– Не уложатся. – Куратор набрал воду в рот, помедлил, перекатывая нарзан от щеки к щеке, и наконец проглотил.
– Планировал Сынок, а он обычно считает верно, – возразил Советник.
– Э! Планировать мы горазды. – Куратор отставил стакан. На запотевших гранях отпечатались подушечки пальцев. А пальцы хорошие – тонкие, нервные. – Хочешь пари? Как минимум одного лишнего прихватят, – обстоятельства-де.
– Идет, – советник достал чистый лист. – С проигравшего бутылка шотландского. Насчет камушков – найдут?
– Что камушки – пустяк, безделица. Понадобится – своих подсыплем.
Куратор нарисовал пять кружочков и в первый бисерным почерком вписал:
«Малахов А. Б. Ликвидирован 26.07».
11:20
– Ваше мнение, Вадим Сергеевич?
– Любопытно. Весьма, весьма. – Мужчина, холеный, вальяжный, разглядывал овальное зеркало, заключенное в витую чугунную раму.
– Совсем было уходить собрался, да решил на чердаке пошарить. В уголке лежало, в ящике, тряпкой обернутое. – Молодой парень стоял, удерживая зеркало на ребре. – Как новенькое!
– Лучше. Гораздо лучше, сейчас таких не делают. Серебряная амальгама, венецианское стекло.
– На обороте знак вытравлен, смотрите. И дата, тысяча восемьсот восемьдесят первый.
– Человек с головой орла. Вещь мастер делал. Вам, Володя, повезло.
– Дорогая вещь для крестьянской избы?
– Конечно, не покупали ее. Усадьбу грабили, вот Ситнику и досталась, наверное.
– А почему зеркало оставили, а не взяли с собой?
– Так по-разному люди уезжали. Кто волей, а кто и… Давайте перенесем трофей в кладовую, только осторожнее, осторожнее!
11:35
Трава колола подошвы. Не нагулял нечувствительности. Нам чувствовать положено, вот.
Петров спустился к реке. Мягкий ил подался, струясь меж пальцев. Шаг, другой – и вода подступила к лицу. Прозрачная – видно, как пескари снуют в глубине, тычутся в щиколотки.
Славно-то как! Он оттолкнулся, выбрался на середину реки и лег на спину, представляя течению нести себя. Солнце выглянуло из-за облачка и ударило в глаза – ярко, безжалостно. Надо мордой вниз лечь, а лень. Проще зажмуриться. Усманка, потом Дон, Азовское, Черное море, проливы, мечта империи… Далеко. До обеда не обернуться.
11:45
– Ой, гадость, гадость. – Вера негодующе смотрела на сына. – Всякую мерзость в дом тащишь!
– И вовсе не гадость, а опарыши, замечательная наживка. – Антон хладнокровно отобрал у матери майонезную склянку. – Смотри, какие толстые, жирные!
– Замолчи, а то меня стошнит. Никита, ты отец ему, скажи что-нибудь!
– Электрификация. – Никита оторвался от книги.
– Что?
– Ты просила что-нибудь сказать, вот я и сказал.
– Умники. Тогда мойте посуду, вот.
– Уношу, уношу. – Антон вышел на крылечко; из соседнего домика прибежал черный котенок.
– Багир, за рыбкой зашел? Не наловил свежей. Вчерашнюю будешь?
Котенок резво подскочил, потерся о ноги.
– Держи! – Серебряная уклейка упала на ступеньку. Багир прижал рыбешку лапой и стал раздирать мелкими острыми зубами.
12:12
Домишко, вросший в землю почти по окна, грелся на солнце.
Девушка толкнула дверь.
– Степан Кузьмич! Степан Кузьмич, вы здесь?
– Время рабочее, где же быть, – раздался голос изнутри.
– Я бадминтон попросить хотела – есть? – Она шагнула в пыльный полумрак. За столиком, сразу у входа, сидел кладовщик в синем рабочем халате.
– Хорошему человеку всегда пожалуйста. Держи. – Он протянул пару ракеток и волан. – Расписаться только не забудь.
12:25
Девочка стояла в задумчивости у песчаного холмика, потом вскарабкалась на него, выпрямилась и постаралась подпрыгнуть.
– Даша, перестань, папе больно, – не отрываясь от книги, прикрикнула женщина.
– Пусть прыгает. – Торчавшая из песка голова улыбнулась, но девочка шустро затопала к реке. – Пожалуй, и я искупаюсь. – Холмик зашевелился, рассыпался, и освободившийся папа начал отряхиваться от песка.
13:20
Вера вилкой подцепила кусочек сардельки, густо измазанной кетчупом.
– Очень вкусная сарделька. Зря, Антоша, отказываешься.
Сын замотал головой:
– Рыбы наловлю, изжарим, тогда поем.
– Ершей, как вчера?
– Сами виноваты. Я предупреждал, ершей не жарить нужно, а варить. Ерши во всякой ухе хороши, так дядя Степан говорит.
– В помойном ведре они хороши, ерши твои. Ешь, а то не пущу на рыбалку.
– Ладно, с собой возьмем, потом съест. – Никита положил на тарелку хлеб. – Занеси в домик.
– Я на озере буду, сегодня карасиный клев ждут.
Семейство чинно покинуло столовую университетской базы отдыха «Веневитинов кордон».
14:55
Застежка-молния сходилась с трудом, пасть сумки закрывалась неохотно. Пережор.
Вадим Сергеевич примерился:
– Пуда полтора.
– Знаешь, если ты перешел на старые меры, пуды да аршины, так и зарплату свою считай николаевскими червонцами. Сколько там в них было, пять граммов золота? – Жена отложила журнал, старую «Ниву».
– Семь, девяносто девятой пробы.
