ской экономии, экономической истории, исторического материализма, истории социализма и истории социального развития для избранных активистов, уже занимавших в партии ответственные посты (в 1906 году из 52 слушателей 40 были журналистами, руководителями профсоюзных или партийных организаций; в 1911 году из 101 – 80), средний возраст которых был 26 – 35 лет [67].
Мнения современников о результатах этой деятельности по воспитанию кадров были противоречивы. Школа функционировала в тот период, когда борьба направлений в немецкой социал-демократии была очень активной. Часть слушателей, принадлежавшая к поколению, уже не имевшему отношения к процессу формирования марксизма, была привлечена Розой Люксембург и Францем Мерингом на сторону «ортодоксального» марксизма, но другая, вероятно, более значительная часть осталась в основном верна прагматическим и реформистским тенденциям, типичным для идеологии молодых социал-демократических руководителей.
Из всех центров по подготовке политических кадров для устной пропаганды наиболее известными являются, несомненно, центры, организованные немецкой социал-демократией. Но были и другие. Осенью 1910 года Вандервельде обратился к молодому Де Ману с просьбой принять участие в новой программе народного образования. При финансовой поддержке Эрнеста Сольвея, всегда очень щедрого в отношении начинаний Бельгийской рабочей партии, Вандервельде собрал средства для организации «Центра рабочего образования» [68]. Его программа предусматривала, в частности, борьбу против недостатков традиционной культурной деятельности, типичной для большинства социалистических партий.
«Речь идет не о том, – подчеркивал Де Maн, – чтобы говорить, как это одно время делалось в большинстве народных университетов, сегодня – об открытии Северного полюса, завтра – о фауне острова Ява, потом – о философии Спинозы, о кольцах Сатурна, о нравах полинезийцев, о преступлениях инквизиции» [69].
Необходимость организации центра обусловливалась, по мнению Вандервельде, двумя причинами:
«Утилитарными соображениями, продиктованными непосредственной потребностью организаций в опытных руководителях, а также стремлением или, скорее, неопределенной жаждой образования со стороны наиболее развитых рабочих. И соображениями теоретико-пропагандистского характера, внешними, исходящими от руководителей, желающих создать противовес поверхностно материалистическим вульгаризациям и обуржуазиванию движения. Первые были собственно бельгийскими и пролетарскими. Вторые были внешними, и не только потому, что выдвигались интеллектуалами-марксистами, но и потому, что равнялись на просветительский центр и на идеологию немецкой социал-демократии» [70].
Партийными школами располагала и русская социал-демократия. Если эти школы и не оказались столь эффективны, как немецкие, они были не менее авторитетны, если учесть состав преподавателей. Ютта Шеррер дает очень подробное описание школ на Капри и в Болонье, задуманных и руководимых Богдановым, с которым остро полемизировал Ленин, организовавший со своей стороны школу в Лонжюмо под Парижем [71]. Программы Богданова читал и одобрял Каутский. Среди преподавателей на первом плане были сам Богданов, Луначарский, Горький, Покровский. На Капри курс состоял из 140 лекций, 100 из которых касались исторических и экономических предметов. Из 166 лекций болонского курса на эти предметы приходилось более 80% времени. Задачи школы состояли в подготовке «профессиональных революционеров», способных стать хорошими пропагандистами. На лекциях по пропаганде «от каждого слушателя требовалось пересказать одну главу из книги Каутского „Экономическое учение Карла Маркса“ и дополнить ее материалом из других источников… с тем чтобы получилось пропагандистское выступление».
«Интеллигент, – писал по поводу этой деятельности Троцкий, – приобретает элементарные методологические навыки в средней школе. Какой бы она ни была, она дисциплинирует ум. И это дает интеллигенту в партии огромное преимущество перед рабочим. В отрыве от массы последний чувствует себя голым и беззащитным. Он теряется в хаосе фактов. Почему? Потому что ему не хватает методики. Именно в этом направлении школа должна прилагать все свои усилия. Дайте рабочему методику, и он овладеет всей полнотой знания… Партии нужны интеллигентные работники – школа даст их партии» [72].
Подобные мероприятия, цель которых, помимо подготовки политических кадров, часто заключалась в том, чтобы дать возможность неимущим получить бесплатное образование, проводились и на периферии социалистического движения. Юлиан Мархлевский, известный под псевдонимом Карский, основал в 1889 году лигу польских рабочих, в программе которой предусматривалось «воспитание рабочих на осознании ими их классовых интересов», «создание культурных кружков и издание (легальное) брошюр», «подготовка агитаторских кадров» из членов «марксистских кружков интеллигенции» [73].
В Канаде в атмосфере сектантства, где решительное предпочтение отдавалось рабочему классу, вступлению в партию часто предшествовал устный экзамен по марксизму. Это объяснялось необходимостью располагать способными к пропаганде членами партии: «Именно из них должны были выйти – как считалось – писатели и ораторы, и, если они не будут знать, о чем говорить, противники их одолеют без труда» [74].
