Но когда диктатура пролетариата предстала сознанию как теоретическая идея, тогда потребовалось более глубокое и подробное её опосредствование бытием, практикой по главным моментам. Поэтому и возникла потребность в более систематической и глубокой разработке философских, экономических и политических вопросов. Отсюда и пошла работа над «Капиталом», «Диалектикой природы», «Происхождением семьи, частной собственности и государства», «Восемнадцатым Брюмера Луи Бонапарта», «Гражданской войной во Франции» и др. Сама же идея не появлялась в обсуждениях, а была, как и идея в «Науке логики» Г. Гегеля, движителем, собиравшим и уплотнявшим процесс познания во всеобщее целое, которое открывается лишь в конце движения и указывает на пройденный путь как на свое (усвоенное) содержание.
Рождение теоретической идеи диктатуры пролетариата постоянно стимулировалось практической политической борьбой, которую вели Маркс и Энгельс с 1840‑х годов. Но когда она, наконец, вызрела, обстоятельства борьбы сделали её практической идеей. Этими обстоятельствами стали создание Первого Интернационала и возникшая вскоре Парижская Коммуна. Позднее практика Интернационала и Парижской Коммуны дала повод мелкобуржуазным теоретикам для выводов о том, что взятие власти пролетариатом должно произойти только мирным путем, через «демократические реформы», посредством постепенного овладения буржуазным государством и приспособления его для мирного превращения буржуазного общества в социалистическое (К. Каутский, Э. Бернштейн). Но в ситуации непосредственной практики борьбы Маркс и Энгельс сделали другой, противоположный вывод. Идея, теперь уже как практическая идея, способствовала истинному и настолько важному выводу, что они, единственный раз в жизни, внесли поправку к своему основополагающему документу — «Манифесту Коммунистической Партии». В Предисловии к нему 1872 года они пишут, что программа «Манифеста» «теперь местами устарела». И продолжают: «…В особенности Коммуна доказала, что «рабочий класс не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить её в ход для своих собственных целей»…». В. И. Ленин, обращая внимание на это место из Предисловия, в своей работе «Государство и революция» продолжает: «Мысль Маркса состоит в том, что рабочий класс должен разбить, сломать (курсив В. И. Ленина — А. К.) «готовую государственную машину», а не ограничиваться простым захватом её» (Ленин В. И. Полн. Собр. Соч. Т.33. С.37).
К середине 1870‑х годов основные моменты теории были скорректированы практикой. В работе «Критика Готской программы» 1875 года К. Маркс пишет: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата». (Маркс К. и Энгельс Ф. Там же. Т.19. С. 27).
Поскольку, продолжает Маркс, в Готской программе партии этого нет, она не является коммунистической программой. Вот и все. Идея в самой себе несет свой критерий. Здесь, в отличие от понятий и категорий, или — или.
Но это и проблематизирует идею диктатуры пролетариата, поскольку помимо практической борьбы с буржуазией, приходилось вести острую идеологическую и теоретическую борьбу с желающими или прошмыгнуть между сторонами выбора, или затушевать, или «смягчить», или обойти, а враги — уничтожить и понятие диктатуры пролетариата, и саму диктатуру пролетариата как бытие.
2 . Этапы обострений проблемы.
Идея диктатуры пролетариата с самого начала рождалась в борьбе с анархизмом Прудона и Бакунина в революционном движении Европы, отрицавших не только буржуазное государство, но и государство вообще, в принципе. Видимо, не в последнюю очередь потому, что им не нравилась мысль о господстве рабочего класса. Им были ближе малые крестьянские общины, уже сошедшие в Европе того времени в небытие. Безгосударственная организация общин снизу доверху представлялась им неким общественным идеалом. Они лишь забыли, что против этой идиллии выступит вся буржуазия, поддержанная всеми реакционерами феодализма, и сомнет её, беззащитную. Маркс и Энгельс видели реальное будущее и создающее его настоящее иначе: «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние» (Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология//Там же. Т.3. С.34). И острая идейная борьба, которую развернули бакунисты против Первого Интернационала, была первым натиском буржуазии внутри революционного движения против теории и политики господства (диктатуры) пролетариата. А когда эта борьба развернулась вокруг конкретного государственного образования Парижской Коммуны, она стала практической и потому вполне прозрачной. Собственно, пока диктатура пролетариата не стала общественным бытием, практикой, все было относительно спокойно. Но когда диктатура пролетариата стала бытием, проблема сразу обострилась. И выступили против диктатуры пролетариата и революционной борьбы трудящихся не какие–то неграмотные буржуа, а видные теоретики социал–демократического движения — К. Каутский, Э. Бернштейн и др., а у нас после аналогичной ситуации в декабре 1905 года — Г. В. Плеханов и меньшевики. Проблема приняла форму резкого противостояния: демократия или диктатура. Как показала практика, «демократы» II Интернационала предали рабочих своих стран и международное рабочее движение вместе с идеей «диктатуры пролетариата» и «демократией». Поэтому, обобщая этот опыт, В. И. Ленин писал в 1917 году: «Марксист лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры пролетариата (курсив В. И. Ленина — А. К.). В этом самое глубокое отличие марксиста от дюжего мелкого (да и крупного) буржуа. На этом оселке надо испытывать действительное понимание и признание марксизма» (Ленин В. И. Там же. С. 34). И не случайно противники Парижской Коммуны и Первой русской революции сразу обрушились на Великую Октябрьскую Социалистическую Революцию и диктатуру пролетариата в России с критикой: они видели в новом государстве не сущую коммунистическую идею и не государство рабочих, а разоренное мировой войной и уставшее от буржуазной чехарды общество. Поэтому Плеханов и сказал: «…меня эти события огорчают».
