Наместница сидит.XXXVI
Строга, молитвенно бледна —
Но все равно хранит она
690 Высокомерный вид.
А третий — старец древних лет,
Чей взор навек утратил свет.
Вовек он жалости не знал.
Лик — только твердость выражал,
В нем состраданья нет!
Аббатом Катберта он был,
Святым на острове прослыл
Седой анахорет.
Перед столом стояли двое,
700 Одною связаны судьбою.
Из этих грешных душ одна
Интересует нас... Она?
Да, плащ и пажеский камзол
Не выдавали слабый пол...
Большой берет на лбу высоком,
Колет, расшитый серебром,
И Мармиона черный сокол
Парит на поле голубом.
Вот приоресса знак дает
710 Монаху-палачу, и тот
Снял с грешницы берет —
И вдруг, рассыпавшись, упал
Волос роскошных светлый вал,
Полузакрыв колет.
И был любой из судей прав,
В ней Констанс Беверли узнав.
Сестра из Фонтевро,[85] она
В реестры мертвых включена
Давным-давно: прощенья нет
720 Сестре, нарушившей обет!
Стояла у стены она —
Прекрасных локонов волна
Клубилась за кольцом кольцо,
Но бледное ее лицо
Хранило строгость и покой,
Светилось твердостью такой,
Что, если б не движенье глаз,
Не вздох, — казалась бы сейчас
Она не женщиной живой, —
730 Скорей, фигурой восковой!
Так пред судом была она
Тиха, прекрасна и бледна.
Другой был (грязная душа!)
Подвластен страху одному.
Такому совесть ни к чему.
Такой готов за полгроша
Убить, кого велят ему.
В нем над скотиною вовек
Не подымался человек.
740 Такие — клад для сатаны,
Им угрызенья не страшны,
Не призрак им внушает страх —
Страх смерти, вот что в их сердцах
Царит! Там чувствам места нет!
Был в рясу негодяй одет,
Он плакал, он стенал и выл,
Он, корчась на полу, молил
Судей и ползал пред столом,
Как пес под егерским кнутом.
750 А дева, стоя у стола,
Без слез судьбу свою ждала.
Как он вопит! И как бледна
В молчанье мертвенном она!
На темной плоскости стены
Две ниши узкие видны,
И в каждой — скудная еда:
Пучки кореньев, хлеб, вода...
Кому пришлось туда войти,
Тому обратно нет пути!
760 У каждой ниши встал монах,
Как страж недвижный на часах,
В бенедиктинском клобуке,
С чадящим факелом в руке.
И, отражаясь от стены,
Бьют в ниши тусклые лучи,
В багровой полутьме видны
Лопатки, известь, кирпичи...
Обычно этих палачей
Искала церковь меж людей,
770 Которых в келью привела
Дорога зависти и зла,
Кто ненавидел род людской,
Или хотел епитимьей
Смыть преступленья след,
И дело черное свершал,
Как церкви преданный вассал,
И отпущенье получал
За грех минувших лет,
Когда во славу всех святых,
780 Убив остатки чувств своих,
Он шел, куда вели его,
Не зная, как и для чего.
И вот встает слепой аббат,
Чтобы сказать о том,
Что судьи грешников велят
Замуровать живьем.XXXVII
Но та, кого должны казнить,
Пытается заговорить.
Собрав остатки сил, она
790 Старается, как мел, бледна,
Дрожь искаженных губ сдержать
И слово внятное сказать.
И дважды с этих уст немых
Сорвался голос и затих.
И дважды в тишине глухой
Был слабо слышен за стеной
Набег валов морских
(Хотя бурлящая волна
И в бурю не всегда слышна
800 Сквозь толщу стен глухих).
Но наконец зажегся взгляд,
И губы больше не дрожат,
И вспыхнул на щеках
Больной рассвет, совсем как тот,
Что озаряет Чевиот,
Пылая на холмах.
И голос из последних сил
Молчанья стену проломил,
Звуча, как в пустоте,
810 И страшно было наблюдать
Такой решимости печать
На хрупкой красоте!
«Я милосердия не жду
И обращаюсь я к суду
Совсем не потому —
Мне и молитвы не нужны,
И отпущенья не важны.
Мой грех искупит хлад стены,
А мессы — ни к чему...
820 Меня молил мой лживый друг
Забыть про келью и клобук.
