. Именно поэтому мы различно оцениваем текущий момент, именно поэтому мы приходим к различным тактическим выводам»[37].
Поскольку тактические расхождения большевиков и меньшевиков опираются на принципиальные противоположения, следует рассмотреть обе концепции революции. Как утверждает Мартынов, «большевики говорят: либо конституционное строительство, либо вооруженное восстание», то есть выдвигают совершенно «утопическую» альтернативу, поскольку «во всех крупных революциях стихийный взрыв и насильственное столкновение идут параллельно с ломкой политических учреждений, то есть с конституционным строительством, и оба эти процесса не только исключают, но, напротив, взаимно обусловливают друг друга»[38]. В дальнейшем мы увидим, что на V съезде РСДРП оппозиция между обеими фракциями по этому вопросу станет более отчетливой, а пока посмотрим, как Ленину вновь предъявляется обвинение в новонародничестве и анархизме. Еще раз напоминая о выступлении Луначарского, который иронизирует по поводу «захвата власти», сравнивая его с опереточным заговором, Мартынов, развивая мысль Плеханова, настаивает:
«Если бы т. Воинов [Луначарский] был так же хорошо знаком с историей русского революционного движения, как он знаком с историей опереток, то он пришел бы к другим выводам. Ткачев и Бакунин писали о восстании совершенно то же самое, что рассказывал нам здесь т. Ленин в своей речи об аграрном вопросе; они говорили не о кучке заговорщиков, а о широком стихийном движении народных масс, о „революционном творчестве“ народа, о „Народной расправе“[39], и по поводу этого именно изображения революции Энгельс сказал: „Представлять себе захват власти в таком виде могут только люди, не пережившие двенадцатилетнего возраста“»[40].
Мотивы несогласия с большевиками касались оценки роли либералов, к которым Ленин неизменно относился презрительно-оппозиционно. Иной была позиция Мартынова: никаких иллюзий по отношению к либералам, но
«…мы должны иметь в виду, что либералы самим объективным ходом революционных событий вынуждены искать опору в новых элементах буржуазно-демократического населения. Наши либералы антиреволюционны, но они организуют и сплачивают такие элементы средней и мелкой буржуазии, которые неизбежно перерастут их в своей программе и в своей тактике»[41].
В ответ на возражение большевиков, которые считали, что в эпоху открытой борьбы между социализмом и буржуазией буржуазная демократия уже не в состоянии выработать революционную идеологию, Мартынов ссылается на исключительные условия, в которых находится Россия, но в противоположность Ленину он находит эти условия типичными для буржуазной революции, в которой
«…антагонизм между нарождающимся буржуазным обществом и отмирающим крепостническим – чреват гораздо более острыми революционными столкновениями, чем антагонизм между пролетариатом и буржуазией. Пролетариат своей борьбой обостряет все противоречия современного общества и тем самым содействует обнаружению социального характера нашей революции, как революции буржуазной»[42].
Однако подлинные разногласия касались не столько средств (в определенном смысле обе тактики – тактика поддержки либеральной демократии и тактика союза с революционным крестьянством, предлагаемые соответственно меньшевиками и большевиками – в 1905 году не принесли ожидаемых результатов), сколько целей. И снова Мартынов в конце своего доклада резонно утверждает, что обе фракции расходятся даже в представлениях о том, каков должен быть «психологический тип доброго революционера»[43]. Естественно, указывает Мартынов, большевики подражают Бланки, но уточняет, что они это делают плохо, поскольку Бланки говаривал, что у хорошего революционера должно быть «du feu sous la glace», то есть сердце должно быть пламенное, а голова – холодна, как лед. У большевиков же горячее воображение, а сердце холодное. По этому поводу стоит привести курьезный случай. Однажды Мартынов беседовал в коридоре с Лениным, когда из зала заседаний неожиданно выбежал Луначарский «и запыхавшись крикнул Ленину: они не хотят вставить слово „революционное“. Ленин с Воиновым моментально побежали в зал и подняли руки, голосуя за слово „революционное“, причем Ленин даже и не знал, где это слово предполагалось вставить»[44].
