– Мы в санаторий, – прервал его Николай. – «Янтарь», есть такой поблизости?
– Санаторий… – Парень перестал суетиться, медленно, бочком вернулся за прилавок. – Значит, вы в санаторий…
– Нам бы добраться туда. – Михась подошел к карусели галстуков. – Как, подойдет? – Он глянулся в зеркало. – Пожалуй, пестроват.
– Автобусом санаторным доедете, он как раз подъехал. – Продавец показал пальцем – розовым, толстым.
Давно захлопнулась дверь за несостоявшимися клиентами, а он все поглядывал в окошко, дожидаясь, пока автобус тронется.
Автобус неторопливо удалялся от поселка.
– Дачников теперь мало, – рассказывал шофер. – Раньше так и кишели, под колеса прыгали, а сейчас без опаски можно ездить.
Сильно тряхнуло: миновали переезд.
– Вообще-то, движение у нас редкое, погранзона, да еще сбор автомобильный.
– Воздух чище будет. – Михася шоферские проблемы не интересовали. – Отдохнем. Движения на работе хватает. Я инженер-наладчик, но путевку военкомат дал. Должок за ними. Вы тоже за счет Министерства обороны?
– Да. – Николай рассмеялся. – Я журналист одной газетки. Давно получил крохотную царапину, а путевка нашла меня только сейчас. И следа той царапины нет.
Петров просто вздохнул – понимайте как знаете.
– Добрались. – Водитель затормозил перед воротами в каменной стене – высокой, сплошной.
Раздвинулись массивные ворота, и автобус въехал внутрь. Цветники, порядком запущенные, беседки и сосны. Кущи…
– Доставил до точки, – сказал шофер. – Вам теперь прямо в эту дверь.
Они сошли на чистую, мощенную булыжником площадь.
Кузница здоровья. Три этажа лоджий, балконов, окон.
– Покойно. – Михась держал чемоданы на весу, слегка расставив руки. Маленький бомбовоз на боевом дежурстве.
Стеклянная дверь норовила стукнуть по баулу. Света, падавшего сквозь нее, не хватало на весь вестибюль, в его спланированном полумраке можно было в хоккей играть, а пилоны заменят недостающих настоящих мужчин. Место портье за невысоким деревянным барьером – судейская ложа.
По мраморным плитам-шестигранникам шагалось красиво и торжественно, как в московском метро ранних шестидесятых. И девушка за барьером – красотка: так и просится в голубую униформу.
Она быстро рассортировала документы.
– Ужин через полтора часа. Второй этаж вас устроит? – Она подала три ключа. – Медицинский осмотр утром, до завтрака, вас пригласят. При острой необходимости врача можно вызвать по внутреннему телефону ноль-три. – Она улыбнулась, отметая саму вероятность такого вызова. – Приятного отдыха.
Лифт поднял на следующий этаж.
– Последние метры самые трудные. – Михась взялся за ручки чемоданов. – Тяжелеют раз от раза, сил нет.
Коридор безлюдный, ковровая дорожка средней утоптанности.
– Вот и дома. – Николай первым добрался до заветной двери, номер двести двенадцатый. Двести шестой – Михася, а свой, двести третий, оказался на отшибе.
Петров попробовал ключ. Сезам, а сезам….
Не санаторная палата, скорее – номер гостиницы. Низкая кровать, между прочим двуспальная, письменный стол с красным телефоном, вращающееся кресло, шкаф-cтенка, под ногами – синий ковровый настил. Настоящих больных, похоже, не ждут. Санэпидрежим не позволит.
Привезенное с собой затерялось на полках шкафа. Он распахнул дверь на балкон. Моря не видно, лишь сосны и дюны. А с третьего этажа? Рай. Раек.
На часах – пять. Время смыть дорожную пыль.
В ванной ждала большая махровая простыня, согретая трубой отопления, блестящей и горячей. Пахнет дезодорантом «Антоновские яблоки» и чуть-чуть – дезинфекцией. И ванна – полномерная, два ноль пять, как в лучших домах. Вода из рассекателя упругая, колючая. Короткая водная процедура, пустяк, а из зеркала смотрит Человек Отдыхающий.
Любо.
Деликатно затренькал телефон. Милый голос из трубки звал ужинать. Магнитная запись. Лучше бы горном: «Бери ложку, бери бак…»
Ужинать всегда хорошо. Мужчина должен питаться мясом. Лошади едят овес и сено. Шаг влево, шаг вправо – побег.
Дежурная красавица внизу подсказала:
– Столовая в соседнем корпусе. Можно по галерее пройти, особенно в дождь, а можно – по желтой дорожке.
Просторная столовая. Высокая, потолки в розетках, люстры. Другая девушка у входа в зал, свободный до гулкости:
– Вы прибыли сегодня? Пожалуйста, ваш столик у окна.
Не столик, но стол – круглый, большой, есть разгуляться где на воле.
– Вечер добрый! Как разместились? – Михась определенно играл в «дидька на отдыхе» – расшитая на украинский манер рубаха: через плечо – фотоаппарат, старенький «ФЭД».
– Терпимо. А вы?
– Замечательно устроился! – Он отодвинул стул. – Эй, Николай, сюда!
– Международные комментаторы за круглым столом. – Николай подсел рядышком.
Для начала официантка принесла салат.
– Не густо тут нашего брата. – Михась подцепил вилкой луковый кружок. – Харьковская цибуля, верно знаю.
Петров посчитал:
– Пятнадцать едоков, вместе с нами.
