Петров стоял в сторонке. Кушать яблоки – дело серьезное. Срезанная спиралью кожура сползала к ногам. Без единого обрыва. Рука привыкала к новообретенному ножу – острому, ладному.
– Я объявляю голодовку. – Женщина уселась на скамью, а остальные ее сподвижники начали разбредаться.
11:10
Шесть легковушек вырулили на дорогу и куцым караваном потянулись вон.
– Улетают, журавушки. – Петров смотрел вслед.
– Бегут, – сплюнул Леонид. – Забоялись оставаться… А у кого колес нет? Моя тоже с ума сходит.
– Вы бы напросились к кому.
– Опоздал.
Петров разрезал яблоко пополам.
– Угощайтесь.
– Спасибо. Не знаю, что делать, жена в истерике.
– Тут хутор есть неподалеку, у хозяина грузовик. Поговорите. От денег умные люди не отказываются, а что ему вас до станции везти, двадцать верст всего.
– Хутор?
– Километрах в трех, не знали? Могу велосипед дать, у меня складной…
11:40
– Кузьмич, – начальник базы вошел в кладовую, – многие места сдали?
– Идут и идут. Дело-то быстрое, сдать, а мне – считай, не ошибись. Спешат, ругаются.
– Ты бы того… притормозил…
– Разве притормозишь сейчас? Просто побросают вещи да уйдут, а мне отвечать…
12:05
Грузовик вкатился в распахнутые ворота и остановился.
Леонид вылез из кабины.
– Место за мной, – предупредил он водителя.
А грузовик окружен, взят в клещи.
– Вас из города прислали? За нами? – Очень полный мужчина спрашивал с надеждой, искательно.
– Он нанял. – Водитель указал на Леонида, который вел к машине своих.
– Посторонитесь. – Он растолкал стоявших, помог жене подняться в кабину, подал дочь, пристроил вещи.
– Вы что, один хотите весь грузовик занять?
– Почему один? Все поедем, сколько нас поместится. – Леонид открыл борт, снял велосипед. – Спасибо, Виктор Платонович. Кто едет – устраивайтесь, дорого не возьму.
– Сейчас, сейчас! Сколько с двоих? Возьмите, я мигом, за вещами только сбегаю. – Толстяк проворно кинулся к домику.
И остальные – снялись, подхватились, чтобы тут же вернуться – с чемоданами, сумками, рюкзаками.
– Организованно, организованно размещайтесь, а то не поместимся. – Голодающая женщина возникла у борта. – С детьми – в первую очередь! На корточки сядьте, ничего, потерпите. Деньги товарищу сразу отдавайте!
– «Титаник», – вздохнул Никита.
– Едешь? – Петров дзинькнул велосипедным звонком. Как в театре, первый. Спешно дожевывайте бутерброды.
– Боюсь, места не хватит. Дети… А вы?
– Погожу. Закроют базу – вывезут.
Старушка встала на приставленный табурет и, подтаскиваемая, карабкалась выше.
– Тащите меня! Тащите! – хрипло кричала она.
– Остаюсь, – вздохнул Никита.
– Осторожнее, вы мне все раздавите!
– Надо бы ссадить человек пять. – Водитель с трудом закрыл борт.
– Леня, а как же ты?
– После приеду, после, не волнуйся. Привет передавай всем. – Леонид состроил дочке козу. – Не сегодня, так после.
Он поднял опрокинутый табурет, сел на него и не слезал, пока машина не скрылась за поворотом.
13:20
– Связь дали, командир? – Не дожидаясь ответа, Петров поднял трубку. И не пискнет. Не шелохнет, не прогремит. Выбрали времечко бастовать, угадали.
– Надеюсь, по случаю исхода обед не отменяется?
– Будет обед. – Фролов подошел к серому ящику радиоустановки, повернул переключатель. – Будет. – И в микрофон: – Дорогие отдыхающие, вы приглашаетесь на обед. Просьба прийти всем, не опаздывать, будет произведен учет отдыхающих!
Он дважды повторил приглашение, а громкоговоритель за окном разносил слова по пустой базе.
– Пообедаем. – Он переключил установку на приемник. – С музыкой, танцами и добавкой вволю.
14:00
– Чем добру пропадать, хай пузо треснет! – Леонид принялся за вторую миску поджарки.
Трех столов хватило на всех. Петров оглядел сотрапезников. Начальник базы Фомичев да кладовщик Степан Кузьмич. Команда администрации. Никита, Леонид да он – отдыхающие. И Алла.
– Вы-то почему не уехали? – полюбопытствовал Никита.
– Практика. Завтра комиссия из университета прибудет, с ней и отправлюсь.
– Вы местная?
– Из Казани, два месяца, как перевелась.
– Освободите местечко! – Повариха взгромоздила на стол большую кастрюлю.
– Кукуруза! Вареная кукуруза! – обрадовался Никита.
– Иваныч! – решительно обратилась к завхозу повариха. – Мы с девками уходим, за Надькой мужик пришел, вместе и идем. А расчет когда?
– По почте расчет, – буркнул Фомичев. – Скатертью дорога.
– Ты не серчай, Иваныч, сам видишь – делать все одно нечего. Разъехался народ.
– Откуда они? – спросил кладовщика Петров.
– Кухонные бабы? Совхозные. Прирабатывают. Я-то первый сезон здесь, на базе. Раньше в санатории работал. – Кладовщик поднялся. – Пойду кухню принимать…
– Ничего, – шлепнул ладонью о стол Фомичев. – Я и сам готовить умею. Так сготовлю, ух! Ешьте, ешьте, – начал он уговаривать Аллу.
