– Старшина! – кричал кто-то в коридоре. Вырванный оконный шпингалет покатился по полу.
Винтовка, прислоненная к стене, накренилась и упала, штыком процарапав дугу на обоях. Скверно.
Старшина нагнулся, поднимая винтовку, а когда выпрямился, в окно уже ввалился оборванный тощий мужик, вслед за ним лез другой.
И на такую рвань патроны тратить?
Наработанным ударом старшина вогнал штык в живот противника, железо пронзило плоть легко, но – ни вскрика, ни стона, грязные пальцы обхватили цевье.
– Балуешь! – Винтовка завязла в теле, мужик никак не выпускал ее, а другой выходил из-за его покатой спины.
Задетая локтем лампа опрокинулась и ярко вспыхнула. Где остальные-то?
Старшина оглянулся на дверь. Одному не сдюжить, уходить надо, вон новая харя в окне. Он оттолкнул винтовку, отступая. Босая нога зацепилась за полуспущенный сапог, старшина упал на руки, пыльный половик сбился. Он полез к двери, вырываясь из цепких рук, сначала молча, но, когда зубы стали рвать живот, он закричал, и только тогда вместе с криком пришла и боль.
Ломтики сала с розоватыми прожилками, синяя луковица, краюха черного хлеба лежали на скатерти никому не нужные, лишние.
С тихим щелчком полная обойма скользнула в рукоять пистолета.
– Лейтенант, пособи. – Федот уперся в тяжелый шкаф, толкая его к двери.
– Сейчас, минуточку. – Он откинул крючок.
– Куда! – Чекист не спрашивал, запрещал, но лейтенант уже крался по коридору. Из караулки – дымный свет, треск, возня. С пистолетом наготове он подошел к двери, заглянул и замер.
ТИЛИ-БОМ, ТИЛИ-БОМ
Он отскочил. Надо рассказать взрослым, милиционеру. Дядя милиционер смелый и сильный, он не даст в обиду, защитит. Взмахнет только милицейской палочкой – и сразу будет хорошо, как раньше.
ЗАГОРЕЛСЯ КОШКИН ДОМ
Коридор длинный, темный-темный. В таком же он с тети-Аниным Витькой в прятки играют и в футбол. И примусный чад так же щиплет глаза. Старик Кушнаренко из семнадцатой квартиры ругается за футбол, во двор гонит.
КОШКА ВЫСКОЧИЛА
Дверь прочная, гладкая. Дотронуться ладошкой – и все. Он толкнул ее. Заперто, закрыто изнутри. Пистолетик – на пол, и кулаками:
– Откройте!
Он стучал и стучал, пока краем глаза не заметил идущих из караулки. Плохие. Надо бегом спрятаться поскорее в чулан.
ГЛАЗА ВЫПУЧИЛА
Он захлопнул дверцу, постоял в темноте. Спички в кармане есть, мама за них ругает, потом придется выбросить. На полке свеча, с ней не страшно, а в двери – замок английский. Наверное, от детей, чтобы варенье не брали. Попы – они жадные.
Язычок щелкнул, замкнул чулан, и тут же дверь передала ему прикосновение рук – с той стороны.
– Давайте диван, диван придвинем! – Игорь Иванович ходил из угла в угол, не находя сил остановиться.
– Не мельтеши. – Чекист размял папиросу. – Горим, не отсидимся.
– Нельзя же ничего… – Уполномоченный осекся. Тяжело ударило в дверь, и, помедлив, опять.
– Уходить будем. – Сержант пускал дым колечками. – У них оружия нет. Шваль. Идем к конюшне, запрягаем лошадь – и ходу. Стрелять без скупости, от души.
Удары зачастили. Не выдержит дверь, высадят. Уполномоченный отошел в дальний от входа угол.
– Пойдем по двое, сначала ты, Игорь Иванович, с Платонычем, следом мы с Федотом, прикрывая. – Папироса, не выкуренная и на треть, расплющена о стол. – Платоныч, стреляй, не раздумывая.
Возница угрюмо кивнул.
– Игорь Иванович, готов?
– Сейчас, я… – Уполномоченный оглянулся в нерешительности. Двери затрещали, торопя. – Я – первый?
– Да.
Окно распахнуто, воздух хмельной, чистый.
– Пошел, – подсаживая уполномоченного, скомандовал сержант. – Ты погоди малость, Платоныч.
Соскок получился легкий, удачный. И над головой – частые выстрелы. Прикрывают.
– Давай, Иваныч, скорее!
Мелкими шажками, по-голубиному подергивая головой, бежал уполномоченный через двор. В висках молотило, воздуха не хватало. Дом полыхал пока лишь с одного края, но ничего не сдерживало пламя.
Из-за кустов наперерез выскочили двое. Успеет проскочить? Игорь Иванович обернулся. А где остальные? Он сбился с шага, остановился. Вернуться?
От дома приближался кто-то, неузнаваемый в яростном свете пожара.
– Сержант, – позвал уполномоченный. – Сержант! – Но, разглядев лицо, бросился в сторону, к воротам, и, когда его схватили, почувствовал странное облегчение – все, не надо ничего делать, никуда бежать, в груди лизнуло горячо, и наступил покой. Хорошо.
Комната, отражаясь в подрагивающем зеркале шкафа, тряслась.
– Возьми. – Сержант протянул топор. – Надежнее пули.