И вот три года каждый день
Я паж его, рабыня, тень,
Забыв о гордости своей,
Седлала для него коней!
Я для него пренебрегла
Всем, чем могла и не могла,
Я даже душу предала —
И вот награда! Лицемер
830 Решил, что Клара Глостер Клер
Прекрасней, и тогда на ней
Он (ради замков и полей)
Жениться вздумал и забыл,
Что прежде Констанс так любил!
Но стар, как мир, рассказ такой.
Распоряжайся я судьбой —
Я никогда бы не прочла
Страницу горькую о той,
Что предана, как я, была
840 За мусор золотой.
Король любимца ободрял,
На Клару тщетно предъявлял
Свои права жених.
Перчатку бросил Мармион:
Жених в измене обвинен —
Пусть Бог рассудит их!
Но кто же прав?
И клятвы дав,
Садятся в седла, копья взяв —
850 Бой краток и жесток,
И по толпе прошло, как шквал:
Де Вильтон пал, де Вильтон пал!
За Мармиона Бог!
Скажите вы, вы, кто твердит,
Что суд небесный охранит
Невинного в бою,
Как правого покинул Бог,
Как даровать победу мог
Бесчестному копью?!
860 Что Вильтон чист и всё — навет,
Вот этот подтвердит пакет!
Так и не стал лорд женихом:
Бежала в Витби в Божий дом
Несчастная де Клер,
Воскликнул Генрих: “Вот те на!
В монастыре! Да пусть она
Хоть десять раз посвящена —
Быть ей твоею, сэр!”
К шотландцам послан Мармион...
870 А я? Мой жребий предрешен.
Вот этот трус подговорен
Был мной, и согласился он
За несколько гиней
Отправиться к святым мощам
И с помощью лекарства там
Открыть дорожку к небесам
Сопернице моей!
Но струсил он в недобрый час
И погубил обоих нас.
880 Я вам открыла мой секрет.
Так мне велит не совесть, нет,
Но пусть уж, если не моим,
Не будет Мармион ничьим!
Пакет я долго берегла
На случай, если б предала
Меня надежда. Что ж молчать?
Лишь королю пакет отдать —
И всё. Тогда бы Мармион
Был неминуемо казнен!
890 Хоть я б от горя умерла!..
Вершите же свои дела.
Вы, слуги смерти! Пусть опять
Молчать могла б я и страдать —
Что изменится? Всё равно
Всё в мире смерти отдано,
Чуть медленней или быстрей —
Мне не избегнуть встречи с ней...
В могиле я страшней для вас:
Ведь если вдруг в недобрый час
900 Раскаявшийся Мармион
Вернется, гневом распален, —
Тогда помочь рабам своим
Не сможет ваш кровавый Рим!
Лорд вам сумеет так отмстить,
Что вы бы, верно, предпочли,
Чтоб к вам с разбоем погостить
Пираты датские пришли!
Гнев короля жестокой тенью[86]
Грядет на крыльях разрушенья!
910 Все ваши алтари дрожат,
Распятья гнутся и трещат!
И скоро этот склеп глухой
Промоет ветром и волной,
И если странник средь камней,
Отыщет несколько костей
В руинах этих мрачных, он,
О зверстве клириков не зная,
Немало будет удивлен:
Что за реликвия такая?»
920 Жестокий взгляд, суровый вид,
И ровно по спине разлит
Ее волос поток прямой,
Что прежде — был крутой волной,
А голос, дикий и стальной,
Звенит пророческой струной.
И судьи в ужасе молчат,
А их оцепеневший взгляд
За бурей мстительной следит,
И жертвы вдохновенный вид
930 Всех в камень превратил вокруг:
Ни слова, ни движенья рук.
Они сидят, как неживые,
Лишь факелы во тьме дрожат...
Но к потолку зрачки слепые
Возводит медленно аббат:
«Сестра, избавься от скорбей!
Брат грешный, мир душе твоей!»
И вот синклит оставил сей
Склеп горя и грехов.
940 В подвале казней и смертей
Уж не слышны шаги судей,
Идет работа двух зверей —
Бездушных мясников...
Еще позорней и страшней
Другим рассказывать о ней...
Вверх сто ступеней винтовых —
И свежий бриз овеет их.
Оставлен роковой подвал.
Но по дороге их догнал
950 Все поглотивший стон:
И судьи крестятся, дрожа,
По узкой лестнице кружа
Под колокольный звон.
Бил колокол за упокой,