Думается, что Ленин, как раз, увидел эту сущую коммунистическую идею в реальности, поскольку был подготовлен к пониманию хода осуществления всемирных идей повторным изучением «Науки логики» Г. Гегеля в 1915–1916 годах. Идея диктатуры пролетариата выполняла в теории марксизма ту же роль, что практическая идея в учении об идеях Г. Гегеля. Как практическая идея соотносится с абсолютной идеей у Г. Гегеля, так идея диктатуры пролетариата относится к идее коммунизма. (Тут надо помнить, правда, что и вообще понятие идеи является более сложным, чем обычно понимают. Идея, по Г. Гегелю, есть единство понятия и реальности.). У Г. Гегеля абсолютная идея (и практическая идея, как её момент) выполняет задачу всеобщего источника и движителя гигантского опосредствования процесса познания и развития во всемирной истории. Это подметил В. И. Ленин, когда подробно изучал Логику Гегеля. В конспекте
«Наука логики. Учение о понятии» он пишет: «Эта фраза на последней странице Логики архизамечательна (Речь идет о фразе Гегеля: «Идея, сущая для себя (курсив наш — А. К.), рассматриваемая со стороны этого своего единства с собой, есть созерцание, и созерцающая идея есть природа»). Переход логической идеи к природе. Рукой подать к материализму» (Ленин В. И. Там же. Т.29. С.215). Сравнивая это место Логики с подобным местом в Малой логике (в Энциклопедии философских наук), он пишет здесь же: «NB: В малой логике (Энциклопедия № 244, Zusatz [добавление — А. К.] стр.414) последняя фраза книги такова «diese seiende Idee aber ist die Natur» (Ленин В. И. Там же). [3]
После революции начался второй этап проблематизации идеи диктатуры пролетариата, когда сомневающиеся и враждебные ленинизму элементы раздули в большую проблему вопрос о возможности завершения революции и построения социализма в одной стране — России, не самой передовой стране капитализма. Собственно, это было продолжение борьбы по вопросу возможности победы революции в одной стране. Эта проблема была блестяще решена Лениным теоретически и партией большевиков практически. Но сомневающиеся в партии остались, а враги вне партии увеличились неисчислимо. Враги проникали в партию, а сомневающиеся продолжали старую линию в новых условиях.
Они напирали на тезис основоположников марксизма об одновременной революции в передовых странах. Но ведь дело здесь не в «одновременности», которая для исторических эпох относительна и весьма условна. Время буржуазных революций в Европе растянулось на десятки лет. Причем и Россия участвовала в этом движении одной из первых в 1825 году, через 36 лет после Французской революции.
Да и Маркс говорил: «Между тем как мы говорим рабочим: вам, может быть, придется пережить еще 15, 20, 50 лет гражданских войн и международных столкновений не только для того, чтобы изменить существующие условия, но и для того, чтобы изменить самих себя и сделать себя способными к политическому господству» (Маркс К. и Энгельс Ф. Там же. Т.8 С.431). Так что с десяток лет в одну или другую сторону в таком масштабном процессе не принципиально. Хотя понятно, что каждое «время» (год, месяц, день) уникально и предоставляет свои, только ему свойственные, возможности. Наконец, вопрос о мировой революции не снимался с повестки дня большевиками и Лениным, изменилось понимание порядка процесса, а не его сущности. Коммунизм понимался как мировой процесс, а Октябрьская революция как всемирно–историческое явление.
Но и в смысле «передовых стран» В. И. Ленин и большевики были совершенно правы: Россия в экономическом отношении стояла в небольшом ряду самых передовых стран. И последующие революционные события в Австрии, Венгрии, Германии убедительно показали мировую перспективу революции. Уж не говоря о том, что эти события отвлекли буржуазию этих стран от борьбы с Россией, ослабили пальцы мирового капитала на горле задыхавшейся от интервенции страны. А дальнейшие революции в европейских странах, а также в Монголии, Китае, Вьетнаме и других странах вполне доказали правоту марксизма–ленинизма. Вместе с тем, революция в России показала буржуазии «передовых стран» её ближайшее будущее. И некоторые отряды буржуазии сделали выводы: так, европейская буржуазия ввела поблажки рабочим на предприятиях, а германская даже приняла закон о производственных советах с рабочими в их составе (1920 год). Так что второй этап борьбы за диктатуру пролетариата закончился с построением основ социализма, успехами диктатуры пролетариата в экономике и политике внутри страны и ростом авторитета на международной арене.