В Нью-йоркской социалистической школе, одной из сотни существовавших в Соединенных Штатах таких школ и одной из немногих, печатные программы которых сохранились до наших дней, были организованы воскресные шестилетние курсы [75]. В течение года читалось примерно 30 двухчасовых лекций, а весь курс делился на три уровня: первичный, начальный и средний. Основными предметами были история, экономика, этика, социальная гигиена, физическая культура, музыка и поэзия, ораторское мастерство. На высшем уровне увеличивалось число исторических предметов с уклоном к анализу современных событий. Основным учебником на последнем курсе служила «Классовая борьба», американский перевод подробного изложения «Эрфуртской программы» Каутского. В рекомендуемой литературе (112 названий) львиная доля приходилась на марксистские работы: от «Капитала» до «Гражданской войны во Франции», от «Происхождения семьи, частной собственности и государства» до «Развития социализма от утопии к науке», от «Права на лень» Лафарга до «Социальной революции» Каутского.
Марксизм был центром, объединяющим идеологическим элементом всей этой деятельности по просвещению и подготовке кадров, охватывающей в различных формах и при различных организационных методах все социалистическое движение. Уже одно то, что марксизм преподавался в учебных курсах с явно практическими, идеологическими, пропагандистскими целями, несло с собой явные формы его упрощения и вульгаризации. Один из выдающихся деятелей Итальянской социалистической партии, Одино Моргарп, при обучении «искусству социалистической пропаганды» ораторов и агитаторов из рабочих давал следующие советы:
«Читать прежде всего в любом кратком изложении Дарвина и Спенсера, что даст учащемуся знакомство с основным направлением современной мысли. Маркс завершает эту „изумительную триаду“, достойно замыкающую евангелие современных социалистов» [76].
Здесь, в частности, интересен совет знакомиться с авторами по кратким изложениям их трудов.
Нередко современники-антисоциалисты – в рамках психологического подхода, который всегда побуждал реакционера призывать рабочих не поддаваться пропаганде, – обвиняли пропагандистов-марксистов в упрощенчестве и поверхностном отношении к делу.
«Объяснять путем утверждений, упрощать, устранять все сложные моменты – вот привлекательный метод преподавания, – пишет А. Бешо. – Помню, я слушал один раз, как зять и последователь Маркса господин Лафарг объяснял рабочей аудитории, почему богач становится еще богаче, а бедняк – еще беднее. Когда рабочий трудится десять часов в день на своего хозяина, говорил он, опыт показывает, что он получает оплату только за пять часов, а остальное время обеспечивает непрерывный рост дохода капиталистов» [77].
Слово, устная речь, лекция, митинг, по-видимому, сыграли в распространении марксизма в среде трудящихся бóльшую роль, чем печатное слово. Однако подтверждение этому найти невозможно или, скажем лучше, нелегко. Не предоставляя историку прямых свидетельств, принужденные к молчанию, рабочие XIX века заставляют его прибегать к сложным умозаключениям в попытках воссоздать их идейный мир. Получить представление о том, как воспринимался марксизм в среде рабочего класса, можно с трудом, только косвенным путем и очень приблизительно. Однако отдельные моменты подчас удается выяснить.
Лекции социалистов, читал ли их в 80-х годах Бернштейн на втором этаже кафе Кесслера в Цюрихе, этом Олимпе немецкой социал-демократии, или Энрико Ферри в Сиене в начале века, даже когда они касались частных политических вопросов (по большей части темы были такие: «Кто такие социалисты и чего они хотят?», «Что такое социализм?» и т.д.), аргументировались очень широко и затрагивали принципы социал-демократии, ее программу, весь образ ее существования и метод ее борьбы.
Флоренс Келли-Вишневецкая еще до ее переписки с Энгельсом, до изучения и перевода на английский язык марксистских работ услышала непосредственно от Бернштейна, выступавшего по поводу протекционистских тарифов Бисмарка, о марксистской программе немецкой социал-демократии, о принципе международной солидарности рабочего класса, о понятии классовой борьбы, о марксистской политической экономии. Именно тогда, сидя на лекции среди рабочих и ремесленников, она «восприняла философию социализма» [78].
Историку не дано восстановить микрофеноменологию социальной жизни прошлого. Он не может воссоздать, скажем, разговор между Каутским и Бебелем в перерыве Дрезденского съезда по поводу отношения к ревизионистской позиции Бернштейна. Но, по существу, такой необходимости и нет. У нас есть обмен их мнениями в письмах, который, как представляется, зачастую не сильно отличается по содержанию и живости стиля от разговора. Вопрос об устной традиции становится особенно проблематичным, когда мы ставим перед собой задачу воссоздать одну из тысяч нитей марксистской пропаганды. Например, русская революционерка Ива Бройдо, в годы молодости бывавшая подолгу в Берлине, рассказывает о своих посещениях книжного магазина «Форвертс», о том, как она листала выставленные на прилавках книги, о разговорах с товарищем Петцелем, тогдашним директором магазина [79]. Можно представить себе, как она выбирает стопки книг «Экономическое учение Карла Маркса» Каутского или последнее издание социал-демократической программы. Она упоминает, как ее поразили выпуски «Истории социализма» и книга Бебеля «Женщина и социализм». Можно даже представить, какое воздействие это чтение оказало на развитие ее политических и культурных взглядов. От нас ускользает, однако, конкретная роль ее устной пропаганды, значение политической ориентации, получаемой зрелым мужчиной от юной эмигрантки, ее авторитета, способности убеждать и переубеждать людей.