3. Классы и государство в революции
Все эти разнообразные позиции по аграрному вопросу были еще одним отражением полемики, которую вели русские марксисты, особенно Плеханов, против народничества. Центральным в этой полемике был вопрос о государстве, о самодержавном государстве старого типа в России, которое революционные народники, захватив власть путем заговора, намеревались использовать в целях проведения радикальных социально-экономических преобразований в стране. Именно поэтому в своих основных работах о русском революционном марксизме Плеханов боролся против народническо-якобинской идеи «захвата власти», предостерегая от увлечения идеалом «патриархального авторитарного коммунизма», при котором вместо «перувианских „сынов солнца“ и их чиновников национальным производством будет заведовать социалистическая каста»[13]. Уже упомянутая статья Плеханова «К аграрному вопросу в России» содержит его центральную мысль о «восточном деспотизме» и на примере русской аграрной истории показывает, как «русское государство постепенно сделалось тем Левиафаном, о котором мечтал Томас Гоббс»[14]. В исторической обстановке рабства и деспотизма, разумеется, не могла оставаться нетронутой психология крестьянина. Чем объяснить, спрашивает Плеханов, видимую легкость революционной пропаганды среди крестьянства, а также «беспорядки» в деревне? И отвечает: «психологией крестьянина, исторически сложившейся на почве очерченной мною „национализации“ земли. А эта психология существовала несравненно раньше, чем крестьянство стало поддаваться революционному влиянию. Она создана не революционерами, а „историей государства российского“»[15]. Когда крестьяне говорят об изъятии земли у помещиков, они даже не помышляют о подрыве основ государства. Напротив, крестьянин
«считает себя охранителем той экономической основы, которая освящена в его глазах веками, потому что на ней в течение целых веков держалось русское государство. Потому-то он искренно считает бунтовщиками помещиков, противящихся переделу. И в некотором смысле – в смысле сознательного стремления – он в самом деле является охранителем. Более того. Если бы ему удалось восстановить указанную экономическую основу старого нашего государственного порядка, то сильно, очень сильно повернулось бы назад колесо русской истории»[16].
Отсюда двойственность отношения Плеханова и меньшевиков к крестьянству, в котором они усматривали оппозицию и одновременно вероятную опору режима нового деспотизма.
«Поэтому мы поддерживаем крестьянское движение только в той мере, в какой оно разрушает старое, а не в той мере, в какой оно стремится восстановить нечто такое, в сравнении с чем само это старое кажется новым и прогрессивным явлением. Двойственный характер крестьянского движения требует от нас – не скажу двойственной тактики, потому что хуже такой тактики быть ничего не может, – нет, наоборот, нам нужно внимательно следить за тем, чтобы наша тактика не стала двойственной под влиянием двойственного характера крестьянского движения; чтобы она сама не прониклась отчасти реакционным духом; чтобы она не поддерживала стремления повернуть назад русскую экономическую историю»[17].
Если меньшевики обвиняли большевиков в авантюризме и утопизме новонародничества, большевики обвиняли меньшевиков в либерально-демократических тенденциях и революционной вялости. Так, Сталин, носивший тогда псевдоним Иванович, писал, что выступление Плеханова с его постоянными полемическими выпадами против «пагубности „ленинизма“» создает напряженную обстановку и, безусловно, не способствует «объединению»; если Плеханов очень много говорит об «анархических замашках» Ленина, то «и мы могли бы сказать кое-что о кадетских замашках т. Плеханова»[18]. Но это тоже полемический прием, так как всем было ясно, что позиции обеих фракций довольно далеки одна от другой и, как некоторое время спустя подтвердилось, оказались непримиримыми. Более существенно соображение, из которого видно, что Сталин не поддерживает ни национализации, ни муниципализации, но выступает за раздел земли: соображение чисто прагматическое и тактическое, способное примирить оба решения. Союз с крестьянством он рассматривает как чисто «временный»: «мы не можем, стало быть, не считаться с требованиями этого крестьянства», а оно «требует раздела» – меры, которая не противоречит сегодняшним интересам революции и которая, следовательно, должна быть принята рабочим классом[19].