Луначарский, взяв слово после Мартынова, осуждает обострение антибольшевистской полемики, в основе которой лежало мнение меньшевиков о том, что вероятная «победа ленинизма означала бы принижение марксистской мысли, забвение марксистских традиций, торжество утопизма и революционной фразы»[45]. Он напоминает меньшевикам о том, что и они в период подъема революции прибегли к тому самому утопизму, который теперь вменяют в вину большевикам. С другой стороны, Луначарский обвиняет Плеханова в «боязни новизны»: «из страха перед мнимым торжеством народничества он убоялся новых решительных смелых лозунгов»[46]. Однако Луначарский не занимается дополнительным анализом и заканчивает тем, что бросает риторический призыв к единству партии и по обычаю превозносит «вечно юную, вечно новую революционную мысль» и «вечно совершенствующуюся революционную практику»[47]. Больший интерес представляет признание Луначарского (которое тут же будет воспринято критически одним из делегатов от меньшевиков), что «кое-что из некогда праздных мечтаний превратилось в реальную возможность»[48]. Стало быть, ошибка народовольцев, комментирует меньшевик Руденко (Ерманский), была не принципиальной, а заключалась лишь в том, что они еще 20 лет тому назад проектировали революцию, которая лишь в 1905 году с помощью Ленина смогла стать реальностью[49].
Меньшевики настаивали на том, что различные массовые движения и организации, независимые от социал-демократической партии, имеют значение для революционного развития и формирования рабочего класса, а также для расширения сферы его политической деятельности, и осуждали большевиков за недоверие и оппозицию по отношению к этим движениям и организациям. Помимо Советов, о которых речь пойдет на V съезде РСДРП, имелись в виду, например, профсоюзы. Костров (Жордания) говорил:
«Большевики спорили о значении профессиональных союзов. Они говорили: теперь[50] не время нам этим заниматься, не мы должны их организовывать, пусть организуют другие! Меньшевики, наоборот, утверждали: мы должны организовать профессиональные союзы и сделать двигателем революции. И что же получилось? То, что последняя тактика была принята всеми под давлением жизни»[51].
Однако более серьезной причиной несогласия между большевиками и меньшевиками по вопросу о профсоюзах было не столько опоздание, с которым большевики в ходе революции занялись профсоюзами, сколько различное понимание отношения между профсоюзным и политическим движениями. Так называемая «теория нейтральности» приводила меньшевиков к поддержке «равноправия» между профсоюзной и политической борьбой, а следовательно, к параллелизму двух соответствующих организаций, в то время как Ленин предполагал подчинить профсоюзы руководству партии[52].
И вновь частное разногласие восходит к основному разногласию по вопросу понимания революции. Согласно Жордания, «утопическая тактика» большевиков «вытекает из их утопического понимания хода революции». Действительно:
«Они ход революции представляют очень просто: в один день или в одну неделю произойдет всероссийское восстание, самодержавие будет низвергнуто, на его месте появится временное революционное правительство, и будет учреждена республика. Восстание – временное революционное правительство – республика – вот вся политическая схема большевиков»[53].
В сущности, это, как известно, схема революции 1917 года. А по мнению меньшевиков, «революция развивается эволюционно, она не может перескочить известной фазы, т.е. развивается как раз не по схеме большевиков, нет одного победоносного восстания, а есть целый ряд победоносных восстаний»[54], вследствие чего укрепление позиции либералов (конституционных демократов) – это всего лишь первый необходимый этап революции, за которым последуют другие схватки и восстания, теперь уже социалистические. Социал-демократы, заключает Жордания, не должны замыкаться в «политическом абсентеизме», бойкотируя новые институты общественной жизни, а, напротив, должны осуществлять «политическое вмешательство во все проявления общественной жизни»[55].
5. «Военная партия» и «массовая партия»
Предстояло решить еще два вопроса: о диктатуре пролетариата и о природе революционной партии. Один делегат-меньшевик выражал удивление по поводу убожества и двусмысленности ленинской концепции диктатуры рабочих и крестьян. Он привел цитату из брошюры Ленина «Победа кадетов и задача рабочей партии» с описанием воображаемой сцены, где действующими лицами являются казачий офицер Аврамов, проявивший большую жестокость во время репрессий против революционеров, и одна из лидеров партии социалистов-революционеров, Спиридонова, арестованная за покушение в 1906 году. Затем, изобразив, как Аврамов истязает Спиридонову, Ленин в полемике с либералами, выступавшими за правовое государство, делает заключение: