[44]
Среди многосложных проблем, тревожащих ум и сердце современного человечества, сексуальной проблеме, несомненно, принадлежит одно из первенствующих мест. Нет такого класса, нет такого народа или страны, за исключением легендарных «островитян», где бы вопрос об отношении между полами не принимал всё более и более жгучий, наболевший характер. Современное человечество переживает не только острый по форме, но, что гораздо неблагоприятнее и болезненнее, затяжной сексуальный кризис.
Быть может, на всём длительном пути седой от времени истории человечества не выискать эпохи, когда бы «проблема пола» занимали в жизни общества такое центральное место, когда бы отношение между полами, подобно фокусу, сосредоточивало и собирало в себе измученные взоры стольких миллионов людей, когда бы сексуальные драмы служили таким неисчерпаемым источником вдохновения представителей всех видов и родов искусства.
Чем дольше длится кризис, чем более хронический характер он принимает, тем безвыходнее представляется положение современников и тем с большим ожесточением набрасывается человечество на всевозможные способы разрешения «проклятого вопроса». Но при каждой новой попытке разрешить проблему пола запутанный клубок взаимных отношений между полами лишь крепче заматывается и как будто не видит той единственной правильной нити, с помощью которой удастся, наконец, совладать с упрямым клубком. Испуганное человечество в исступлении мечется от одной крайности к другой, но заколдованный круг сексуального вопроса остаётся по-прежнему замкнут.
«Надо вернуться к счастливой старине, надо восстановить былые устои семьи, надо укрепить испытанные морально-половые нормы»,— решает консервативно настроенная часть человечества.
«Надо разрушить все лицемерные запреты отжившего кодекса сексуальной нравственности, пора сдать в архив эту ненужную, стеснительную ветошь… Индивидуальная совесть, индивидуальная воля каждого — вот единственный законодатель в этом интимном вопросе»,— раздаётся из другого, «радикального» лагеря. «Разрешение сексуальных проблем возможно лишь при наступлении коренным образом реформированного общественного и хозяйственного строя»,— утверждают социалисты; но в этом пункте и их голоса звучат робко и неубеждённо, а слишком частые ссылки на далёкое, хотя и желанное будущее указывают, что и в их руках как будто ещё нет заповедной нити.
Где же выход? Имеется ли он? Возможно ли в самом деле уже сейчас отыскать или хотя бы наметить «магическую нить», обещающую распутать клубок?
Путь к отысканию этой нити даёт нам сама история человеческих обществ, история непрерывной борьбы различных, противоположных по своим интересам и стремлениям социальных групп. Уже не первый раз переживает человечество острый «сексуальный кризис», уже не первый раз отчётливость и ясность ходячих моральных предписаний в области общения между полами расплываются под напором нахлынувшего потока новых моральных ценностей и идеалов. Человечество переживало особенно острый сексуальный кризис в эпоху Возрождения и Реформации, в эпоху, когда совершавшийся великий социальный сдвиг оттеснил на задний план родовитую, гордую, привыкшую к безраздельному господству феодальную знать и очистил место для нараставшей и крепнувшей новой социальной силы — восходящей буржуазии. Кодекс сексуальной морали феодального мира, выросший из недр «родового быта», с его общинным хозяйством, с его родовым, авторитарным началом, поглощавшим индивидуальную волю отдельного члена, столкнулся с новым, чуждым, противоположным кодексом половой нравственности формирующегося буржуазного класса. Сексуальная мораль буржуазии вытекала из принципов, резко противополагавшихся основным моральным началам феодального кодекса: взамен родового начала выступала строгая индивидуализация, обособление замкнутой «малой семьи», вместо момента сотрудничества, характерного и для общинного и для районного хозяйства, выступал момент конкуренции, последние остатки коммунистических представлений, свойственных в различной степени всем видоизменениям родового быта, вытравлялись торжествующим принципом индивидуализированной, выделенной, обособленной частной собственности. Растерявшееся человечество столетия металось между двумя столь различными по духу сексуальными кодексами, приспосабливалось, применялось к ним, пока в сложной житейской лаборатории не претворило старые нормы в новой закваске и не достигло хотя бы внешней формальной их гармонии.