– Вы лучше радио выключите, – попросила она. – Никого нет, а музыка… Дико.
– Один момент. – Фомичев поднялся из-за стола. – Как скажете.
– Умеет пить командир. – Петров вытер салфеткой губы.
Громкоговоритель смолк.
– Хорошая песня была. – Леонид пододвинул к себе новую миску поджарки. – Уехать! Хорош бы я был в городе, всемером в двух комнатках!
15:40
Петров бросил камешек в омут. Пора итоги подводить – предварительные. На университетской базе отдыха «Веневитинов кордон» гибнут исключительно мужчины, причастные к университетской практике. Тонет доцент кафедры краеведения Одинг, задохнулись в погребе студенты Патура и Серов, убит аспирант, руководитель практики Рогов – и как убит! Да еще Зина Лубина исчезла. В город уехала? Муратов из больницы убежал – зачем? Осталась Алла, из чувства долга или по недомыслию? Опять же, мухоморные попойки. Мак, соломка у нас дорогоньки, а мухоморы под каждым кустом даром. Народные рецепты, для краеведов – цеховой напиток.
Игра в вопросы без ответов.
Где-то рядом полянка. Поищем, поищем. Нелегко пробраться, но вот она, милая. Муравейник есть, и пень в наличии. След от ножа в самом центре.
Он пригляделся к знакам на пне. Руны. И не краской выведены, не чернилами.
Что здесь делал Одинг? И был ли он один? Молоденькая студенточка, бес в ребро.
Он разглядывал кусты.
Оплошность, большая оплошность. Все от самонадеянности.
Петров пробирался вглубь, по следу – сломанным веткам, ниткам на сучках, мятой траве.
Ох, кретин, кретин…
В маленькой ямке, небрежно забросанной валежником, лежала Зина Лубина.
То, что от нее осталось.
19:50
– Близится осень, увы. – Никита отложил газету. – Вот уже и темнеть раньше стало. Что зимой делать будем?
– Проживем. – Петров подошел к канделябру. – Мой знакомый буржуйки клепает и керосинки. Богатеет, заказов на месяц вперед.
Одна за другой свечи загорелись, засияли.
– Ночь. – Алла отошла от стола. – Ночь…
Стеклянные стены павильона-библиотеки почернели, тьма прижалась к ним, жадно высасывая свет полудюжины свечей.
– Привет, отдыхающие! – Хлопнула дверь, начальник базы промаршировал на середину зала. – Перекусим? Кузьмич, заноси!
Кладовщик осторожно водрузил на столик две корзины.
– Не пропадем без кухонных баб. – Фомичев икнул. – Извиняюсь, значит.
– О! Шпроты, печень трески, лосось! Скатерть-cамобранка. Вы волшебник! – Леонид потирал ладони, изображая предвкушение.
– Умеем трошки. К столу, прошу к столу, дорогие отдыхающие!
– Маленькая ночная серенада! – Леонид бойко открывал жестяные коробочки.
– На лесных травах, местных. – Фомичев раскупорил поллитровку.
– Скоромное! – развернул сверточек Леонид. – Наш предводитель – полиглот, владеет тремя говяжьими языками. Нож тупой. – Он пытался соорудить бутерброд.
– Дай-ка я. – Петров пустил в ход свой Аспид-Змей. Нож, он не меч, но имя пусть поносит. Просто так.
Язык распался на тонкие до прозрачности ломтики.
– Добрая вещь, – восхитился Фомичев. – Продайте, а?
– Непродажный, мне его подарили. Память о лете, о базе нашей. В лесу найден, здесь. Может, знаете чей?
– Нет. А везет вам на находки, ой везет! Ваше здоровье!
Петров принялся резать хлеб.
– Спокойно раньше жили, ни радио, ни телевизора. Пили, ели при свечах. – Алла к столу не спешила.
– Играли в карты, – подхватил Леонид, – ходили на охоту, стрелялись на дуэлях. Читали, кто грамотный.
– А неграмотные грызли семечки, играли в горелки и гадали. На судьбу, на счастье, на суженого.
– Мне бы нагадал кто хорошего, – вздохнула Алла.
– Сегодня ночь звездопада, самая подходящая.
– Правда?
Петров прошелся по залу.
– Прибрать бы, не ровен час… – Он показал на зеркало, то, что демонстрировал на лекции Одинг.
– Тогда свет погасили, Вадим Сергеевич побоялся нести, вдруг споткнется. А потом…
– Да. – Петров развернул его к себе. Фу, примерещится же! Настойка фомичевская, не иначе. Показалось, что смотрит он не в зеркало, а – сквозь него и видит… Нет, бред. Срочно чашечку кофе.
Фомичев приканчивал бутылку.
– Травы нутро людское чистят, а спирт душу, – втолковывал он невесть кому.
Петров поставил зеркало на место. Любопытство погубило кошку.
В углу начал похрапывать начальник базы, одолевший поллитровку народного творчества. Остальные сидели вокруг уставленного консервами столика.
Никита старался поддержать беседу:
– Помню, в Киев попал на майские праздники, в восемьдесят шестом. Профсоюз путевку льготную в турпоезд выделил. Люди оттуда, кто поумнее, а мы – туда. Походили по Киеву, на улицах – одни приезжие. Киевляне по домам отсиживаются, йод пьют. До отъезда времени много. Я подумал-подумал, да и сам спрятался. В Лавру пошел.
– Правда там мертвецы прямо на виду лежат? – Алла, скинув кроссовки, забралась на кресло с ногами.