Гораздо позже, а именно в 2003 году, в своём докладе о творчестве отца в Дании Маркус Вольф сказал:
«С “Профессора Мамлока” практически началось моё собственное политическое мышление. Пьеса была написана непосредственно после нашего изгнания из Германии. Отец написал её на французском острове Бреа. Это было первое литературное произведение немецкого автора о преследовании евреев в Германии.
Фридрих Вольф преследовался нацистами по трём причинам: как коммунист и революционный драматург, как врач и противник параграфа 218 об абортах и как еврей. Уже 27 февраля 1931 года газета “Фёлькишер беобахтер” в статье под названием “Еврей как соблазнитель” написала: “Вольф относится к евреям, которые изображают из себя благодетелей народа; в действительности он один из социально опасных представителей восточноеврейского большевизма”»[3].
Так что Маркус Вольф стал поборником идей интернационализма по собственному и глубокому убеждению в их правоте и жизненности.
В Третьем рейхе наступило господство нацисткой идеологии и началась подготовка к реваншу за поражение в Первой мировой войне, уроки которой оказались забытыми немцами. Родители Маркуса решили эмигрировать.
В 1934 году Фридрих Вольф с помощью швейцарских товарищей нелегально переправил свою семью пешком через германо-швейцарскую границу в Базель, рассчитывая осесть затем во Франции. Однако после прихода Гитлера к власти французы уже отказывали в выдаче разрешения на въезд тем, кто покидал Третий рейх.
Для семьи Фридриха Вольфа оставалась одна возможность не стать жертвой антисемитизма – эмиграция в Советский Союз, который воспринимался в Европе как бастион против фашизма.
Так, родившись в Германии, Маркус Вольф по воле обстоятельств продолжил своё детство вне её пределов.
Вторая часть. Годы жизни в Советском Союзе
Контрасты жизни
В 1934 году в 10-летнем возрасте Маркус Вольф вместе с родителями приехал поездом из Базеля в столицу советской России и попал в новый для него мир, что и определило его дальнейшую жизнь.
Благодаря известности в СССР Фридриха Вольфа как немецкого антифашистского писателя, обязательные для эмигрантов формальности и получение жилплощади особых трудностей не вызвали. Затем появилась и дача с огородом в Переделкине.
Однако знакомство с бытовой культурой и условиями повседневной жизни москвичей стали для эмигрантов Вольфов неприятным открытием. Они, правда, сумели смириться с отсутствием привычного европейского комфорта и быстро адаптировались. Большая заслуга в этом матери Маркуса: она изыскивала всякие способы обеспечить мужа и детей минимумом необходимого и призывала их ограничить прежние «буржуйские» потребности. Тем не менее не видеть низкий по сравнению с германским уровень жизни и проявление бескультурья они не могли…
Стоит вспомнить, что русские историки, начиная с Н. М. Карамзина, воспроизводили в своих работах отрицательные оценки России досоветского периода, даваемые иностранцами, а затем и эмигрантами. Демократ А. И. Герцен вообще считал, что «Россия – бесформенная и безгласная масса низости, раболепства, жестокости и зависти, увлекающей и поглощающей всё». Доходя до крайности, он призывал её «ненавидеть из любви, презирать из гуманности»!
Насколько такие оценки жизни в России соответствовали реальности?
В какой-то мере о течении жизни в нашем государстве можно судить по известному высказыванию выдающегося российского дипломата екатерининского времени Панина: «Россия управляется милостью Божию и глупостью народной».
Понятно поэтому требование А. И. Герцена и других прогрессивных умов того времени европеизировать Россию.
Потом пришло время её немедленно социализировать.
Семья Фридриха Вольфа оказалась уже не в царской России, а в новом государстве – СССР, но старые нравы и обычаи живучи, в чём мы убеждаемся и сегодня, уже в XXI веке. О жизни в Советском Союзе Маркус Вольф начал писать в своей книге «Трое из тридцатых», которая вышла в свет в 1989 году: «Это была моя первая попытка описать время московской эмиграции, исходя из пережитого лично и не исключая ещё бывших в то время в ГДР табуированными сталинских репрессий». Он так охарактеризовал столицу СССР того периода:
«Москва в 1934 году, примерно через год после нашего изгнания из Германии, стала для нашей семьи местом нашего пребывания и убежища. Город был Меккой для многих коммунистов и революционеров со всего мира. Многое поначалу было чужим, не соответствовало нашим жизненным привычкам, но мы быстро стали «детьми Арбата», где в Нижнем Кисловском переулке находилась наша маленькая квартира. Старшее поколение напрасно мечтало о скором возвращении на освобождённую от Гитлера немецкую родину, мы, дети, становились подрастающими гражданами нашей второй родины, Советского Союза».