Федот согласно кивнул. Три обоймы выпустил, а свалил, не свалил кого – не знает. Дым глаза ест, потому и мажет.
Возница, съежившись, влез на подоконник.
– Быстрее! – И, не раздумывая, сразу за ним. На ходу Федот обогнал Платоныча, зло прикрикнул: – Живее, козел!
У костра сгрудились тени над уполномоченным. Отвлек, дело свое тот сделал. Навстречу – парочка доходяг. Ха! Солдат перешел на шаг, упругий, танцующий, и с ходу ловко ударил колуном по голове, даже в лицо брызнуло. Тот осел у ног. Кому добавки? Возница вбежал в конюшню. Понял, что к чему.
Второй приближался к Федоту крадучись. Боится, и правильно.
Федот подобрался, готовясь прыгнуть, но первый, порубленный, обхватил его ногу, живучий, гад. Еще, сплеча, по голове, топор рубил сочно, с хрустом, и вдруг, вырванный из рук, взлетел, на миг застыл в небе, видимый лишь отблеском огня на мокром лезвии, и упал вниз, в костер, а костер, дом, конюшня сорвались с места и закружились, сливаясь в багровую полосу, а когда остановились, осталось только небо с тающими в нем искрами костра.
Шкаф с грохотом повалился, и сержант оттолкнулся от подоконника. Сейчас – в поле, возьми его там в такую ночь. Двадцать верст к утру пройдет.
Он двигался осторожно, зорко всматриваясь во тьму. У ограды остановился, прислушался. Кажется, нормально. На руках подтянулся и перемахнул на ту сторону.
– Уйду, что там, уйду! – Возница почти кричал, нахлестывая коня. Луна отыскала-таки окошечко в пелене туч, дорога гладкая, быстрая. Остались позади церковь, пожар, тени, рыскающие по двору, бричка катила легко, свободно, но страх не уходил, напротив, ширился, словно едет он не прочь от смерти, а навстречу.
Версту отмахал, не меньше.
Конь остановился внезапно, как на стену налетел. Посреди дороги – человек. Всего один человек.
Возница потянулся к винтовке.
Человек поднял голову, шагнул.
– Это вы, товарищ сержант? – И, отбросив винтовку, он протянул руку, экономя секунды. – Скорее залезайте.
Страх ушел, осталась обреченность, но, только коснувшись руки сержанта, он понял – почему.
Хлипкие двери ходили ходуном, кто-то тряс их, дергал за ручку. Не уходят. Надолго замочка не хватит.
Лейтенант сидел спиной к двери, глаза от дыма зажмурены, но пальцы проворно исполняют заученную работу. Раз – и конец, он будет послушным, перестанет ходить в плохие места.
Шурупы не выдержали, подались, заскрежетали дверные петли, но он успел! И навстречу ввалившимся – взрыв, дробящий в ничто плоть и камень.
Тучи разошлись, не пролив на землю и капли дождя. Труп лежал на дороге остывший, обескровленный лунным светом. То, что когда-то было сержантом, двигалось прочь, теряясь в ночи. Это – не его ночь. Будут другие, главные, когда придет пора умножения.
Часть третья. Доктор
Раздолье для Ньютонов. Просто рай.
Петров проводил взглядом упавшее яблоко. Интересно, куда они потом пропадают? Деревья ими усыпаны, а в траве раз и обчелся.
Женщина вышла на крыльцо.
– Готово, теперь можете жить. Я ведро в углу поставила, не помешает?
– Не помешает. – Вставать со скамейки не хотелось.
– Вам как удобнее, чтобы я убирала, вечером или утром?
– Вечером.
– Ну, я завтра и приду вечером, часам к восьми, хорошо?
– Хорошо.
Она сошла по ступенькам, остановилась у скамейки в нерешительности.
– Можно я завтра свекровь приведу? Давление у нее скачет, мучение одно.
– Приводите. Всех, кого увидите, зовите. С восьми утра и натощак.
Петров смотрел ей вслед, как шла она по узкой асфальтовой дорожке, миновала калитку и свернула направо, в село.
Надо работать.
Он поднялся на крыльцо. Веранда пахла хлорамином, непросохшие полы блестели.
Погулять, что ли. Хозяин усадьбы, не шутка. Петров посмотрел на лист ватмана, прикрепленный на двери. «Врачебный пункт». Тушь черная, спокойная.
Сначала дело.
Он прошел через веранду в комнату. Стол, кушетка, стулья. Вдоль стены – контейнеры-укладки. Дар армии. Дареному коню… Даже если этого коня свели с твоего двора трехлетком, погоняли по крутым горкам и вернули доживать…
Крышка легко откинулась. Красота. Другая укладка, третья. Все готово к работе, что хорошо, то хорошо. Можно пережить эпидемию переломов.
Вторая комната – жилая. Кровать, стопочка белья. Шкаф. Петров открыл дверцу. Пусто, скелетов нет, только вешалки болтаются.
Одежду из чемодана он повесил на плечики, застелил постель, на тумбочку у кровати положил книги и приемник. Устроился в первом приближении. Связка ключей напомнила о еде, один из них – от столовой. Двадцать метров по дорожке, замок подзаржавел. Зал на сто мест – легкие пластиковые стулья, столы, покрытые пылью. Кто и когда на них сядет? Он прошел на кухню, повернул рубильник. Заурчал холодильный шкаф, загорелась лампочка, тусклая посреди солнечного дня. Зато ночью уютнее будет.