Но не является ли такого рода предпосылка беспочвенной утопией, отдающей наивными рецептами мечтателей-идеалистов? В самом деле, извольте-ка поднять «любовную потенцию» в человечестве! Не хлопотали ли об этом с незапамятных времён мудрецы всех народов, начиная с Будды и Конфуция, кончая Христом, и, однако, кто взвесит, поднялась ли «любовная потенция» в человечестве? Свести вопрос о сексуальном кризисе к такого рода благожелательным мечтам, не значит ли это, попросту признавшись в своём бессилии, отказаться от поисков «заповедного ключа»?
Так ли это? Является ли на самом деле вопрос о коренном перевоспитании нашей психики в области отношений полов фактом столь неосуществимым, столь далёким от жизненной практики? Не намечаются ли, наоборот, именно сейчас, именно при наличности окружающей нас экономической действительности, те условия, что вызывают и порождают новые живые начала психических переживаний, совпадающих с намеченными выше требованиями?
На смену буржуазии с её классовой идеологией, с её классовым кодексом сексуальной морали идёт другой класс, новая социальная группа… Эта передовая, восходящая группа не может не таить в своих недрах зачатков новых отношений полов, тесно связанных с её классовыми и социальными задачами.
Совершающаяся на наших глазах сложная эволюция экономико-социальных отношений, переворачивающая все наши представления о роли женщины в социальной жизни и подрывающая всякую почву у буржуазной родовой морали, влечёт за собою два как будто друг другу противоречащих явления. С одной стороны, мы наблюдаем неустанные попытки человечества приспособиться к новым, изменившимся социально-экономическим условиям, попытки либо удержать «старые формы», влив в них новое содержание (соблюдение внешних обрядностей нерасторжимого, строго моногамного брака при признании фактической свободы супругов), либо, наоборот, принять новые формы, в которые, однако, привносятся все элементы морального кодекса буржуазного брака («свободный спор», в котором начало принудительной собственности свободных супругов друг над другом превосходит все границы даже легальных супружеств). С другой — медленное, но неуклонное выявление новых форм общения между полами, новых не столько по внешности, сколько по духу их оживляющих новых норм. Неуверенно нащупывает человечество эти новые идеалы, но стоит к ним присмотреться поближе, чтобы, несмотря на все их неоформленности, узнать в них характерные черты, тесно спаянные с классовыми задачами той социальной группы, которой предстоит захватить в свои руки осаждаемую крепость будущего. Тому, кто хочет в сложном лабиринте противоречивых, переплетающихся сексуальных норм отыскать зачатки будущих более здоровых отношений между полами, отношений, обещающих вывести человечество из сексуального кризиса, приходится покинуть «культурные кварталы» с их утончённой индивидуалистической психикой и заглянуть в скученные жилища рабочих, где среди смрада и ужаса, порождаемого капитализмом, среди слёз и проклятий всё же пробивают себе путь живые родники…
И здесь, в рабочем классе, под давлением тяжёлых экономических условий, под гнётом неослабевающей эксплуатации капитала наблюдается тот двойной прогресс, о котором мы только что говорили: прогресс пассивного приспособления и активного противодействия существующей действительности. Разрушительное влияние капитализма, подрывающего все основы рабочей семьи, заставляет пролетариат инстинктивно «приспособляться» к существующим условиям и вызывает целый ряд явлений в области отношений между полами, аналогичных тому, что творится и в других классах населения.
Под давлением низкой расценки труда брачный возраст рабочего неуклонно и неизбежно повышается. Если лет 20 тому назад средний брачный возраст рабочего колебался между 22 и 25 годами, то теперь пролетарий обзаводится семьёй лишь к 30 годам. И чем выше культурные запросы рабочего, чем больше дорожит он возможностью щупать пульс культурной жизни, посещать театры, лекции, читать газеты, журналы, отдавать свой досуг профессиональной борьбе, политике или любимому занятию — искусству, чтению и т. д., тем выше подымается брачный возраст пролетария. Но физиологические потребности не считаются с содержанием кошелька; они настойчиво напоминают о себе. Холостой пролетарий точно так же, как и холостой буржуа, ищет исхода в проституции. Такого рода явление относится к области «пассивного приспособления» рабочего класса к неблагоприятным условиям его существования. Другой пример. Рабочий женится. Но всё та же преграда, всё тот же низкий уровень заработной платы, заставляет рабочую семью «регулировать» вопрос деторождения подобно тому, как это делают и буржуазные семьи.
Распространение детоубийства, рост проституции — это всё явления одного и того же порядка — все способы пассивного приспособления к окружающей рабочего «каторжной» действительности. Но в этом процессе нет ничего характерного для пролетариата; такого рода приспособление свойственно всем остальным классам и слоям населения, задетым мировым процессом капиталистического развития.