Но в эту яркую и красочную эпоху «перелома» сексуальный кризис, несмотря на всю свою остроту, не носил такого угрожающего характера, какой он принимает в наши, дни. Прежде всего потому, что в великие дни Возрождения, в этот «новый век», когда снопы яркого света новой духовной культуры залили ясными красками монотонную, бедную содержанием жизнь средневекового, отмиравшего мира, морально-половой кризис переживался лишь относительно малой частью общества. Самого многочисленного слоя тогдашнего населения — крестьянства — он касался лишь весьма посредственным образом лишь постольку, поскольку медленным, длительным путём в течение столетий совершалась и здесь перестройка хозяйственных, экономические отношения. Там, на верхах социальной лестницы шла ожесточённая борьба двух противоположных по своим стремлениям социальных миров, там боролись между собою идеалы и нормы двух враждебных миросозерцаний, там намечал своих жертв разраставшийся и грозный сексуальный кризис. Крестьянство, неподатливое на новшества, почвенно устойчивое, продолжало цепко держаться за испытанные устои родовых традиций, унаследованных от праотцов, лишь под давлением крайней необходимости модифицируя, смягчая и приспособляя к изменяющимся условиям своего хозяйственного быта застывший и как бы выкованный из одного куска сексуально-родовой кодекс морали. «Сексуальный кризис» в эпоху острой борьбы буржуазного и феодального мира обходил «податное сословие», и чем ожесточённее шла на верхах ломка старых устоев, тем, казалось, крепче держалось крестьянство за свои родовые традиции… Несмотря на непрерывные вихри, проносившиеся над его головой и расшатывавшие самую почву под его ногами, крестьянство, а особенно наше русское крестьянство, ухитрялось через целые столетия в нетронутом и незыблемом виде сохранять основные начала своего морально-полового кодекса.
Иную картину видим мы в настоящее время. «Сексуальный кризис» на этот раз не щадит даже и крестьянства. Подобно инфекционной болезни, не признающей «ни чинов, ни рангов», перекидывается он из дворцов и особняков в скученные кварталы рабочих, заглядывает в мирные обывательские жилища, пробирается и в глухую русскую деревню, намечая своих жертв и в вилле европейского буржуа, и в затхлом подвале рабочей семьи, и в дымной избе крестьянина… От сексуальных драм «нет защиты, нет затворов»… Было бы величайшей ошибкой воображать, что в его тёмных безднах барахтаются одни представители обеспеченных слоёв населения. Мутные волны сексуального кризиса всё чаще и чаще захлёстывают за порог рабочих жилищ, создавая и здесь драмы, по своей остроте и жгучести не уступающие психологическим переживаниям «утончённо-культурного» мира.
Но именно потому, что сексуальный кризис задевает интересы не одних «имущих», что «проблемы пола» стоят на жизненном пути и столь многочисленной социальной группы, как современный пролетариат, непростительным и непонятным является то равнодушие, с которым обходится этот существенный, этот жгучий, этот наболевший и жизненный вопрос. Среди разнообразных и существенных задач, стоящих на пути рабочего класса в его наступательном движении к осаждаемой крепости «будущего», несомненно входит и задача построения более здоровых и более радостных отношений между полами.
Откуда же берётся это непростительное равнодушие идеологов прогрессивной социальной группы к одной из существенных задач данного класса? Как объяснить себе то лицемерное отнесение «сексуальной проблемы» к числу «дел семейных», на которых нет надобности затрачивать коллективные силы и внимание? Как будто отношения между полами и выработка морального кодекса, регулирующего эти отношения, не являлись на всём протяжении истории одним из неизменных моментов социальной борьбы, как будто отношение между полами в пределах определённой социальной группы не влияло существенным образом на исход борьбы враждующих между собою общественных классов?
Трагизм современного человечества заключается не только в том, что на наших глазах совершается ломка привычных форм общения между полами и принципов, их регулирующих, но ещё и в том, что из глубоких и социальных низин подымаются непривычные, свежие ароматы новых жизненных идеалов, отравляющих душу современного человека тоскою по идеалам ещё сейчас не осуществимого будущего. Мы, люди капиталистически собственнического века, века резких классовых противоречии и индивидуалистической морали, живём и мыслим под тяжёлым знаком неизбывного, душевного одиночества. Это «одиночество» среди громад людных, зазывающе-разгульных, крикливо-шумных городов, это одиночество в толпе даже близких «друзей и соратников» заставляют современного человека с болезненной жадностью хвататься за иллюзию «близкой души», души, принадлежащей, конечно, существу другого пола, так как один только «лукавый Эрос» умеет своими чарами хотя бы на время разогнать этот мрак неизбывного одиночества…
Быть может, никогда, ни в какую эпоху одиночество души не ощущалось с такой мучительной остротой и настойчивостью, как в наши дни, быть может, никогда люди так не изнемогали и не падали под его мертвящими очами.
Иначе это и быть не может. Тьма кажется всегда особенно непроглядной, когда впереди мерцает огонёк.
А перед очами современных «индивидуалистов», ещё лишь слабо скреплённых с коллективом, с другими индивидуумами рядом «симпатических чувствований», заманчиво мерцает новый светоч — изменяющиеся отношения между полами, в которых момент слепого, физиологического начала уступает место творческому принципу — «товарищеской солидарности». Индивидуалистически-собственническая мораль настоящего начинает казаться особенно мертвящей и гнетущей. В своей критике сексуальных отношений современный человек заходит значительно дальше