– Получается…
– Получается столько, что лучше бы и не знать. Жизнь теперь другая, новая.
– И люди новые. Вот погляди. – Она показала фотографию в журнале. – Лица-то какие, даже крестьянские – умные, красивые. Куда делось?
– Съелось. Ты едешь или как?
– Еду, еду. Вернусь к пятнице, если маме лучше станет и бензин раздобуду.
Одинг потащил сумку к выходу, помог жене устроиться.
Хлопнула дверца, бахвалисто и несолидно затарахтел мотор «Запорожца». Вадим Сергеевич помахал рукой, прощаясь. Теща хворает, как одна остается. Всю жизнь хворает, внимания требует. Ничего, это даже кстати. Можно похолостяковать.
15:15
– Беру. – Мишка прыгнул, звучно шлепнул по мячу и, не устояв, упал, подняв вокруг рой сверкающих брызг. Мяч отлетел в сторону и поплыл, уносимый течением.
– Догоняй, собственник. – Парни стояли по колено в воде, смотрели, как он вплавь добирается до мяча и, толкая головой, ведет его назад, в кружок прибрежных волейболистов.
16:50
Тугая струя упиралась в ведро, ломая хрупкие грибные шляпки. Девушка прикрутила ручку крана, низведя поток до тонкой струйки.
– Сколько их у тебя, Зина! Не страшно? Поганки ведь. – Вера с чайником встала рядом.
– Не поганки. Попы, так в народе кличут, местное название. – Девушка отодвинула ведро, освобождая колонку. – Нужно только первую воду слить да кожицу очистить. Вроде курятины по вкусу.
– Ой ли. – Вера ополоснула чайник. – Шампиньоны знаю, подберезовики, маслята. А попы?
– Пьем же грузинский чай. – Подхватив ведро, Зина пошла на студенческий край базы.
18:30
Сковорода шипела и отстреливалась.
– Не пригорят, Антоша?
– В самый раз. – Сын деревянной лопаткой переложил рыбу на тарелку. – Последняя жарка осталась.
Белые, вывалянные в муке караси легли на сковородку.
На столбе закашлял репродуктор.
– Тихо, Антон, дай послушать.
– «Товарищи отдыхающие, сегодня в восемь часов вечера в библиотеке состоится беседа на тему „Крестьянский быт довоенной России“. Повторяем: товарищи отдыхающие…»
– Зови папу, пора карасей есть, – скомандовал сын.
19:00
– Виктор Платонович, сегодня мы с вами играем?
– Верно, Леонид, вы белыми.
– Может, перенесем? Дочка простыла, перекупалась. Нужно посидеть с ней, капризничает.
– Как скажете. Выберем времечко позже. – Петров отошел от расчерченной таблицы «Шахматный чемпионат базы отдыха».
20:15
Стекляшка библиотечного павильона заманчиво мерцала в подступивших сумерках. Хрустальный храм культуры.
Петров приоткрыл дверь.
Вадим Сергеевич сидел в низком креслице рядом с заставленным экспонатами столом. Два десятка жаждущих знаний слушателей расположились полукругом. Знакомые все лица. Да и откуда взяться незнакомым – на базе едва семьдесят человек, половина возможного. Вздорожал нынче отдых, даже такой. Не по средствам-c, да-c!
Петров примостился рядом с кладовщиком.
– Давно начали? – справился шепотом.
– Минут пять. Слушайте, слушайте.
– С прошлого года… – Одинг выглядел довольным, даже вальяжным. Просто приват-доцент девятьсот тринадцатого года. – С прошлого года нашим курсом организована экспедиция. Слово, конечно, громкое, но это – общепринятый термин. Мы изучаем деревню Малый Маклок, от нашей базы отдыха четыре километра к югу. Объект выбран не случайно – судьба Малого Маклока намного опередила судьбу «неперспективных деревень». Образованный в тридцать первом году колхоз «Красный пахарь» ликвидировали в сорок восьмом в связи с предполагаемым затоплением земли Донским водохранилищем. Жители частью были переселены в соседние колхозы, а частью направлены на всенародные стройки. Большую часть нажитого добра они, естественно, взяли с собой, но и оставленного, брошенного оказалось немало… Непосредственно поиск, я чуть было не сказал – раскопки, проводит наш аспирант Володя Рогов. Он и еще пятеро студентов университета составили подробнейший план деревни, вы можете ознакомиться с ним, а также опись находок. Кое-что из найденного я сейчас покажу. – Вадим Сергеевич поднял знакомой формы предмет. – Прекрасно сохранившаяся вещь. Ее аналог имеется на кухне у большинства присутствующих. Узнаёте?
– Мясорубка? – предположила Вера.
– Совершенно верно. Деревянная, целиком из дерева.
– Почему?
– Железная была не по карману, вот деревенский умелец и смастерил от нужды. Измельчали не мясо, конечно, а вареные овощи, для скотины. И себя. Следующий предмет гораздо изящнее. – Он указал на зеркало. – Роскошно для избы, не правда ли? Но после революции подобные вкрапления встречались почти повсеместно в крестьянском быту.
– Откуда ж им там быть? – приподнялся с места кладовщик.
– Экспроприация экспроприаторов. Стихийный раздел имущества помещиков. Ближайшие к деревне усадьбы – Веневитиновых и дворец принцессы Ольденбургской. А потом – перепродавалось, менялось… Третья находка – самая ценная. – Одинг поднял толстый том. – Своего рода бухгалтерская книга и одновременно дневник. Крестьянин Ситник Иван Филимонович начал вести его с первого февраля тысяча девятьсот восьмого года, с пятнадцатого по семнадцатый продолжила жена его, Пелагея, а потом, до марта тридцать первого, записи опять сделаны рукой хозяи