Об этом периоде жизни в новой России Маркус Вольф писал и более подробно, с интересными деталями:
«То, что отец поехал в Москву – мы с матерью продолжали оставаться в Швейцарии, а в Базеле я даже ходил в школу – было скорее выяснением условий, чем твёрдое окончательное решение оставаться там надолго. Отец заранее осматривался, зондировал почву. Первый случай представился ему в 1931 году, когда при поездке в Советский Союз он познакомился с Всеволодом Вишневским, драматургом, который был ему близок по своему революционному, открыто боевому методу творчества. Отец переписывался с Вишневским. Позже он стал одним из его ближайших друзей. Теперь он стал для отца настоящей опорой, и с его помощью мы получили нашу маленькую квартиру в Нижнем Кисловском переулке…
Да, знакомство с Москвой началось сразу же с шока, по крайней мере, для нас детей. Не только из-за маленькой квартиры, которая совершенно не соответствовала нашим прежним представлениям зажиточных буржуа. Нет, школа и вообще всё окружение приводили нас в ужас, или скажем так: в семьях детей такой хаос, такая грязь, такая нищета, и это вызывало и испуг, и удивление. Во всяком случае отчуждение, с которым мы тогда столкнулись, просто не могло быть большим. В Москве существовали ещё карточки, снабжение было совершенно недостаточным. Мы не понимали языка, не могли прочитать ни одной буквы. Уже такие мелочи свидетельствовали о совершенно ином складе культуры, вызывали конфликты. Например, мы носили короткие брючки. Московские дети, даже маленькие карапузы, обязательно носили только длинные брюки. О нас сразу же написали издевательские стишки, нас дразнили, притесняли, доходило едва не до драк. А к этому надо добавить уже упомянутое стремление родителей держать нас на уровне, близком к пролетарским привычкам жизни, чтобы мы не заносились и не впадали в буржуазность. Начиналось это ещё в Штутгарте, но в Москве на первых порах стало просто пыткой. Нас буквально заталкивали в «простую» жизнь, сюда же относились и пионерские лагеря, в которых мы с Кони чужими и одинокими топтались рядом друг с другом…
…Однако, оглядываясь назад, всё же должен сказать, что отдельная квартира появилась сравнительно быстро. Мы пошли в немецкую школу имени Крала Либкнехта – это был маленький кусочек Родины….
Но, в принципе, мы оба довольно быстро русифицировались и советизировались».
Процесс «русификации и советизации» проходил так:
«Нравы были грубыми, и нам пришлось мириться с ними. Мы дрались. И довольно часто, и легко лилась кровь. К тому же путь в школу на трамваях, на внешней стороне которых люди висели гроздьями. Либо ты стоишь растерянный, без всяких шансов присоединиться к ним, либо ты боишься свалиться, быть раздавленным или растоптанным. Люди смотрели на тебя так, что сразу было ясно: пощады не жди! Затем перестройка на совершенно другую еду… С переходом в русскую школу[4] я стал по-другому думать. Очень скоро я уже чувствовал себя как дома…. Через короткое время я уже был в
Ещё в 1950-е годы, в студенчестве, у меня появилось желание понять, на какой стадии культурного развития в действительности находится советское общество, которое, как утверждалось, вот-вот дошагает до коммунизма. В его победе сомнений я, как и почти все сокурсники, не имел.
Чётко обоснованный ответ я получил, однако, только в конце 1980-х годов, когда прочитал статью двух сотрудников АН СССР (их фамилии, к комсомольском комитете, участвовал в работе редколлегии школьной газеты, вообще был подвижен и активен.
Советский Союз стал моей страной.
…Положение очень медленно менялось. Как раз в это время Сталин произнёс «крылатые слова»: жить стало лучше, жить стало веселее.
Написанные большими буквами они висели повсюду, и действительно после 1938 года магазины стали заполняться товарами…».
Разумеется, ученик Маркус Вольф тогда ещё не разбирался в диалектическом материализме и школы основ марксизма-ленинизма не кончал, реальность познавалась им через ощущения. Окружавшую его действительность он рассматривал через призму детского и юношеского непосредственного восприятия. Как раз поэтому его воспоминания о московской действительности кажутся сегодня весьма достоверными, то есть она, видимо, такой и была.
Мне кажется, что читатель должен быть признателен Маркусу Вольфу за возможность, так сказать, посетить и увидеть Москву второй половины 1930-х годов. Однако после такой «телепортации» у автора, относящего себя к гордым обладателям осознанного, можно сказать, советского патриотизма, чтящим наши базовые моральные ценности, возникла потребность соотнести сегодняшнюю культуру россиян с той, о которой напомнил нам Маркус Вольф в своих мемуарах.
Это можно сформулировавать так: советское общество возникло на такой стадии цивилизационного развития, которая была периодом дисперсного варварства, т. е. варварство ещё не было преодолено окончательно. Оно только рассеялось в обществе, оставаясь в людях на генетическом уровне. Следовательно, в каждом нашем человеке сохраняется до сих пор частичка варвара, которая может возобладать в нём в подходящий для того момент.