это (курсив мой, — Ю.С.) дает ему господствующее положение, которое ни в каких особых юридических привилегиях не нуждается. Он в семье — буржуа, жена представляет пролетариат». — Обратите внимание на последние слова Энгельса, — не особый «набор социальных отношений между мужчинами» ставит современную Энгельсу женщину в подчиненное положение, а то, что мужчина добывает средства, а женщина «устранена от участия в общественном производстве».
Прошло полвека, и революция в России положила начало новой эре в истории человечества. Советская Власть объявила войну тому неравенству, о котором писал Энгельс, и победила, вернув женщину в производство и сформировав фактически новый тип семьи. Семьи, в которой не оставалось места не только унизительной денежной зависимости, но и другому позорному явлению, о котором Энгельс выражается в следующих словах: «брак по расчету в обоих случаях довольно часто обращается в самую грубую проституцию — иногда обеих сторон, а гораздо чаще жены, которая отличается от обычной куртизанки только тем, что отдает свое тело не так, как наемная работница свой труд, оплачиваемый поштучно, а раз навсегда продает его в рабство» [12]. В оставшемся капиталистическом мире, пусть и не возникло нового типа семьи (увы, проституция там никуда не делась), но положение женщин со временем тоже улучшилось, в основном благодаря СССР, послужившему маяком для рабочих движений в капстранах и фактором страха для буржуев, во многом благодаря техническому прогрессу, и лишь отчасти из-за деятельности феминисток «первой волны». «Полного равноправия», — писал Ленин, — «не дало ни одно, даже самое прогрессивное республиканское, демократическое, буржуазное государство. А Советская республика России сразу смела все без изъятия законодательные следы неравенства женщины, сразу обеспечила ей полное равенство по закону» [13]. В СССР большевики внимательно читали Энгельса.
А что же «марксистки»-феминистки («наследницы Энгельса») из буржуазных стран?
«Очень важно», — говорили «марксистки»-феминистки сто лет спустя после того как Энгельс «основал марксистский феминизм», — «анализировать отношение взаимозависимости мужчин с их способностью доминировать над женщинами в обществах прошлого. Очень важно анализировать иерархии среди мужчин и различия в их доступе к благам патриархата. Безусловно, здесь играют роль классовая, расовая и этническая принадлежность, семейное положение и сексуальная ориентация, а также возраст. Женщины, принадлежащие к разным классам, расам, национальностям, с различным семейным статусом или разной сексуальной ориентацией также в различной мере испытывают тяжесть патриархата. Кроме того, женщины могут сами обладать властью, основанной на классовых, расовых и национальных привилегиях, и даже патриархальной властью (через семейные связи) над мужчинами, стоящими ниже в патриархальной иерархии, чем их собственные мужчины» [3].
«Дело не в том», — говорили «марксистки»-феминистки еще через тридцать лет, — «что важнее, класс или гендер, а в том, каким образом гендер и класс переплетаются в капиталистическом производстве и отношениях власти, формируя комплексную реальность» [9].
В своих «исследованиях» феминистки обычно приводят цитаты Энгельса, вроде следующей:
«…своеобразие прогресса […] заключается в том, что половой свободы, присущей групповому браку, все более и более лишаются женщины, но не мужчины. И, действительно, групповой брак фактически существует для мужчин и по настоящее время. То, что со стороны женщины считается преступлением и влечет за собой тяжелые правовые и общественные последствия, для мужчины считается чем-то почетным или, в худшем случае, незначительным моральным пятном, которое носят с удовольствием» [12].
Что следует из этой цитаты? Из этой цитаты следует, что женщина во времена Энгельса находилась по отношению к мужчине в ущемленном положении. Так оно и было. До этого места Энгельс уже объяснил почему это так, как до этого дошло, и дальше говорит о том, что должно произойти, чтобы положение это изменилось (не в смысле пожелания, а давая прогноз):
«Но мы идем навстречу общественному перевороту, когда существовавшие до сих пор экономические основы моногамии столь же неминуемо исчезнут, как и основы ее дополнения — проституции. Моногамия возникла вследствие сосредоточения больших богатств в одних руках, — притом в руках мужчины, — и из потребности передать эти богатства по наследству детям именно этого мужчины, а не кого-либо другого. Для этого была нужна моногамия жены, а не мужа, так что эта моногамия жены отнюдь не препятствовала явной или тайной полигамии мужа. Но предстоящий общественный переворот, который превратит в общественную собственность, по меньшей мере, неизмеримо большую часть прочных, передаваемых по наследству богатств — средства производства, — сведет к минимуму всю эту заботу о том, кому передать наследство» [12].
Энгельс не демонизирует мужчину, хоть и указывает на его преимущественное положение, не вводит «патриархат», как «параллельную систему угнетения», не выдумывает «глобальных заговоров мужчин» для «доминирования над женщинами». Энгельс объясняет причины, по которым женщина оказалась угнетена в большей степени, нежели мужчина; показывает, что именно лежит в основе этого угнетения (частная собственность). Феминистки же используют имя Энгельса и описательную часть его книги, чтобы показать бедственное положение женщины — причем не современной нам женщины, а современной Энгельсу! — чтобы далее ввести свой феминистический, предвзятый, реваншистский «анализ».