Более ярко в поддержку Ленина выступил Луначарский. Он также остановился на выдвинутом Плехановым обвинении Ленина в принадлежности к социалистам-революционерам: «Серьезно утверждать, что Ленин эсер, было бы так же дико и странно, как если бы в этом собрании раздалось утверждение, что т. Плеханов – кадет»[20]. Здесь речь идет о первых стычках, однако в дальнейшем, особенно на V съезде, подобные утверждения, пусть не такие безапелляционные, уже не покажутся «дикими и странными» ни в том, ни в другом смысле, так как центральным вопросом будет именно отношение социал-демократии, с одной стороны, к крестьянским массам и их партиям (прежде всего социалистам-революционерам) и, с другой стороны, к либерально-буржуазным слоям и конституционно-демократической партии, представляющей эти слои. Продолжая полемику с Плехановым, Луначарский превозносит «гибкость» Ленина, доказанную им «вполне недвусмысленно, когда он под давлением событий шагнул от отрезков, главным кумом которых он был, – к национализации»[21]. Такая оценка вместе с тем допускала наличие определенного изменения, внесенного Лениным в его аграрную политику. Однако это воинственно-оборонительное выступление Луначарского не ограничивается лишь аграрной политикой; его поразило то место выступления Плеханова, где он критикует идеи Ленина о «захвате власти». Очевидно, Плеханов не мог себе представить, рассуждает Луначарский, что любая политическая сила, особенно революционная, естественно, стремится к победоносному завершению борьбы за власть:
«Нет, т. Плеханов, очевидно, имел в виду заговорщицкий захват, тот, который теперь можно видеть разве только в оперетке. Приходят во дворец 50 замаскированных людей с кинжалами и совершают переворот. Но разве победа революции связывается у Ленина с подобным опереточным захватом власти? Ничуть»[22].
Здесь в нарочито шутливом тоне Луначарского уловим отзвук полемики, развернувшейся вокруг книги «Что делать?» и прозвучавшей на II съезде РСДРП. Разумеется, теория «заговорщицкого захвата власти» не укладывалась в поверхностные опереточные термины, и, как мы увидим, сущность такого захвата будет уточнена в ходе дискуссии о революции 1905 года.
В заключительном выступлении Ленина по аграрному вопросу особого внимания заслуживают два пункта. Первый касается гарантий против реставрации, в результате которой национализация оказалась бы контрреволюционной мерой. Ленин уточняет, что есть «единственная гарантия» – «социалистический переворот на Западе»[23], но эта гарантия должна относиться и ко всем другим решениям аграрного вопроса, а не только к национализации:
«Вне этого условия, при всяком другом решении вопроса (муниципализация, раздел и т.п.) реставрация не только возможна, но прямо неизбежна. Я формулировал бы это положение в таких словах: русская революция может своими собственными силами победить, но она ни в коем случае не может своими собственными руками удержать и закрепить своих завоеваний. Она не может достигнуть этого, если на Западе не будет социалистического переворота»[24].
Далее Ленин подкрепляет идею международного характера русской революции сравнением с Великой французской революцией:
«У нашей демократической республики нет никакого резерва, кроме социалистического пролетариата на Западе, и в этом отношении не надо упускать из виду, что классическая буржуазная революция в Европе, именно Великая французская революция XVIII века, происходила совсем не при такой международной обстановке, при какой происходит русская революция. Франция конца XVIII века была окружена феодальными и полуфеодальными государствами. Россия XX века, совершающая буржуазную революцию, окружена странами, в которых социалистический пролетариат стоит во всеоружии накануне последней схватки с буржуазией»[25].
Сравнение с Великой французской революцией и с революцией 1848 года, как мы увидим дальше, будет часто фигурировать при анализе революции 1905 года и в полемике о ней. Здесь достаточно отметить, что если фоном для обсуждения аграрного вопроса служит социалистическая революция в Европе, то даже в условиях России это всего лишь центральный момент более широкой деятельности – захвата власти. И напоминание о революционном народничестве «Народной воли», полемизирует Ленин, – натяжка, поскольку в то время к захвату власти стремилась только группа интеллигентов, лишенная опоры на подлинно массовое движение, тогда как теперь, начиная с 1905 года, в результате открытого революционного выступления народных масс вопрос захвата власти стоит на повестке дня совсем по-иному. Полемизируя с Плехановым, Ленин говорит:
«Аграрная революция есть пустая фраза, если ее победа не предполагает завоевания власти революционным народом. Без этого последнего условия это будет не аграрная революция, а крестьянский бунт или кадетские аграрные реформы»