Разграничительная линия начинается лишь там, где вступают в силу активные, творческие начала, там, где совершается не приспособление, а противодействие пригнетающей действительности, там, где нарождаются и выявляются новые идеалы, там, где складываются робкие попытки новых по духу отношений между полами. Этот процесс активного противодействия намечается исключительно в рабочем классе.
Это не значит, что остальные классы и слои населения, особенно буржуазная интеллигенция, по условиям своего социального существования наиболее близко стоящая к рабочему классу, не перенимают того «нового», что творит и выращивает в своих глубинах восходящий рабочий класс. Подталкиваемая инстинктивным желанием в свои омертвелые и потому бессильные формы брачного общения вдохнуть новую жизнь, буржуазия хватается за то «новое», что несёт с собою рабочий класс. Но ни идеалы, ни кодекс сексуальной морали, постепенно вырабатываемой пролетариатом, не отвечают моральной сущности её классовых запросов. В то время как сексуальная мораль, вырастающая из запросов рабочего класса, служит новым орудием социальной борьбы данного класса, «новшества», перенимаемые буржуазией, лишь окончательно расшатывают устои её социального господства. Поясним эту мысль примером.
Попытка буржуазной интеллигенции заменить ненарушимый брачный союз более свободными, легко расторжимыми узами подрывает неотъемлемые основы социальной устойчивости буржуазии — моногамно-собственническую семью.
Напротив, для рабочего класса большая «текучесть», меньшая закреплённость общения полов вполне совпадают и даже непосредственно вытекают из основных задач данного класса. Отрицание момента «подчинения» в супружестве точно так же нарушает последние искусственные скрепы буржуазной семьи. Напротив, момент «подчинения» одного члена класса другим, точно так же как момент «собственности», по существу, враждебен психике пролетариата. Не в интересах класса «закрепление» за отдельными членами борющейся социальной группы самостоятельного представителя класса, долженствующего прежде всего служить интересам класса, а не выделенной и обособленной семейной ячейке. Частые конфликты между интересами семьи и класса, хотя бы при стачках, при участии в экономической и профессиональной борьбе, и та моральная мерка, которую в таких случаях применяет пролетариат, с достаточной ясностью характеризуют основу новой пролетарской идеологии…
Представьте себе почтенного финансиста, в критический для предприятия момент вынимающего свой капитал из дела в интересах семьи. Оценка его поступка с точки зрения буржуазной морали ясна. «Интересы семьи» — на первом плане. Теперь сопоставьте с этим отношение рабочих к штрейкбрехеру, идущему наперекор товарищам ради спасения семьи от голода. Интересы класса — на первом плане… Дальше, представьте себе буржуазного мужа, своей любовью и преданностью семье сумевшего отвлечь жену от всяких интересов вне дома и окончательно закрепившего её за детской и кухней. «Идеальный муж, сумевший создать и идеальную семью» — будет гласить буржуазный приговор. А как же отнесутся рабочие к «сознательному» своему члену, который будет «отвращать» взоры своей жены или возлюбленной от социальной борьбы? В ущерб индивидуальному счастью, в ущерб семье мораль рабочего класса будет требовать участия и женщины в жизни, разворачивающейся за порогами дома. «Закрепление» женщины за домом, выдвигание на первый план интересов семьи, распространение прав безраздельной собственности одного супруга над другим — всё это явления, нарушающие основной принцип идеологии рабочего класса — «товарищеской солидарности», разрывающие цепь классовой сплочённости. Понятия собственности одной личности над другой, представление о «подчинении» и «неравенстве» членов одного и того же класса противоречат самой сущности основного пролетарского принципа — «товарищества». Это начало, лежащее в основе идеологии восходящего класса, окрашивает собою и, как увидим ниже, определяет собою весь тот новый, формирующийся кодекс сексуальной морали пролетариата, с помощью которого перевоспитается и психология человечества в духе накопления «симпатических чувствований», свободы вместо собственности, товарищества вместо неравенства и подчинения…
Старая истина, что каждая новая восходящая социальная группа, порождаемая отличной от предыдущей ступени хозяйственного развития материальной культурой, обогащает и человечество новой, свойственной именно данном классу идеологией. Сексуальный кодекс морали составляет неотъемлемую часть этой идеологии. Однако стоит заговорить о «пролетарской этике» и «пролетарской сексуальной морали», чтобы натолкнуться на шаблонное возражение: пролетарская половая мораль есть не более, как «надстройка»; раньше чем не изменится вся экономическая база, ей не может быть места… Как будто идеология какой-либо группы складывается тогда, когда уже совершился перелом в социально-экономических отношениях, обеспечивающий господство данного класса! Весь опыт истории учит нас, что выработка идеологии социальной группы, а, следовательно, и сексуальной морали совершается в самом процессе многотрудной борьбы данной группы с враждебными социальными силами.