То, как Энгельс относился к современным ему феминисткам, хорошо видно из его переписки с другом и товарищем Фридрихом Зорге.
«Мамаша Вишневецкая», — пишет Энгельс, имея в виду Флоренс Келли-Вишневецкую — американскую сначала социалистку, впоследствии буржуазную реформистку и феминистку, — «очень обижена, что я не нанес ей визита в Лонг-Бранче, вместо того чтобы лечить у тебя свои недомогания и приводить себя в порядок для путешествия. Она, кажется, оскорблена нарушением этикета и недостатком галантности в отношении дам. Я, однако, не позволю дамочкам, защищающим женское равноправие, требовать от нас галантности: если они добиваются мужских прав, так пусть разрешат и обходиться с ними как с мужчинами. Впрочем, она, конечно, успокоится» [14].
«…я хотел попросить тебя», — пишет Энгельс в другом письме, — «посылать мне время от времени газету или журнал, посвященные женскому движению (здесь и далее курсив Энгельса, — Ю.С.), — разумеется, буржуазному женскому движению. Луизе (Каутской, — Ю.С.) необходимо следить в какой-то мере и за этим хламом в интересах немецкого, австрийского и здешнего движения работниц, и ей было бы очень желательно ознакомиться при случае с тем, что делают там эти дамочки» [15]. И спустя месяц: «…я хотел обратиться к тебе с другой просьбой […] — посылать мне время от времени отдельные номера какого-либо феминистского органа. Луиза просматривает иногда этот хлам, чтобы самой быть, да и меня тем самым держать в известной мере в курсе этого обмана» [16]. Как видите, Энгельс интересовался деятельностью феминисток. Примечательно то, что слово «работниц» он выделяет курсивом, очевидно подчеркивая тот факт, что женщины-работницы и феминистки — это два разных лагеря, и интересы у движения работниц и у феминисток разные.
Энгельс писал Зоре в 1891 году, почти 130 лет назад. Может быть, за прошедшее время что-то изменилось — может «борцуньи» за дело «всех женщин» с тех пор переменились, стали бороться за интересы действительного большинства женщин мира — женщин рабочего класса? Нет, не стали. Действительную борьбу вели женщины социалистического рабочего движения в составе его передовых отрядов — социалистических и коммунистических партий, порой и с оружием в руках. И вели не только против капитала, но и против его прислуги — в частности против феминисток. А чем полезным отметились феминистки, помимо выдвижения требования равных гражданских прав для женщин (пожалуй, единственного достойного уважения)? Да ничем. Вся прочая их деятельность — это: расколы, тупой реваншизм и половой шовинизм, борьба за права гомосексуалистов и «гендерные исследования» — вот, коротко, и все, чем прославились феминистки за полтора века их деятельности.
Интересно, если бы Энгельса посетил путешественник на «машине времени» с полным багажником «теоретических трудов» феминисток из XX-XXI веков (всяких Бовуар, Файерстоун, Хартманн, Арруццы…), и дал бы ему ознакомиться с этими трудами, что бы Энгельс сказал после чтения этой макулатуры?
Второй «отец-основатель» «марксистского» феминизма — Август Бебель. Его феминистки приплетают всегда с удовольствием. Тем более что некоторые его высказывания откровенно удобны для оправдания коллаборации «марксисток» с остальными феминистками. Упомянутая в начале этой статьи Юкина с кафедры «гендерных исследований» НИЯК так и пишет: «в отличие от русских марксистов, он (Бебель, — прим. Ю.С.) соглашался с тем, что существует специфика эксплуатации женщин. Женщина эксплуатируется и как женщина, и как работница, — утверждал А. Бебель. Поэтому признавал наличие общих проблем и интересов у женщин разных классов и находил разумными доводы феминисток. […] Бебель придерживался того мнения, что феминистки и работницы могут «маршировать отдельно, но сражаться вместе», то есть могут сотрудничать в решении некоторых женских проблем» [17].
Бебель действительно это сказал в своей книге «Женщина и социализм». Феминистки повсюду снова и снова приводят эту его цитату. Но это всегда пара слов, реже — одно-два предложения, не дающие в полной мере понять контекст высказывания. Давайте же почитаем Бебеля!
«Если предположить, что буржуазное женское движение проведет все свои требования о равноправии с мужчинами, то этим не уничтожится ни рабство, каким для бесчисленного числа женщин является современный брак, ни проституция, ни материальная зависимость огромного большинства жен от своих мужей. Для огромного большинства женщин к тому же безразлично, удастся ли нескольким тысячам женщин более состоятельных слоев общества пройти высшее учебное заведение, получить медицинскую практику или сделать научную или служебную карьеру, — это ничего не изменит в общем положении их пола.