Николай сидел к залу спиной и пересчитывать не стал.
– Путевки дороги, за свои не разъездишься. Дешевле в Болгарию или Турцию.
– Любое дело в убыток обратить можно, – согласился Михась.
Петров нанизал на зубец горошину. Банальная беседа курортников, гимнастика языка для улучшения пищеварения. За соседним столиком разговор тоже бодрый, а далее – по затухающей. Люди кушают, питаются.
– Когда солнце сядет? – Михась посмотрел вверх. Солнечные лучи дробились о хрусталь тяжелых люстр. С благословенных времен висят.
– Поздно. Север, июнь.
Следующим заходом поданы были половина курицы, не цыпленка, картофель фри, кетчуп и бутылка мартовского пива со вчерашней датой на этикетке. Каждому.
– Мне нравится. – Михась отщипнул кус белого мяса. – Это моя диета.
Пена стойко держалась в высоких стаканах.
– Я поначалу сомневался, ехать ли. Дел много, оставить не на кого. А потом решился. – Михась размахивал костью, как дирижерской палочкой. – Может, до могилы отдохнуть больше не придется.
– Вдруг и в ней отдыха нет. – Петров достал из салфетницы белые бумажные четвертушки.
– Зачем же так мрачно. – Николай тоже покончил с едой.
Измятые листки в жирных пятнах легли на тарелки, Дактилоскопическая экспертиза. Ха-ха.
– Отдохнем выше головы! – Журналист, отдуваясь, выбрался из-за стола.
Михась поднялся легче:
– До ночи все утрясется. – Он завернул в салфетку несколько ломтиков хлеба. – Среди ночи голод, бывает, нападет – жрун! Хлебца с салом не поесть, не сон, а маета будет.
Трапеза кончилась. Они покидали зал последними, с непривычки, видно.
Стрелка «Маршрут № 1» указывала в сторону дюн, над которыми висело гулящее летнее солнце.
– На променад? – предложил Николай. – Полезно после еды, да и на море пора глянуть.
– Можно. Пару снимков щелкну. – Михась поправил ремешок фотоаппарата.
Дорожка, размеченная белой краской, скамейки под легкими навесами. Терренкур.
Петров отстал от сотрапезников. Те брели рядышком, хваля в пивном благодушии погоду.
Сосны росли криво, причесанные ветром в одну сторону, от моря. Открывшееся в проходе меж дюн, оно даже под ясным небом было серым и холодным.
– Ай да пляж! – Михась стоял у воды, отступая на шаг в такт прибою. – Северная Капакабана. В футбол бы сгонять. Интересно, кто наши соседи? – Он показал на ограду, уходившую в воду, железную решетку.
– Наверное, никто. – Николай присел на корточки, зарылся пальцами в песок. – Санаторий раньше цековским был: им и в пустыне ограда положена. А место и без того тихое, погранзона. – Он выпрямился, раскрыл ладонь. – Янтарь.
Охряный кусочек, мутный, невзрачный. Михась попробовал его на свет, вернул.
– Я думал, он красивый.
– С ним работать нужно, резать, шлифовать…
Михась раскрыл футляр аппарата, выдвинул объектив:
– Исторический момент! Сейчас вылетит! Улыбочку! А теперь меня. – Он передал камеру Петрову.
– Интересная машинка, – опередил Николай. – Дай-ка мне. Вещь вечная: за страх сделана, не за совесть.
Птичка не вылетела. Состарилась, видно.
– Посидим? – Николай, оставляя осыпающиеся следы, подошел к скамейке. Два столбика и доска, голубенькой светлой краски. – Тепло, не застудимся.
Можно было не щуриться: солнце спускалось в сизую дымку.
– К дождю, – определил Михась.
Волны безразлично накатывали на пляж.
– С этого дня мы матрасники. – Михась убрал камеру, щелкнул кнопкой футляра.
– Матрасники? – Петров следил за одинокой чайкой.
– Мы так отдыхающих звали в домах отдыха, в санаториях. Матрас надуют и на нем весь день у воды жарятся.
Клонило в сон. Будь здесь матрас…
– Кто-то в море! – Михась резко вскочил. – Видите, белеется тело?
Николай приложил ладонь козырьком:
– Никого не вижу. Где?
Хмарь неба ползла, как вино по скатерти из опрокинутого бокала.
– Показалось, должно быть, – успокаивал Николай.
– Погоди. – Михась смотрел, не мигая.
– Да нет там никого!
– Гляди. – Рука чуть подрагивала, указывая направление. – Видишь?
Сдуло, сдуло ветром и румянец, и безмятежность. Отпускник исчез, проступил усталый, встревоженный человек.
– Пустяки. – Петров тоже оставил скамеечку. – Газета. С парома сдуло или с берега.
Они стояли, поджидая, пока волны подгонят ближе распластанный лист.
– Мусор, – заключил Николай. – Куда «Гринпис» смотрит. Эй, Михась, хлебушек забыл, жрун одолеет. – Он подхватил забытый на скамейке сверточек.
– Однако детективов у вас изрядно. – Петров замер перед книжным шкафом.
– Специально для отдыха. Другой шкаф с фантастикой, третий – исторические и вообще… У окна – новинки. Мы еще и журналы толстые выписываем, если хотите…
– Конечно хочу. Я уж и забыл, когда читал толстые журналы. Вы сами что посоветуете?
Девушка, та, что поселяла их, поливала цветы в библиотечном холле. Бригадный подряд, – кажется, так это раньше называли? И портье, и библиотекарь, и уборщица. Лошадь и бык.