяч не надувался. Похоже, что за время лежания в «прихожке» у меня дома что-то в нем «срослось», и игла не входила в ниппель. Мы потыкали раз десять и сломали иглу.
– Надо снова к Жирику идти. У него есть игла. Может, он вернулся уже, – сказал Диман.
– Слушайте, а что теперь будет? – спросил я пацанов.
– Да ничего не будет. Ты же хотел Костяна избить, чтобы он больше пацанов не «чморил»? Вот. Нет больше Костяна. И Ромы тоже. Родаки сначала за нами в четыре глаза зырить будут – хрен теперь на Урал сходим, – но через месяц все забудут. Я так думаю.
– Через месяц школа уже, какой там Урал?!
– Блин, напомнил, – сказал Диман и сплюнул от досады.
– Арсена видели?
– Мама видела. Она ему гипс вчера осматривала. Тоже дома сидел два дня.
– Зайдем?
– Да мы заходили уже. Сказал, что выйдет через полчаса.
Значит, Арсен успел спрятаться дома. Хотя, ясное дело, успел, раз вместо него Дрона кокнули. Я представил себе, что было бы, если бы Костян проломил башку не Дрону, а Арсену. Плохо было бы. Дрона никто не любил. А Арсен… С Арсеном нам еще надо на тот «дурдом» совершить набег. Только теперь всех пацанов надо собрать, чтобы местные напугались. Может, даже окно им рогаткой выбьем. А может, просто шпонками по стеклам постучим. Шпонки окно не разобьют… А как там Вера? Веру тоже надо будет позвать на старицу. А потом огненный клёк. Да много еще чего потом.
– А как теперь с «Мадридом» воевать?
– Маркуша, ты точно дурачок какой-то, – сказал Диман. – Какая война? Тебя гулять пустили, и то уже хорошо. Все родаки у нас теперь сразу ментам будут звонить, как только рогатку увидят. А арбалет тем более. Погоди немного.
– Да? – спросил я Санька. Тот кивнул.
– Давайте за Верой еще зайдем? – спросил я пацанов.
– Влюбился? – спросил Диман.
Я тут же его пнул, но несильно.
Мы решили, что сначала зайдем за Верой, а потом сгоняем к Жирику. Если Вера дома, то попрошу ее показать, как она с третьего этажа в керамзитовую кучу сигает.
– Знаете, пацаны, – сказал Санек и замолчал.
– Чего?
– Мне кажется, это все Колян Бажов придумал.
– Что придумал? – спросили мы с Диманом.
– Да все… Что Рому Дрон трубой, что Костян потом трубой Дрона. Вера эта еще сказала, что именно Дрон Рому треснул, хотя не видела она ничего из окна.
– Я видел, как Колян Дрону спичечный коробок передавал.
– Гашиш, да, – сказал Санек. – Подкупил, может. Как «Париж»…
– Ладно, мы пойдем за Верой с Маркушей. А ты, – сказал Санек брату, – Арсена тут подожди. А то выйдет пацан, а нас никого нет.
Мы пришли в «Мадрид», и я стал кричать Вере. Пара «мадридских» пацанов выглянула в окна и послала меня на фиг из их двора. Я их тоже послал. Потом они сказали, что я в Веру влюбился. Тут уж мы с Саньком сказали им все, что мы о «Мадриде» думаем. Наконец, один из «мадридцев» спросил, как у нас там во дворе все случилось, а я крикнул, что Костяна менты забрали из-за Дрона. «Мадридские» пацаны удивились и стали расспрашивать еще больше. Санек им крикнул, что потом все сами узнают.
Я позвал Веру еще раз. Из окна на третьем этаже вылетел бумажный самолет и секунд через пять приземлился в грязную лужу: она одна не высохла во всей «мадридской» округе после недавнего дождя.
Я вытащил самолетик из лужи и развернул его. На листе очень коряво и с перепутанными буквами в словах было написано: «Выйду через десять минут». Я улыбнулся. Вера хоть и придумала такой клевый огненный клёк, в который я даже еще не играл, но писать совсем не умела. Наконец я это сам увидел. Хотя если бы умела, то, наверное, бы с нами, с пацанами, и не дружила. Гоняла бы с Машкой и Ленкой и постоянно просила бы мороженое.